Рейдом по глубоким тылам Добровольческих войск Махно оказал большую услугу Красной армии. Он помог ей вырвать военную инициативу из рук Деникина. Но через год, использовав Махно в своих целях, большевики снова объявили его вне закона и на этот раз всерьез занялись его ликвидацией.
И белые и красные вожди совершенно одинаково относились к повстанцам.
«Действия повстанческих отрядов, - писал Деникин, - вносили подчас весьма серьезные осложнения в стратегию всех борющихся сторон, ослабляя попеременно то одну, то другую, внося хаос в тылу и отвлекая войска с фронта. Объективно повстанчество являлось фактором положительным для нас на территории, занятой врагом, и тотчас становилось ярко отрицательным, когда территория попадала в наши руки. Поэтому с повстанчеством (на Украине) вели борьбу все три режима - петлюровский, советский и добровольческий. Даже факты добровольного перехода к нам некоторых повстанческих банд являлись только тяжелой обузой, дискредитируя власть и армию».
Ту же мысль высказал Троцкий в одной из своих речей периода гражданской войны:
«Добровольцы Махно, разумеется, представляют опасность для Деникина, поскольку на Украине господствует Деникин… Но завтра, после освобождения Украины, махновцы станут смертельной опасностью для рабочего-крестьянского государства. Махновщина… есть национальный украинский нарыв, и он должен быть разрезан раз и навсегда».
Вопрос о том, чтобы окончательно «разрезать этот нарыв», встал перед красным командованием в ноябре 1920 года после конца гражданской войны. Все внимание коммунистов сосредоточилось тогда на обширном районе, центром которого была крошечная точка прежде никому неизвестного Гуляй-Поля. Махно стал объектом охоты в государственном масштабе. Окруженный многотысячными красными войсками, много раз раненный, с простреленной шеей ниже затылка, с правой щекой, пробитой пулей, он защищался с горстью соратников, которым противник грозил виселицей, как затравленный зверь и продолжал упорно отбиваться от наседавшего врага. Пройдя с непрерывными боями многие сотни километров от Гуляй-Поля до румынской границы, прорывая то тут, то там неприятельские линии, Махно в конце августа 1921 года перебрался через Днестр в Румынию. Оттуда он попал в Польшу и после многих злоключений переехал из Польши в Париж.
В итоге этот странный человек с замашками отъявленного бандита оказался русским политическим эмигрантом во Франции рядом с Буниным, Мережковским, Алдановым, Бердяевым, Дягилевым, Милюковым, Керенским, Мельгуновым, Деникиным и многими другими, которым в принципе он готов был перерезать горло.
Выброшенный из привычной ему стихии разгула, пьянства, самоуправства и постоянной опасности, полуграмотный Махно очутился во Франции без денег, не зная языка. Время от времени он работал маляром; с помощью анархистов хотел написать и издать воспоминания, чтобы обелить себя и придать «идейный характер»своему движению. На этой почве перессорился со своими литературными сотрудниками. Одинокий, тщеславный, озлобленный на всех и вся, он умер под Парижем в 1935 году от туберкулеза легких. Три тетради его незаконченных воспоминаний вышли уже после его смерти в литературной обработке Волина (Эйхенбаума).
Самолюбие Махно было ущемлено тем, что в истории гражданской войны большевики умышленно преуменьшали роль, которую он сыграл в подрыве белого движения на Юге России.
Нет сомнения, что впоследствии те, кто изучал способы ведения партизанской войны в России, сделали соответствующие выводы из методов, выработанных батькой Махно.
К их числу принадлежали и будущий маршал Тито, и Хо Ши Мин, обучавшиеся революционному ремеслу в Советском Союзе.
23. Внешние сношения и внутренние нелады
К началу осени 1919 года в Западной Европе создалось впечатление, что дни советской власти сочтены. Газеты европейских столиц сообщали об огромных успехах генерала Деникина, о начавшемся наступлении Юденича на Петроград, о разложении красных войск, о паническом настроении в Москве.
