Шура был настолько измучен, что даже не удивился, не обрадовался, а просто отвязал сумку и закинул её за спину.

Упрямо наклонив голову, он шагал по песку, крепко сжимая руку товарища. Ребят охватила густая тьма, лишь изредка разрываемая молнией, но они так много испытали опасностей, что уже ничего не боялись. Они шля, не зная, куда идут, шли потому, что сидеть было слишком холодно.

Вдруг во тьме мелькнул огонек. Шура остановился и, прижав Лёнину руку к своей груди, прошептал:

— Ты видел?

— Огонёк, — ответил Лёня тоже топотом.

Огонёк опять появился и ласково подмигнул ребятам.

— Огонёк, огонёк… Лёня! — задыхаясь, шептал Шура.

— Огонёк… — как зачарованный, повторял Лёня.

Крепко ухватившись друг за друга, ребята медленно пошли на огонёк, не сводя с него глаз.

В КОМНАТЕ было пять человек. На столе шумел самовар, но почти никто не прикасался к еде. Все сидели хмурые и молчаливые.

За окном бушевала гроза. Глухо ревели волны, ударяясь о песчаный берег. То и дело вспыхивала молния.

Часа два назад отец Лёни Василий Алексеевич, Миша и дядя Костя вернулись с поисков ребят. Искали их уже восемь дней. Исходили все горы на тридцать километров кругом, но ребята, как сквозь землю провалились.

Бабушка Лёни, худенькая, маленькая старушка, украдкой утирала фартуком слёзы. Дедушка, когда грохотал гром, поднимал руку, чтобы перекреститься, но тотчас же опускал её. Трое мужчин сидели хмурые и молчаливые. Тётя Галя лежала в своей комнате на кровати, прислушивалась к разыгравшейся буре, думала о ребятишках и часто сморкалась в полотенце.

— Ох. какая гроза! — сказала бабушка. — Где-то теперь наши голубчики…

Она всхлипнула. Дедушка сердито посмотрел на неё.

— Грозы и грозы, чуть не каждый день, — хрипло сказал дядя Костя.

Миша подошёл к черному окну. При вспышках молнии было видно, как бушует гневное озеро. Миша подумал о том, что ребят, наверное, уже нет в живых, и ему стало жутко и невыносимо тяжело, как будто в комнате в самом деле был покойник.

Вдруг под окнами послышались какие-то звуки, словно кто-то тихо, тихо говорил. Потом что-то стукнуло. Все прислушались: лица вытянулись, глаза округлились. Теперь ясно слышен был топот ног на крыльце.

У всех разом вспыхнула одна и та же мысль, но никто её не высказал, боясь обмануться.

В дверь робко постучали. Радостно завизжал Гектор. Сомневаться дальше было нельзя.

— Ах, батюшки мои! — ахнула бабушка. Она поднялась со стула и опять села, всплеснув руками. Мужчины, толкаясь в дверях, все сразу бросились в сени. Из другой комнаты выбежала Галя. Она остановилась в дверях и, прижимая голые руки к груди, всё повторяла:

— Неужели они? Неужели они?

Через несколько секунд в комнату ввалились ребята, мокрые, грязные, оборванные.

— Вот и мы, — сказал Шура, щурясь от света лампы, и улыбнулся посиневшими губами. — Я тебе говорил, что это наш дом, — добавил он, обращаясь к Лёне.

— Вот и мы, — сказал Шура, щурясь от света лампы и улыбнулся посиневшими губами.

Лёня тоже улыбнулся. Улыбка на его иссиня-бледном, измученном личике была жалкой и страшной. Бабушка всплеснула руками и громко заплакала.

Что было дальше, ребята затруднились бы передать: все обнимали их, упрекали в чем-то, расспрашивали. Бабушка стаскивала с них мокрые лохмотья, кричала Гале:

— Неси что-нибудь тёплое: испростудились все!

— Ах вы, черти! А мы вас искали, мы вас искали! — радостно говорил Миша.

— Да где вы были? Где были? — приставал дядя Костя.

