– Нет. Экзамены скоро. Надо готовиться.

Забрав бутерброд, решаю съесть его по дороге в школу, иначе расспросов не избежать. И слышу голос из кухни:

– Зонт не забудь! Дождь обещали.

Уроки физкультуры я не любил едва ли не больше, чем алгебру. Стадо носящихся и вопящих одноклассников, пытающихся отобрать друг у друга мяч, скучающий физрук, который на фоне некоторых парней выглядит как низкорослая глиста, и презрительные взгляды одноклассников, у которых есть возможность в который раз поразглядывать мои татуировки и покривить морды, шушукаясь за моей спиной. Удовольствие то ещё. Однако сегодня я планировал отправиться на физкультуру, которая стояла первым уроком. В выстуженном зале прохладно, пусто, а за окнами – всё ещё тёмное осеннее небо. Картина самая унылая, а тяги к спорту в восемь утра – ноль. Но Рождественская уже пришла, прохаживается по нарисованной на полу белой линии, заложив руки в карманы спортивной кофты. И кажется какой-то потерянной, а может, это я себе придумал.

– Нормально всё? – не в силах удержаться, задаю вопрос, поравнявшись с Соней.

Она вскидывает голову, смотрит как на идиота. А я себя и чувствую так – полным придурком.

– А что?

– Да ничего. Просто спросил.

Остановилась, но всё так же продолжает смотреть. Изучающе, будто хочет видеть какую-то определённую реакцию. А я, как почётный идиот, пытаюсь угадать, какую именно. И выдать именно её.

– А у меня всё просто нормально.

Она лжёт. Я научился распознавать это давно. Но оснований сказать об этом Рождественской у меня нет от слова «совсем». Мы пару секунд стоим вот так – вперившись в лица друг друга взглядами. Как будто обоим нужно увидеть что-то, что даст повод зацепиться и продолжить беседу. И сердце у меня в этот момент колотится где-то в горле, как бешеное. Здесь у меня тоже есть татушка – на горле, я имею ввиду. Огромный огненный цветок. За ним скрывается демон Вил, самый тихий из тех, что живут внутри меня. Только когда пульс разгоняется до сверхзвуковой скорости, я слышу его голос. Как сейчас. Он шепчет что-то невразумительное, от чего отмахиваюсь, как от неважного и ненужного.

– Ну окей тогда.

И просто отхожу, оставляя Рождественскую и дальше вышагивать по своей ровной белой полосе на полу.

Кто придумал этот дурацкий ритуал во время игры в баскетбол? Когда девчонки садятся в рядок на скамейке, а парни отдают им свои пропахшие потом толстовки, как будто проявляют этим милость. Такой знак типа «я тащусь от тебя». И девчонки берут их, кладут к себе на колени и сидят, наблюдая за матчем. И на лице у каждой написано что-то вроде «меня выбрали». Кто придумал этот идиотский ритуал? И почему сейчас я, стянув через голову кофту, бросаю её Рождественской?

Знаю, что ловит её скорее инстинктивно. Знаю, что смотрит на мои испещрённые чернилами руки, теперь открытые до плеч. И ничего не говорит – только прищуривается вопросительно, когда встречаемся глазами. Но толстовку не отбрасывает, хотя могла бы. Устраивает её на коленях, предварительно аккуратно сложив.

А потом я отключаюсь от этих декораций и погружаюсь в то, что вдруг становится особенно важным – игру. Потому что она смотрит. Смотрит с интересом, держа на коленях мою светлую спортивную кофту как знак того, что я принадлежу Соне, а она принадлежит мне. Какая херня…

На меня не пасуют. Саврасов намеренно держит мяч дольше положенного. Пробежка, которую не фиксирует физрук в который раз, начинает злить.

– Сэм! Я открыт! – кричу Семёну, но тот намеренно бросает по кольцу сам, хотя под ним до хера тех, кто с лёгкостью отбивает этот мяч.

Я никогда не бросался в гущу событий. Никогда не вступал в эти идиотские мини-команды по баскетболу, волейболу и бог весть ещё какому -болу. Потому что заранее знал исход. Не стал бы делать этого и сейчас, если бы не Рождественская.

И она отвечает тем же. Вдруг поднимается со скамейки, повязывает мою толстовку на шведскую стенку белым флагом капитуляции и… совершенно неожиданно для всех вступает в игру.