В правительственных кругах Парижа к тому времени оценили степень удара, нанесенного престижу Франции в России бесславным эпизодом в Одессе, и с тревогой думали о необходимости наладить испортившиеся отношения с генералом Деникиным. В те дни французское правительство проходило мучительную фазу пересмотра своей внешней политики. Оно мрачно следило за переменой в американских настроениях, стремившихся оторваться от всяких европейских осложнений и замкнуться в своих внутренних делах. Оно не слишком доверяло Англии и со страхом думало о своем одиночестве в случае возрождения германской мощи. Его пугал призрак возможного сближения Германии, мечтавшей о реванше, с освобожденной от большевиков Россией, задетой в своем национальном самолюбии непродуманной политикой Франции. А потому требовалось принять спешные меры, чтобы изменить неблагоприятную обстановку. И с этой целью на Юг России была отправлена особая миссия во главе с известным и заслуженным генералом Манженом. Приехала она в Ставку генерала Деникина в начале октября.
В истории французских взаимоотношений с генералом Деникиным миссия Манжена сыграла незначительную роль ввиду никем непредвиденных событий, вскоре разыгравшихся на Юге России. Тем не менее, дружеский характер миссии дал возможность сгладить прошлые шероховатости, история которых связывалась не только с Одессой и Крымом. Были и другие, не менее важные причины, сильно покоробившие Деникина.
В конце января 1919 года, после того как Донская армия признала над собой Верховное командование Деникина, к атаману Краснову явился капитан французского генерального штаба Фуке бывший тогда во главе французской военной миссии при генерале Деникине. Сообщив атаману, что он действует от имени генерала Франше д'Эспере, Фуке сказал Краснову, что на помощь его войскам, терпящим неудачи на фронте, будет немедленно прислана французская дивизия. При одном, однако, условии. Он предложил атаману Краснову подписать два заготовленных соглашения. Первое из них обязывало Краснова, как «выбранного и признанного представителя Донского правительства, а также как представителя одной из будущих частей великой России», согласиться на возмещение всех убытков которые французские граждане понесли с момента революции. Вторая бумага, касаясь соглашения, подписанного 26 декабря 1918 года, по которому Краснов признавал свое подчинение генералу Деникину, ставила Донского атамана не только в двусмысленное, но и в чрезвычайно ложное положение. Согласно этому документу атаман Краснов, сохраняя свое подчиненное отношение к Деникину, должен был в то же время признать над собой верховную власть генерала Франше д'Эспере по всем «вопросам военным, политическим и общего порядка».
Поступок Фуке возмутил Краснова. Как подчиненный, он немедленно довел его до сведения генерала Деникина. В Ставке последнего это вызвало взрыв негодования. Телеграммой от 3 февраля к Франше д'Эспере генерал Деникин потребовал отозвать Фуке, выразив уверенность, что «не соответствующие достоинству русского имени документы» не могли быть присланы французским командованием, а явились результатом неуместной личной инициативы Фуке
Ответа на свою телеграмму Деникин не получил, но Фуке был сразу отозван и сменен полковником Корбейлем.
Подводя итог эпизоду с Фуке, Антон Иванович писал, что «и начал-то он свою карьеру на Юге как-то странно - предоставлением мне на подпись дифирамба своим заслугам для ходатайства перед Франше д'Эспере о производстве его в следующий чин. Окончил же - совсем печально».
В то время как английские военные представители при Деникине были заслуженными генералами британской армии и находились в непосредственном подчинении Черчилля, выполняя его директивы, Франция назначила своим первым военным представителем на юге России какого-то капитана, подчинила его своему командованию в Константинополе, плохо разбиравшемуся в русских делах, подчеркивая этим в глазах Деникина свое пренебрежение к возглавляемому им движению.