В комнате она застала одну Николь. Ее сводная сестра сидела на диване, закинув ногу на ногу, и лениво просматривала журнал «Офисьель».

— Где ты пропадала? — поинтересовалась Николь, поднимая глаза от глянцевой страницы. — Жан сказал, ты взяла «Пежо» и отправилась в неизвестном направлении.

— Всего лишь в Тур, — Лариса устало опустилась в мягкое антикварное кресло. — Помнишь Олега?

— Твой друг художник? — удивилась Николь. — Да, конечно, помню. А что?

— Он неожиданно проездом оказался в Туре и вызвонил меня на свидание.

— Да? Приятная неожиданность. Ты пригласила его к нам?

— Нет, он уже сегодня вечером едет дальше, — Лариса через силу улыбнулась и попробовала пошутить: — Конечная цель путешествия — город Марсель.

— Ну что ж, — Николь пожала плечами, Олег ее мало интересовал, — счастливого ему пути. Однако вы долго общались. Что, много новостей в Москве накопилось за две недели?

Лариса взглянула на часы: половина первого. Значит, она просидела на опушке рощицы часа три, не меньше.

— Все уже спят? — спросила Лариса.

Николь пожала плечами:

— Ты забыла? Отец и мадам Жанна поехали отдавать визит в Турнель. Вернутся послезавтра. У них теперь визит за визитом — сначала в качестве жениха и невесты, потом в качестве молодоженов. Поскольку первая жена отца умерла не так давно, визиты наносятся только близким друзьям, но и их с десяток наберется.

В другое время Лариса удивилась бы такому небрежному тону Николь, ведь первая жена отца — ее собственная мать. Но сейчас у нее все проскакивало мимо сознания.

— А Люк? — машинально спросила Лариса, просто чтобы что-нибудь сказать.

— Люк давно дрыхнет без задних ног. Одна я такая поздняя пташка, — Николь потянулась. — Знаешь, я убежденная сова, вечером не могу заснуть раньше двух, а утром встать раньше десяти. Да все равно, я обещала Жанне тебя дождаться.

— Она волновалась? — спросила Лариса.

Николь кивнула:

— И я тоже.

Лариса ехидно поинтересовалась:

— Разве здесь со мной может что-нибудь случиться?

— Ну, мало ли… Все-таки ты не очень хорошо знаешь дороги. Могла и заблудиться.

— Ничего, указатели я читать умею, — сообразив, что последняя фраза прозвучала грубо, Лариса извиняющимся тоном добавила: — Не сердись. Мне жаль, что заставила вас тревожиться.

— Что-то ты совсем скисла, — заметила Николь. — Выпить хочешь?

— Давай.

— Вина или чего покрепче?

— Если есть, то лучше покрепче.

Николь встала, подошла к буфету и достала большую квадратную бутылку.

— Виски будешь? Как тебе разбавлять, вполовину?

— Да.

Однако на этот раз и виски не спасло. Лариса выпила почти полстакана, но облегчения это не принесло: голова по-прежнему была ясной и тревога не уходила. Она допила залпом остатки, отставила пустой стакан и сказала:

— Знаешь, я хочу уехать в Москву.

Николь удивленно распахнула глаза:

— Что так вдруг?

Лариса промолчала.

— Ты так и не скажешь мне, что у тебя случилось? Я не лезу в твои дела, но…

— Да так, ничего особенного, — Лариса стиснула руки. — И вообще случилось не у меня. Просто я вдруг узнала, что мой знакомый попал в беду.

— Близкий знакомый?

— Ну… как сказать. Наверное, уже не очень близкий.

— И ты можешь ему помочь?

— Не знаю. Вряд ли.

Николь иронически вскинула свои четко очерченные брови:

— Не понимаю. Знакомый, да еще и не очень близкий, и ты не можешь помочь… Зачем тогда так стремительно срываться в Москву?

Действительно, зачем? Этого она Николь никогда не объяснит. Если бы она была такая же, как Николь, — холодная, самодостаточная, уверенная в себе! Какое счастье, что она не такая, как Николь!

— Все ясно, — решительно сказала Николь. — Тебе надо вернуться.

— Ты так считаешь?

— Да. И как можно скорее.

Молоденькая строгая медсестра выглянула в коридор:

— Андрей Ростиславович, можете зайти.

