Каменный выступ неприятно холодил спину. Порывы ночного февральского ветра забирались под ворот мантии, заставляя кожу покрываться мурашками. Наверное, садиться на край было не самой блестящей идеей. Длинные бледные пальцы давно заледенели без перчаток, но Драко упрямо продолжал водить ладонью вдоль камня, испещрённого угловатыми надписями.

«Уинстон Вайтхолл, 1952»

«Когтевран рулит!!!»

«Здесь был Чарли»

«Дж. Коллинсон, 1894»

«Анна, 1767»

«Руди и Марта навсегда»

«Мы любим Хогвартс! Энджи, Ллойд, Катерина»

Они давно стали для Драко почти родными. Люди, которых он никогда не видел, о чьей жизни ничего не знал, но о которых любил думать в подобные вечера, когда почти физически ощущалась потребность сбежать от своего мира, стремительно летящего в бездну. Хотя бы на время забыть про бремя ответственности, возложенное Тёмным Лордом. Задание, от которого мозг наверняка взорвался бы, если бы Драко хотя бы на минуту поверил, что из схватки с Дамблдором он выйдет победителем.

Поэтому, когда становилось совсем невыносимо терпеть присутствие «друзей», когда голову наводняли мысли о неминуемой смерти — от рук Дамблдора или, что гораздо вероятнее, от рук Лорда после провала задания — когда душа требовала уединения и спокойствия, а грудь распирало тоскливое желание выть на луну, Драко поднимался на Астрономическую башню. Тысяча сорок четыре ступени. Тысяча сорок пять, если считать небольшой уступ в самом конце.

Драко невесело усмехнулся. Ещё раз провёл пальцем вдоль имени некого «Томаса Томпсона» и… зашипел от боли, когда палец зацепился за острый камень, окрасив серое алым. Драко немедленно обхватил рану губами, собирая языком солоновато-медную кровь.

Наверное, если бы не эта досадная случайность, он бы услышал мягкие шаги за спиной. Успел бы подготовится к вторжению чужака в ревностно охраняемый мир. Однако Драко заметил присутствие постороннего человека, лишь когда спиной почувствовал, что в башне он уже не один. Резкий поворот головы. И мгновенное осознание собственной ошибки.

Драко судорожно убрал палец от губ, с ужасом осознавая, что, кажется, краснеет.

— Грейнджер?

Гермиона нервно переступила с ноги на ногу.

— Малфой…

В воздухе повисло напряжённое смущение. Ни один из них не рассчитывал встретить второго сегодня ночью. Тем более на Астрономической башне. Тем более наедине. Драко судорожно пытался вспомнить, видел ли Грейнджер вообще когда-нибудь без сопровождения двух верных рыцарей. Она, видимо, прикидывала то же самое. Молчание постепенно перетекало в статус неприлично долгого. Оба почти физически ощутили, как была пройдена точка невозврата, после которой Грейнджер уже не могла просто развернуться и уйти, а Драко не мог отпустить привычный саркастично-оскорбительный комментарий. Они зашли в тупик.

И то ли извилина выгнулась не в ту сторону, то ли шарик закатился не за тот ролик, то ли Драко просто устал, но в следующее мгновение он двинулся левее, освобождая место рядом с собой и лаконичным кивком предлагая Грейнджер сесть. Гермиона нахмурилась, оценивающе разглядывая окно в пропасть и прикидывая, распознают ли отпечатки малфоевских пальцев, если он всё же решит сбросить её с башни. Но Драко этого уже не видел, отвернувшись и уставившись в чёрную даль, прислонившись щекой к холодному камню.

Что-то для себя решив, Гермиона пожала плечами и неуверенно подошла ближе. Краем глаза взглянула на светлую макушку Драко, казавшуюся серебряной в мистическом свете полной луны, и осторожно опустилась рядом — настолько далеко, насколько позволяла ширина окна.

Они снова молчали.

На вершине Астрономической башни время замирало. Суета и сумятица внешнего мира теряли смысл, зато подавляемые обычно мысли и страхи приобретали новое значение, возводясь в абсолют. Здесь только они и имели право на существование.

— Ты когда-нибудь думала о них?

