Во время дачи показаний в 107-м отделении милиции, помню, начальник отделения выглядел озабоченно-сочувственным и даже резюмировал инцидент, воскликнув: «Как же всё это противно!» Мне тоже было противно, но я не мог, как начальник 107-го, уйти в свой кабинет. Это была борьба, и нужно было её продолжать. 30 апреля ребята нашли моего охранника Костяна на полу в зале собраний. 3 мая он умер в госпитале от удушья.

Следуя своему повествованию, я вижу, насколько оно скудно-неполное. В первую очередь оно несправедливо по отношению к региональным организациям. Они работали в поте лица своего, изобретали методы борьбы, а я здесь, в моём повествовании об истории партии, мало упоминаю о них. А между тем во Владимире два раза разрисовывали «американский дом» — опыт, который позже использовали нацболы всей России, нападая на «моральные объекты». А в Магадане нацболы повесили флаг НБП на водокачку так умело, что его не могли снять двое суток. А сколько раз (кажется, 9 раз!) подвергалось нападениям нацболов и сочувствующих консульство Латвии в Санкт-Петербурге!

Не упоминается и первый провальный визит в 1996 году национал-большевиков (я и Дугин в том числе) плюс Вадим Степанцов и группа «Бахыт Компот» в Смоленск. Нам тогда сказали, что в Смоленске просто нет ребят, способных стать национал-большевиками. Я в тот провальный визит увидел, что есть. Спустя два года там появилась организация, а ещё через год 130 человек просто ставили город на уши. Яростные, одетые в чёрное, в красных банданах на головах, приехали смоленцы в Москву в день, когда Дума намеревалась устроить импичмент Ельцину. Я вёл их к Думе, и они с яростными лицами попали во все мыслимые газеты и на телевидение.

К сожалению, по самому характеру места, где я нахожусь (следственный изолятор ФСБ), у меня нет возможности пользоваться материалами партии, нашей газетой. Потому я вынужденно ограничиваю себя и следую лишь главной нити истории партии — развитию её центральной организации, изменениям в её идеологии и тем методам, которые партия использовала в тот или иной период своего существования.

О методах же следует уточнить вот что. Обыватель не понимает, что легально существующая партия не может поступать, как ей заблагорассудится. Политическая партия ограничена в своём поведении законами страны, её Конституцией и уголовным законодательством. И если, скажем, уличные столкновения милиции и оппозиции в 1991–1993 годах практически не карались законом, то с 1994 года с установлением авторитарного режима оппозиции стало всё труднее работать на улице. Тогда политические свободы были уже сужены. С течением времени свобод оставалось всё меньше.

Тем, кому пикеты, шествия, митинги, разрисовывания стен кажутся недостаточными, следует знать, что более решительные действия оппозиции попадают уже под категорию уголовного преступления. Легальная же партия не может себе позволить совершать подобные действия по причине того, что даже взять ответственность за них на себя она не вправе. Взять ответственность за уголовные преступления — значит подвергнуть себя преследованию и запрещению. И потому политическая борьба в таком государстве, как Россия, превращается в конце концов в мучительное выискивание таких методов, какие не привели бы партийцев в тюрьму, но были бы действенны — замечены и правильно истолкованы обществом и прессой. Мы изобретали их.

Мы анализировали методы «Трудовой России». Было понятно, что Анпилов бездумно повторяет то, что было изобретено и сложилось в бурные годы с 1989 по 1993. И, как Клара Цеткин, надеется, что однажды на улицы выйдет море людей и свалит систему. Я уже писал об этом его наваждении, о желании повторить утраченные дни 23 февраля и 17 марта 1992 года и 9 мая 1993 года. Он двинул НБП вперёд 7 ноября 1998 года потому, видимо, что решил: искомая масса собралась. Но затем решил, что нет, нас мало, и не пошёл на приступ Красной площади.

Анализировать методы РНЕ не было необходимости. Потому что методов РНЕ не существовало. Существовала глупая и ограниченная газета с отличным названием «Русский порядок», где помещались безвкусные и тупые, даже не реакционные, но деревенско-патологические материалы. Юморески о якобы пидарасах Ленине и Каменеве, живших вместе в шалаше в Разливе! Вот был их уровень! Газету тупо раздавали рабочим у проходных. С 1990-го по 1999 год. Низколобые философы РНЕ не понимали, что не расизм принёс Гитлеру победу, расизм принёс ему поражение впоследствии, в 1945-м, но авангардизм — современность его партии. Впрочем, как у Анпилова навязчивой идеей была толпа, так Баркашов сидел и ждал, когда его, как Гитлера Гинденбург, позовёт Ельцин.

