Подмастерье подхватил из рук Леглит чашку, когда она поднялась на ноги. Солнце отбросило на стену её тень — изящную, стройную, затянутую в строгий, застёгнутый на все пуговицы кафтан, с горделивой осанкой и красивыми линиями спины и плеч... Теперь эту гармонию линий венчала круглая голова, совершенством очертаний которой Театео взахлёб восторгался. Эту безупречную закруглённость ей придала его ловкая машинка, в самом прямом смысле исполнив пожелание Леглит — «чем короче, тем лучше». Короче, собственно, было уже некуда.
— Гм, благодарю, мне это подходит, — сухо, со стальным отзвуком в голосе молвила она. — Кстати, я тебе должна за две предыдущие стрижки, не так ли?
— Ты совершенно права, госпожа, но это такие пустяки! — сквозь зубы прожеманил Театео. А во взгляде его читалась мольба: «Можешь вообще не платить, только не убивай меня, прошу!»
— Отнюдь не пустяки, — возразила Леглит, доставая из кошелька три серебряные монетки — по одной за каждую стрижку, и небрежно высыпала их в заискивающе и благодарно подставленную горсть. — Не люблю оставаться в долгу. Вот, возьми — за две предыдущие и за эту. Теперь мы в расчёте. — И добавила, напоследок бросив прищуренный взгляд в зеркало и тронув пальцами бархатисто-замшевый висок: — Пожалуй, в следующий раз я к тебе загляну ещё не скоро.
— Благодарю, госпожа, хорошего дня! — пролебезил вслед ей цирюльник, кланяясь чуть ли не в три погибели.
— Хорошего дня, сударыня! — расшаркался и подмастерье.
Холодно кивнув и водрузив треугольную с чёрным пёрышком шляпу на остриженную наголо голову, Леглит вышла из мастерской под яркие лучи солнца Яви. Оно уже начинало припекать, но ветерок обдувал виски и затылок ласково и приятно до мурашек. Нельзя сказать, что Леглит была потрясена своей новой «причёской», скорее, испытывала некоторое смущение. Непривычное ощущение свежести, лёгкости и прохлады окружало голову. Впрочем, под шляпой отсутствие волос не так уж бросалось в глаза, убор придавал её голове завершённость, как кровля венчает здание. Чёрный кафтан с двумя рядами крупных пуговиц облегал её фигуру, спереди доходя до пояса, а позади спускаясь волнистым подолом до колен. Она носила брюки расцветки «соль и перец» и высокие сапоги из чёрной замши, чёрный шейный платок закалывала небольшой скромной булавкой с прозрачным, как росинка, камнем — горным хрусталём. Даже на работе её костюм оставался всегда опрятным.
Сказав, что она уже завтракала, Леглит солгала: в её желудок этим утром пролилась лишь вода. Проходя под окнами, она услышала звучный голос своей наставницы:
— Леглит! Уже спешишь навстречу новому рабочему дню? И опять на пустой желудок, я полагаю?
Женщина-зодчий подняла голову и улыбнулась.
— Натощак мне лучше работается, сударыня.
— Ну уж нет, так не пойдёт, — засмеялась в окне прекрасная золотоволосая Олириэн, блестя на солнце прохладной синевой глаз. — Поднимайся-ка к нам и присоединяйся к завтраку. Тут, кстати, тебе передали гостинцы.
— Что за гостинцы? — нахмурилась Леглит, сердцем чувствуя тёплое содрогание.
— А ты поднимайся — и сама увидишь, — ответил ей мягкий смешок наставницы.
Леглит поднялась на второй этаж, в обеденную комнату. Там, за грубым, тяжёлым деревянным столом собрались навьи-зодчие, трудившиеся над восстановлением Зимграда. Проста была их утренняя трапеза: серый ржано-пшеничный хлеб с маслом, мёд, яйца всмятку и отвар с молоком. Стол украшала, сияя ярким пятном в солнечном свете, корзинка, полная спелой черешни — первых, самых ранних летних плодов. Олириэн, сияя мягкой улыбкой во взоре, молвила:
— Одна милая особа просила передать тебе кое-что. Совесть нам не позволила начать без тебя, поэтому прошу — присоединяйся, не стесняйся!
Кроме черешни «милая особа» передала Леглит корзинку со съестным, в коей обнаружились пироги с куриным мясом и луком, творожные ватрушки, блины с рыбной начинкой, горшочек густых сливок и сладкое лакомство из лесной земляники и орехов с мёдом. К щекам Леглит прилил жар смущения — и не только из-за щедрости очаровательной дарительницы. В присутствии наставницы она обязана была снять головной убор, и ей пришлось открыть всем итоги стараний не в меру услужливого Театео.