Голос Драко вспорол тишину, нарушая хрупкое равновесие. Малфой не повернул головы, не уточнил ни словом, ни жестом, что имел в виду, да и вообще, казалось, не рассчитывал на ответ, но Гермиона с трепетом и лёгким страхом поняла, что совершенно точно знает, о ком он говорит. Молчание постепенно вновь сворачивалось клубком в замкнутом пространстве башни, но Гермиона не позволила тишине вернуть положение хозяйки негромким и коротким:

— Да.

На этот раз Драко невольно повернул голову, искоса взглянув на Грейнджер. Впервые в его взгляде можно было прочесть нечто, похожее на любопытство.

— И что ты чувствуешь?

Гермионе не нужно было думать над ответом, но она всё равно выдержала паузу, пытаясь не придавать значения нелепости и странности ситуации. Неужели она действительно сидит на Астрономической башне в компании Драко Малфоя и даже ведёт с ним цивилизованный разговор?

— Грусть. И немного страх. Потому что любая цепочка размышлений неизменно приводит к тому факту, что многие из этих людей давно мертвы, — негромко произнесла Гермиона. — А… ты?

— Я? — усмехнулся Драко, поднимая взор к звёздам и наполняя лёгкие морозным воздухом. — Я чувствую раздражение.

Гермиона вопросительно вскинула бровь. Малфой не смотрел на неё, но почувствовал, что скандальное заявление придётся раскрыть более подробно.

— Каждый из них приходил сюда, хотя бы однажды. У них были мечты, планы… надежды. И где они теперь? Превратились в прах в фамильном склепе или в удобрение на три метра под землёй. Ты же всё знаешь, Грейнджер. Скажи, что тебе известно об Уинстоне Вайтхолле? Что он сделал, чтобы будущие поколения прославляли его имя? Какое наследие он оставил после себя, кроме кривой надписи на камне?

Драко говорил спокойно, но за бесстрастным тоном Гермиона с лёгкостью различила раздражение и что-то, подозрительно похожее на отчаяние. Не думая, она протянула руку, чтобы коснуться плеча Малфоя, но вовремя себя остановила, и опустила ладонь на колени.

— Он мог стать хорошим колдомедиком и спасать жизни людей, или поехать в научную экспедицию с Ньютом Скамандером, чтобы изучать редких животных, или…

— Или упасть с этой башни и свернуть шею.

Гермиона пожала плечами.

— Или прожить счастливую жизнь и умереть в окружении детей и внуков, — улыбнулась она.

— И всё-таки умереть, — уцепился Драко за главное слово, в серых глазах зажёгся триумфальный огонёк. — Тогда зачем всё это? Зачем научные экспедиции, зачем годы, потраченные на учёбу, спасение пациентов, которые потом тоже умрут? И не останется никого, кто сохранит о тебе память, потому что даже потомки забудут о твоём существовании. Положим, у меня ещё есть шанс попасть на родовое древо, если я не сделаю ничего совсем идиотского, но это, честно говоря, слабое утешение.

— Многие считают, что жизнь продолжается в детях.

— В детях? — переспросил Драко с усмешкой. — Трусливое утешение для слабаков.

Гермиона промолчала.

— Никто не помнит хороших или плохих, — продолжил Малфой. — Помнят великих. Через сто лет в учебниках истории будут писать о Гриндевальде и Волдеморте, и неважно, что потомков у них не было.

— Знаешь, пусть лучше меня забудут ещё при жизни, чем будут помнить как безумного фанатика, который убил сотни людей во имя своей бредовой идеи, — с горячностью прервала Гермиона.

— Я не о том, — покачал головой Драко. — Но это правда. Их будут помнить, их жизнь будут изучать и писать по ней научные работы. А где будут простые люди? Где будем мы с тобой, Грейнджер?

— Не знаю насчёт тебя, но я планирую стать Министром магии, — усмехнулась Гермиона, пытаясь разрядить обстановку.

Драко резко повернулся к ней и впервые с начала разговора посмотрел ей прямо в глаза. Улыбнулся. Не привычной злой и саркастичной улыбкой, но искренне, словно его что-то развеселило. А затем бросил короткое, но очень серьезное:

— Станешь.

Гермиона невольно поёжилась под пристальным взглядом и ответила неловкой улыбкой. Драко отвернулся, устремляя взгляд вдаль. Тишина, приняв молчание за приглашение, начала вновь медленно, но ощутимо опускаться на плечи. Однако Гермиона не собиралась ей поддаваться.