Не у кого было учиться. Надо было всё изобретать самим. Мы придумали понятие «моральная цель». Надя Воронова с прикрытием из национал-большевиков пришла с букетом на церемонию вручения премии «Человек года». Когда Горбачёву вручили премию, она взошла на подиум и дала ему гвоздиками по морде. Раз, два! Гвоздики были выбраны не потому, что НБП не позволял карман купить розы, но чтобы на негодяе не осталось царапин. Ведь тогда Надю могли бы обвинить по статье 213 — «хулиганство». Швея-мотористка Надя Воронова появилась в 20–30 газетах, «Комсомольская правда» уделила место под ее фотографию на 1-й полосе и ещё две полосы в середине газеты. В данном случае был правильно выбран и поражён моральный объект, ведь подавляющее большинство населения ненавидело Горбачёва. Поэтому поступок вызвал только симпатию к Наде Вороновой, работнице из Подмосковья, и к Национал-большевистской партии, в которой она состоит. Даже суровые менты, опросив её, записав данные, поинтересовались заботливо, есть ли у неё деньги на дорогу в Подмосковье, предлагали дать денег и — о верх ментовской человеческой сентиментальности! — сказали на прощание: «Поцелуй от нас дочку!» Далеко не все СМИ интерпретировали акцию Нади сочувственно, но нам это было и не нужно: люди сами сориентируются. Поймут, что нужно думать, как нужно понимать.

25 августа 1999 года пятнадцать национал-большевиков поднялись на башню клуба моряков в Севастополе, сумели заварить за собой дверь и люки и на последней площадке башни вывесили лозунг «Севастополь — русский город!», флаги НБП, после чего стали выбрасывать с высоты 36 метров листовки. В листовках, озаглавленных: «Кучма — подавишься Севастополем», под текстом была воспроизведена репродукция картины Дейнеки «Оборона Севастополя» — матросы в белом отбиваются от гитлеровцев штыками и прикладами. Текст оповещал граждан Севастополя, что это политическая акция, что Украина незаконно владеет городом русской славы. Листовки летели над городом, флаги развевались, это был отличный плевок в день Независимости Украины в её восьмилетний юбилей.

Башню штурмовали, ребят арестовали и бросили в Севастопольскую тюрьму. Украинская служба безопасности и милиция Украины начали следствие. Был снят с работы генерал Белобородов, начальник ГУВД Севастополя. Благодаря тому, что у нас в Севастополе был отличный источник информации — бывший депутат Верховного Совета Крыма Александр Круглов, — партия в Москве знала, что происходит в Севастополе. Мы смогли наладить доставку передач для национал-большевиков. В Севастополе нашлись отличные женщины того же типа, что есть в Москве в «Трудовой России» — они закрепили за собой, каждая, наших пацанов и делали своё дело — возили передачи в тюрьму. Вначале в Севастопольскую тюрьму, потом и в Симферопольскую, потому что большую часть национал-большевиков перевели туда. Героические женщины вставали рано утром и первым автобусом отправлялись в Симферополь, где мчались в тюрьму с тяжёлыми сумками. Надо было ещё отстоять очередь в тюрьме. Возвращались они в Севастополь поздно ночью.

В Москве мы сразу же начали кампанию за освобождение наших товарищей. Я сам обратился в Министерство иностранных дел и потребовал, чтобы арестованных национал-большевиков посетили представители российского консульства. Мне обещали, что это будет сделано, однако позднее выяснилось, что российские консульства не имеют привычки посещать арестованных за границей соотечественников в тюрьмах. Тогда мы зашли со стороны Государственной Думы, подняли депутатов и совместно надавили на МИД. Месяца через полтора или два после ареста консул побывал у арестованных нацболов. С первого раза было ясно, что подобное, ни к чему не обязывающее, вмешательство российских властей придало нашим заключённым более высокий статус в тюрьме. Прежде чем избить их, украинские менты много раз подумают.