— Что ж, в жару очень удобная, должно быть, причёска, — заметила Олириэн шутливо.
Больше никто острить на эту тему не решился, и Леглит была благодарна Олириэн за эту деликатную, но решительную точку, которую та поставила. Черешня имела большой успех и разошлась в мгновение ока — Леглит только и успела попробовать несколько плодов. Ещё ей удалось отведать пирога с курятиной, а также её завтраком стал кусок хлеба с маслом и медовым лакомством, который она запивала отваром со сливками. Трапеза сопровождалась деловыми разговорами — обсуждением предстоящей работы, но витало над столом и призрачное присутствие Зареоки — той самой особы, чья корзинка внесла разнообразие в их сегодняшний завтрак, и самой милой, самой чудесной белогорской девушки из всех, кого Леглит встречала во время своей работы в Зимграде.
После завтрака Леглит отправилась на свой участок. Надвинув шляпу в надежде, что никто не обратит внимания на изменения в её причёске, она рьяно взялась за работу. Восстановление города шло довольно споро; столица Воронецкого княжества восставала из руин совместными трудами зодчих из Нави, кошек-каменщиц и людей. Зимград отстраивали по образу и подобию городов Нави, по последнему слову навьего строительного искусства; там, где раньше стояли деревянные постройки, возводились каменные, излучавшие по ночам молочно-белое, лунное сияние. Озеленением готовых кварталов занимались белогорские девы, сажая цветы, деревья и кусты.
Общий проект города был детищем Олириэн. Позже он был разделён на участки, и на каждом из них назначили ответственного зодчего, который и претворял в жизнь замысел знаменитой строительницы. Дабы зимградцы поскорее могли вселиться в отстроенные жилища, труд продолжался даже зимой, но выполнялись не все виды работ, а только те, которым мороз не помеха, к примеру, возведение стен. Также производилась заготовка камня и дерева и доставка их к месту строительства. Едва сходил снег, стройка сразу оживала с новыми силами. Мостились улицы, разбивались городские сады, белогорские девы ухаживали за молодыми насаждениями. Продолжалась работа над главным городским садом, который задумывался как место для прогулок и отдыха. Клёны, липы, яблони, берёзы, тополя, дубы и ясени должны были скоро зазеленеть в нём, сажали девы и ёлочки, дабы те, разрастаясь, образовали торжественные и тенистые аллеи. Прошлогодние цветники уже распустились и благоухали густым пьянящим ароматом.
До обеда Леглит занималась строительством жилого дома. Повинуясь силе её рук, огромные каменные глыбы, заготовленные в каменоломнях, становились друг на друга, образуя прочные стены. Для их скрепления не требовался раствор: гладко отшлифованные и безупречно подогнанные друг к другу, они держались вместе за счёт собственного огромного веса, а также выступов и пазов на своей поверхности. Уже в который раз Леглит воздавала должное уважение прекрасной работе кошек-каменщиц, чьи способности были близки к тем, коими обладали зодчие из Нави. Работать с ними бок о бок было одно удовольствие. И Леглит наслаждалась этой работой, хотя получала за неё всего десять серебряных монет в месяц — десять стрижек у Театео. Работали навии, по сути, за кров над головой и пищу, но никто не жаловался и не роптал. Они восстанавливали разрушенное войском Дамрад, не ожидая за это даже благодарности. Да и на какую они могли рассчитывать благодарность за то, что обязаны были сделать? За то, что было святым долгом их совести?
С острым, печальным осознанием этого долга Леглит спешила на работу каждый день. В каждый уложенный силой её рук камень она вкладывала покаяние не раскаявшихся — тех, кто ушёл назад в Навь с позором поражения. Тех, кто на каждый свой удар меча и отнятую жизнь не отвечал малейшей дрожью души. За всех своих воинственных соотечественников — и за Дамрад в первую очередь — Леглит просила прощения своим мирным трудом. Владычица перед своим пленением совершила последнее безумство — стёрла с лица земли столицу Воронецкого княжества, оставив без крова её жителей; многие погибли под руинами, а те, кто остался, ждали часа, когда они смогут вернуться в свои жилища. Олириэн, Леглит и остальные зодчие делали всё, что в их силах, чтобы этот час приблизить.
