«Подари мне лезвие души…» …Чтобы нам уехать на вокзал… О. Мандельштам Подари мне лезвие души От людей, что прячутся в тиши. Я уйду к заливу под сосну, Под корнями старыми засну. И во сне, огнем неопалим, Я построю свой Ерусалим, Где людей стрижет, как тополя, Жадная до похоти земля. Я взрасту, как дерево в лесу, Я по веткам расточу росу, Я вернусь – а мы уже ушли На другую сторону Земли. Пусть теперь разят из-за угла — Вместо крови вытечет смола! 1994 Шаги командора
В этом доме умирают кошки — Знать, и мне придет пора, И над кадишем в затрепанной обложке Во дворе заплачет детвора: Мендл, Мендл, ты идешь по кругу С чашей у виска, пробитого дождем; Где теперь найдешь себе подругу, Где построишь дом? В час, когда Творец затеплит ханукийю, У твоих дверей завертится зима; Звезды путь вершат – да кто они такие, Чтоб сводить тебя с ума? Тишка, Тишка, где ты, киса Тишка? — Мяу! – отвечает Тишка, – я лечу! Этот мир как недописанная книжка, Нам сверстать ее не по плечу. Не тягаться черной кошке с василиском, Он давно таится в глубине двора. — Киска, киска, дай мне силы, киска, Мне с тобой пора. Мы с тобой взовьемся, словно дым осенний, Словно желтый лист, летящий в небеса, Мы с тобой прольемся под ноги растений, В дальние, далекие леса. 1995–2006 «Морозная заря качается над лесом…» Морозная заря качается над лесом, И больше потерять не страшно никого: Сосновый гроб давно томится под навесом — Как первые цветы, всегда на одного. От пепельных берез до вечномертвой хвои Земля скопила яд в бестрепетной игле; Не прикасайся к ней – она готова к бою: Вобьет тебе кутак и заточит в скале. Ни стих державинский, ни сталинские руны, Ни падающий снег у нас над головой, Не объяснили нам, пока мы были юны, Что эта часть земли оставлена Тобой. Ладони распахни – с них бабочка взовьется, Навек огранена в гранитный лед. Застывший водопад набухнет и взорвется. Полуночный Гаспар непрошеным войдет. 1997 «Этой ночью все деревья спешат раздеться…» Этой ночью все деревья спешат раздеться, Догадываясь что лета больше не будет. В перевернутой банке свечным огарком лучится детство, Да брусника манит укусом под левой грудью. Вечор, ты помнишь, нам Афродита пела Про обретение новой – ледовой – плоти, А нынче снова грохочет белая пена, И птицы, прощаясь, пляшут в водовороте. Не сомневаясь, что лета больше не будет, Не бойся и выпей осень из белой фляги — Это только кровь моросит из раны под грудью И падает спелой брусникой на белый ягель. Это птицы, крича, на юг улетают – знают, Рыбы знают и лезут в омут, Облетевшие листья в предутренний лед вмерзают, К полудню он снова тает, и листья тонут. Нам не надо рожать детей, а если придется, Посади их в лодку: они научатся плавать; Белый свет повернется, вряд ли кто-то вернется, Но по ним уже некому будет плакать. Им в каждом камне вырыт шум водопада, Им ягель на плечи ляжет белой периной, Не оглядывайся: нам уже ничего не надо. Мы входим в новый ледниковый период. 1997 «Когда на море падет лимонно-желтый закат…» …Смерть! Где твое жало? Иоанн Златоуст Когда на море падет лимонно-желтый закат, Горбуша в реку пойдет искать Гефсиманский сад, О камни брюхо кровить, выметывая икру, Одну только ночь любить и умереть к утру. Кровавый покров берез упал на твои холмы. Мы верим, что всё всерьез, выныривая из тьмы, Где рыбой кипит река, как десять жизней назад, И падает в облака, серебря глаза. Над нами кружится кит, в короне звездной дрожа, Но из этой реки в него не метнуть ножа; Я тоже стану китом, если останусь жив, Вспенивая хвостом не воду, а рыбий жир. Твоих плавников лучи уже не вморозить в лед (На тундре ржанка кричит – никому не врет), Уже не отнять руки, уже не отбросить пут Той последней реки, где мертвые воду пьют. Мы снова ворвемся в мир, где Бог на древе пропят, Где плоть пробита до дыр, а душу кровью кропят, Где красная (в хрустале) икра мерцает лучом, Не различая во мгле, кто кому обречен. 1998 |