Пару сальных шуточек в её адрес я пропускаю мимо ушей. Соня неплохо играет, двигается быстро и даже раз перехватывает передачу, устремляясь к воротам нашего противника. И да – противник у нас с ней один, она сама этого захотела.

Долговязый Бурдасов врезается в неё с такой силой, что у меня не остаётся сомнений – он сделал это намеренно. Демоны внутри взвывают в едином порыве. Убить… Или покалечить. Неважно. Важна лишь цель – лицо Бурдасова, на которого я бросаюсь, хватая его за шкирку и прижимая к земле.

– Извинился перед ней быстро, сука, – цежу слова сквозь зубы, а взгляд, которым окидываю бросившихся было к нам одноклассников, наверное, такой безумный, что ни один из этих трусов не делает лишнего шага. Бурдасов выше меня и шире в плечах, но сейчас это неважно. Я крепче вцепляюсь в ткань его майки, которая трещит под моими пальцами, силком подтаскиваю к Рождественской. Она даже не успела подняться на ноги, и теперь – тоже с ужасом – смотрит на меня и Бурдасова, сидя на полу.

– Дима, не надо… Всё в порядке, – шепчет едва слышно, или это я ни черта не могу разобрать в её словах. А всё потому, что в ушах колотится пульсом сжигающая всё на своём пути чёрная ярость. И демоны уже празднуют победу, ликуя и требуя новой крови.

– Ни х*я не в порядке. Извиняйся.

Бурдасов лепечет что-то невразумительное, что слышу сквозь пелену ярости и шепотки за спиной. Но ко второму я давно привык.

– Дима, он извинился, отпусти его, пожалуйста!

В голосе Сони слышны умоляющие нотки. Она напугана не меньше Семёна, который застыл в моих руках. Вот чёрт! Трижды чёрт!!! Я ведь совершенно не планировал срываться.

– Ещё раз кто её тронет – убью, – обещаю в пустоту, отпуская несчастного Бурдасова и отряхивая руки, будто испачкался в дерьме.

Я не должен был этого делать. Не должен был оставлять грязные отпечатки на Рождественской ни словами, ни делами. Особенно такими, как этот поступок. Но, срывая кофту с перекладины и проходя мимо учителя физкультуры, который даже не вмешался в потасовку, понимаю, что не мог иначе. Соня уже стала той, к кому моё уродливое нутро рвалось, шелестя тысячей крыльев. Той, о ком я думал, не отдавая себе в этом отчёта. И не в моих силах было изменить в этом хоть что-то.

Хотя, видит ад, этого я даже не желал – жаждал.

Нармар Грей (16:07): Привет всем!

Мелисса Доусон (16:08): Привет, милый! Я уже думала, что ты не придёшь.

Серк Орсо: (16:08): Привет, Грей

Нармар Грей (16:09): А чего это вы тут вдвоём делали, а?)))

Серк Орсо: (16:09): Тушками висели

Мелисса Доусон (16:08): Я Серка соблазняла, так не поддался он)))

Нармар Грей (16:07): Ррр, Мел, не зли меня) Я страшен в гневе)

Мелисса Доусон (16:08): Люблю, когда ты меня ревнуешь) Как там пост? Пишется?)

Нармар Грей (16:09): Да)) Сейчас перечитаю и выложу. Жди)

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:11): Тук-тук! К тебе можно?

Серк Орсо приватно для Мелиссы Доусон (16:11) Да, конечно, заходи

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:12): Меня тут Грей навёл на определённые мысли)

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:12): Может сыграем сюжетку после этой игры. В паре?

Серк Орсо приватно для Мелиссы Доусон (16:13) Эм. Ты меня озадачила. Прям обухом по башке. Почему со мной?

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:13): Скажем так… ты меня возбуждаешь. Твои посты, то, как ты с Флорой пишешь.

Серк Орсо приватно для Мелиссы Доусон (16:15) Не иначе, чем Грей. Он – не хуже

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:15): Это да) Люблю его посты. Но и с тобой бы попробовала))

Серк Орсо приватно для Мелиссы Доусон (16:16) Мел, честно скажу, ничего не знаю, что будет после этого сюжета. Пока весь в нём.

Мелисса Доусон приватно для Серка Орсо (16:07): Я это вижу) Просто имей меня ввиду, окей?