Мир стихотворения Латыфича почти всегда пространствен и в пространстве сориентирован. Ландшафт у него одновременно монументален и конкретен, похожий на атлас, куполом обступающий человека, – и доступный тому, чтобы сжиться с ним, войти в него, если можно так выразиться, кинетически, подсоединиться к теснейшим, не знающим разделение на живое и неживое связям внутри природы.
Над поймою ветвящейся реки, где острова, намытые песками, меняют очертания Луки. Там, пермскими слоясь известняками, бесшумно продолжающие рост холмы стремятся завершить собою подземное движение – внахлест воды и камня. <…> И степь с доледниковою тайгой встречается. … Триптих «Из Таблиц Междуречья» просто-таки манифестирует слитность, нерасчлененность и дление: строка наращена до предела – и при этом не перегружена. «Архаически» степенный напев как будто стирает точки на концах фраз, но естественно расставленные паузы для взятия дыхания не дают читателю захлебнуться, потеряться, помогают сохранить ясность присутствия. …И тогда пробудившийся – дожди и засуху похожим даром считает, удары яростной кисти совмещая на высохшем полотне с плавным движением мастихина, чтоб стать жёлтые вихри шаром подсолнуха с зелёным покоем стебля могли и, продолжаясь на дне взгляда на них, обретали объем и запах с каждым звуком и вдохом вместо дерева, которое было запретным, чтоб с континентов несли к созданному цветку – семена акации и аниса, оправдывая Енохом отчаянье от изгнания и двигая спутники по орбите вокруг Земли… Человек эры Потопа и человек XXI века просвечивают друг сквозь друга. Одновременно падает в землю зерно – и уже совершается посеянное когда-то будущее-настоящее. Все присутствует одновременно, в данный миг, и войти в него сейчас значит укрыться от апокалипсиса своей отчужденности («Новый год начиная сразу для всех, кто сто раз входит в один ручей»). Человек не изгнан из Рая – он сам изгоняет себя из мира, который и есть Рай. Оказывается, соединение не нужно осуществлять – только принять, ибо оно, как и вечность, тут. И смерть обращается вспять. Им откроется сад в тот день, когда вместе услышат неровный шум. Так звучат тела, как почки на вербе, согретые трепетом узнаванья взаимного. И сразу потерю привычки в своё уравнение запишет ум. И потому испуг неизбежен. <…> И у вокзала яблоки в вёдрах и малина в газетных кульках – к перрону электричка подходит. Здесь шелушат подсолнух, и на прилавках улов раскладывают рыбаки, пришедшие с тихой реки, и кот пугает ворону возле лужи, похожей на миргородскую, и сосед, устав от колки дров, пот вытирает со лба. Они сохраняют всё. И потому повернуть Харону придётся в обратную сторону… <…> И тогда слетаются с гнёзд – разделить на всех то, чем проросло зерно рассыпанное с рук двоих, в дар голубям с площадей Киева и Харрана. И найденный в саду орех падает в короб сам. Не в кровь, а уже в вино превратится вода на пиру, где хищный лев спокойно возле джейрана ляжет. Это значит, луковка в серном озере найдена, размотано веретено у всех лабиринтов. И вкусом коровьего молока может стать вкус айрана. И дыхание делается непрерывным. … Влюбленные приближают новое небо и новую землю, сеют Царство, сами того не ведая, зачастую впадая в отчаянье и томясь. Но все же, незаметно для себя, выходят из лабиринта на воздух, где «двумя живыми становятся именами». И читатель, пустивший автора дальше своего эстетического чувства и критического мышления, покидает «книгу в стихах» с верой, что все главное – ближе и роднее, чем представлялось. Что неизбежная встреча будет, возможно, не радостна, но чудесна. Светлой памяти отца и мамы На концерте николая петрова Ходите, пока есть свет. Евангелие от Иоанна Человек есть место встречи. Макс Шелер До альпийского льда – перезвон золотой. До дождя – фортепьянная гамма. Это стало известно. Все также порой предсказателем птичьего гама продолжает вестись безначальный рассказ — лишь смотри за стремлением клавиш прикоснуться к руке, отбывая подчас в бездревесную опытность – там не поправишь ничего. Ибо нот, как и водится, – семь. Можно письма читать, не вскрывая конверта. И, трамвай ожидая, воскликнуть: «Я есмь!», сохраняя билеты после концерта. I. Лабиринты Лабиринт I Посвящение Последний выдох – электрошок. И ты уходящим бросаешь вслед: «Смотри на это, учи урок о том, что в теле твоем скелет. Что фразы в скобках стоят давно. Что здесь помножен рай на ад. И между ними есть знак «равно». И каждый круг заключен в квадрат». Если сумеешь – ты там узнай, как отвечать на вопрос: «Зачем?» Я конспектирую – продолжай. Я без подсказок пребуду нем. 1 Я верю, что каждая вещь – слово и что каждое слово – вещь. А мы не достроили идеальный лабиринт с одним входом возле меня, другим – возле тебя, пройдя по которому каждый своей дорогой, мы должны были встретиться в центре, с удивлением обнаружив, что никакого Минотавра нет и в помине. Что мы его выдумали только лишь из-за боязни услышать друг от друга: «Да, это ты…» Страх конечной остановки оказался сильнее желания до нее дойти. И теперь, пытаясь стряхнуть налипший на стекло памяти рисунок, где видимы только пластиковые трубки, по которым течет формалин, склонившийся человек – в белом халате, констатирующий: «Вот поэтому…», бесполезные склянки с лекарствами, стоящие на шкафу в комнате, сдавленной закостенелой тишиной, я заново перезагружаю программу, чтобы обнаружить причину ее сбоя. Попытаемся разобраться вместе… Попытаемся понять. |