— Там… — Шура неопределённо махнул рукой.

Ребятам казалось, что комната плавно, как лодка в хорошую погоду, покачивается, лампа ласково подмигивает, и они не знали, — то ли стоят на полу, то ли плывут куда-то. Лёня заметил, что с Шуриных лохмотьев на чистый блестящий пол течёт вода и все хотел сказать ему об этом, но почему-то не мог. И было не то очень весело, не то хотелось плакать, а, может быть, спать.

— Выдрать вас надо! Ушли, никому не сказали, — кричал папа, но Лёня видел, что он не сердится. Потом Лёня увидел, как Шура шагнул к столу, молча взял с тарелки горсть жареной картошки и, ни на кого не глядя, стал торопливо жевать. Лёня сам не заметил, как у него в руках тоже оказался кусок хлеба. Он с жадностью кусал его. Подумал, что такая жадность неприлична, но остановиться не мог.

Бабушка опять всплеснула руками и заплакала ещё громче.

— Бедненькие вы мои, проголодались-то как!

Дедушка то садился на стул, то пересаживался на другой и всё повторял:

— Ну и ну! Ну и ну!

Галя увела ребят в свою комнату и заставила переодеться. Через несколько минут они в чистом белье сидели на печке и ели что-то вкусное, а что — разбирать было некогда. Все стояли около, смотрели на них, задрав головы, и расспрашивали. Ребята только молча кивали головами.

— Да погодите вы, дайте им поесть, — сердилась бабушка, а через секунду сама спрашивала:

— Да что же вы, голубчики, там ели-то?

— Хватит, — сказал Василий Алексеевич, — с голодухи много есть вредно.

У ребят отобрали еду. Прожевав последний кусок, Лёня грустно сказал:

— А у нас Аметист утонул…

— Кто? — спросили все враз.

— Об этом не надо, — сказал Шура, нахмурившись. Лёня вздохнул и посмотрел на лампу. Огонь замигал и прищурился и от него протянулись длинные, тонкие лучики, а лица у папы и бабушки стали крошечными. Больше не хотелось ни говорить, ни шевелиться. Лёня медленно повалился на бок, невнятно пробормотал что-то и уснул.

— Галя, неси-ка подушку, положи ему под голову, — сказала бабушка.

— А где моя сумка? — возбужденно спросил вдруг Шура.

— Вот твоя сумка. Что-то в ней тяжелое.

Миша подал ему сумку. Шура долго развязывал её ослабевшими, непослушными пальцами. Все, молча, с любопытством смотрели.

— Дай я развяжу! — не утерпела Галя.

— Я сам, — коротко сказал Шура, и, наконец, развязал сумку. Он порылся в ней, достал мокрый узелок и развернул его на коленях. Между комочками серой и рваной тряпки сверкнули драгоценные камни.

— Смотрите, что они принесли-то, — сказала Галя, вытягивая шею.

— Вот это да! — воскликнул дядя Костя и одновременно с Мишей протянул руку к сокровищам.

— Это тебе, Галя, — сказал Шура, подавая ей крупный фиолетовый аметист, прелестный сапфир и зеленый изумруд.

— Смотрите, да у них золото! Вот черти, да где вы взяли? — заволновался дядя Костя.

— Нашли. И россыпи, и жилу. А это вот руда вольфрама. Ух, сколько там всего!

У Шуры блестели глаза, лихорадочно горели уши и щеки. Говорил он быстро, возбуждённо, но голос был слабый и хрипловатый.

— Возьмите все и смотрите. Мы там много нашли.

Мужчины положили сумку на стол и при свете лампы стали рассматривать найденные ребятами богатства.

— Надо полагать, что это осмистый иридий. Где вы его нашли? — закричал дядя Костя, оборачиваясь к печке, но Шура уже мирно спал, положив голову на ноги Лёни.

ДЯДЯ Костя и Миша забрали найденные ребятами золото и образцы пород и уехали в Барнаул. Они говорили, что находки ценные и что ребят, конечно, премируют велосипедами.