Андрей вскочил и робко шагнул вперед. Такое чувство, что он снова стал мальчишкой, который должен пройти медкомиссию перед очередными соревнованиями…

Кабинет, в отличие от подобных помещений в государственных учреждениях, был большим, светлым и на удивление уютным. Вместо традиционного стола и жесткого стула перед ним в центре комнаты стояли два мягких и удобных кресла с журнальным столиком. На столике — бутылка боржоми, сок в графине, чистые стаканы. Занавески, обивка кресел и вообще весь декор подобраны в неяркой светлой серо-зеленой гамме, чтобы не раздражать, а успокаивать глаз. И пахло здесь совсем не так, как в медицинских кабинетах: не карболкой, а свежемолотым кофе. Андрей бросил взгляд в дальний угол — та самая девушка, что пригласила его войти, засыпала в кофемолку коричневый порошок.

В одном из кресел сидела пожилая женщина, при одном взгляде на которую уже становилось как-то спокойнее: маленькая, кругленькая, с добрым ласковым лицом и ямочками на щеках.

— Проходите, пожалуйста, — улыбнулась она. — Устраивайтесь поудобнее. Кофе для вас сделать?

— Да, пожалуйста, — смущенно сказал Андрей. Вообще-то он редко смущался, но уж больно нетипичной была ситуация.

— Людочка, засыпь на три чашки, — негромко попросила врач.

— Хорошо, Марина Львовна.

Девушка включила кофеварку и удалилась в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну вот, сейчас и кофе сварится, — сказала Марина Львовна. — А пока вы расслабьтесь, пожалуйста, сядьте поудобнее. Вон у вас как спина напряжена.

Андрей шевельнул плечом — действительно напряжена, а он и не заметил. Он откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и сразу почувствовал себя лучше. В этом удобном кресле, в уютной комнате, рядом с уютной кругленькой женщиной и под ее ласковым взглядом напряжение постепенно уходило.

«Как замечательно, что мы пристроили Владика именно к ней! — подумал Андрей. — Спасибо Мишке, век буду благодарен!»

После того жуткого вечера Владика в больнице продержали недолго, всего пару дней. Однако после суицидальной попытки по закону он должен был встать на учет в психдиспансер и пройти курс реабилитации. А ведь все знают, что такое наши психдиспансеры! Этот «учет» сломает мальчишке жизнь, его же ни на одну приличную работу со справкой из подобного заведения не возьмут! Но лечение Владику действительно требовалось… Кто бы знал, сколько сил, нервов и денег стоило Андрею «отмазаться» от этой обязаловки и через знакомых найти высококлассного психотерапевта, принимавшего в платной поликлинике!

Когда Владик вышел из больницы, его словно подменили. С матерью он разговаривать не желал, а на отца смотрел так, словно хотел убить взглядом. Сидел, закрывшись в комнате, целыми днями, к телефону не подходил, с друзьями встречаться отказывался. Алла каждый день забегала, так он к ней ни разу не вышел! Что вынудило его совершить этот дикий поступок — непонятно, Андрей и Ирина терялись в догадках.

Несчастье с сыном отнюдь не сблизило их, как этого можно было ожидать. Стало только хуже — каждый замкнулся в себе, втихую обвиняя другого в случившемся. «Если бы она не торчала в этой галерее и не пила с любовниками до глубокой ночи…» «Если бы он не за бабой бегал, а сыну внимание уделял…» Обстановка в доме накалилась настолько, что напоминала пустыню Сахару. Даже в Сахаре среди песков, змей и скорпионов Андрей чувствовал бы себя лучше, чем в комфортной престижной квартире на углу Сретенского бульвара и бывшей улицы Мархлевского…

Первый раз Марина Львовна пришла к ним на дом: Владика в поликлинику невозможно было вытащить ни силой, ни уговорами. Она пробыла в его «мансарде» больше трех часов; после этого Владик в первый раз спустился вниз и поужинал нормально, на кухне. До этого Ирина еду на подносе оставляла перед его дверью и потом уносила поднос почти нетронутым.

Со следующего дня Владик стал ходить на прием к Марине Львовне в поликлинику каждый день, так продолжалось неделю. Теперь достаточно было раза в пять дней. Конечно, прежним он не стал, но угрюмость и озлобленность постепенно исчезали, уступая место задумчивости, погруженности в себя… Словно в нем все время происходила какая-то таинственная внутренняя работа…