Пролог

Предыстория автора

Эту историю, на первый взгляд неправдоподобную, почти три десятка лет тому назад рассказал мне мой дед. Не зная его, в нее можно было и не поверить. Однако, все по порядку…

Мой дед, Даниил Сергеевич Кольцов, был большим затейником, умевшим делать удивительные вещи. Он так ловко мог выстругать из деревяшки балаганного Петрушку, или какую-нибудь диковинную зверушку, что вокруг него тот час собиралась толпа удивленных ребятишек, потешавшихся над чудачествами начинавших оживать в руках деда кукол. Или однажды дед настолько умело разрисовал фасад своего бревенчатого двухэтажного дома, что тот стал походить на яркий цирковой шатер. У ограды неизвестно откуда взявшегося в одночасье цирка в считанные минуты собралась очередь из соседей и случайных прохожих, желавших попасть на представление заезжих артистов.

Вообще, цирк являлся самой большой страстью деда. А самым любимым его цирковым жанром были фокусы. Даниил Сергеевич мог нам – внукам – часами показывать удивительные манипуляции с платками и шарами, домашними птицами и животными. К примеру, он брал пустое ведро, накрывал его махровым полотенцем, делал над ним пару-тройку плавных движений своими морщинистыми руками и вынимал на свет Божий большой и яркий воздушный шар. Затем дед вытаскивал из уха длинную спицу и ею протыкал блестевший в лучах яркого солнца своей гладкой поверхностью шар. Спица падала внутрь шара, по-прежнему остававшегося таким же упругим и ярким. Дед запихивал шар со спицей внутри обратно в ведро, снова накрывал его полотенцем, делал, казавшиеся нам таинственными, пассы, срывал с ведра накидку, и демонстрировал нам его эмалированное дно, на котором вместо воздушного шарика копошился крохотный крольчонок.

В другой раз за обедом Даниил Сергеевич вдруг неожиданно для всех запихивал в рот и проглатывал алюминиевую ложку, которой пару минут назад хлебал горячий борщ. После этого дед начинал кашлять, тяжело дышать, словно что-то распирало его изнутри, с большим трудом вставал со стула, и… Мы с изумлением открывали набитые едой рты, видя на освободившемся стуле только что проглоченную дедом ложку.

Излюбленным его фокусом было заставить летать то, что по своей природе не могло этого делать. К примеру, домашние тапочки или отцовскую шляпу. Эти предметы только лишь от одного строгого взгляда Даниила Сергеевича вздрагивали, приподнимались на несколько сантиметров в воздух и медленно плыли по комнате. Дед вдруг громко хлопал в ладоши, и тапочки или шляпа немедленно падали на пол. Видевшие это подбегали к упавшему предмету, начинали крутить его в руках, царапать ногтями, ковырять пальцами, безуспешно пытаясь раскрыть секрет его чудесной левитации. Даниил Сергеевич, сидя рядышком на табурете, с прищуром смотрел на маловерных зрителей, лукаво улыбаясь в свои пышные седые усы, и негромко, но поучительно бормотал:

–В чудеса надо верить! В чудеса!..

Внуки и соседские ребятишки относились к Даниилу Сергеевичу с чувством благоговейного трепета. Когда его высокая статная фигура проплывала по улице, над заборами появлялись десятки мальчишечьих и девчоночьих глаз, испуганно и почтительно провожавших самого великого (как казалось им) фокусника всех времен и народов. Дед, продолжая шествовать, медленно поворачивал к ним свою величественную голову, озорно подмигивал из-под нависших густых бровей, и в следующее мгновение лица и глаза исчезали за забором, а затем раздавался грохот падающих тел и приглушенный писк…

Глядя на деда, я частенько задавался вопросом: как он выглядел в детстве, когда бегал босоногим мальчишкой по улицам родного города? Неужели эта же густая седая шевелюра, усы и борода обрамляли его детское лицо пятьдесят лет назад? А его руки? Может быть и тогда учебник по какой-нибудь географии или геометрии держали эти большие морщинистые руки? А учителя? Наверняка, вызывая его к доске, они называли юного деда не иначе, как «Даниил Сергеевич». «Даниил Сергеевич! Вы не знаете название столицы государства Мозамбик!» «А не назовете ли Вы мне, Даниил Сергеевич, когда и где произошло Ледовое побоище?» «Как выразительно Вы прочитали эту главу из «Евгения Онегина», Даниил Сергеевич!» Мое воображение не могло себе нарисовать деда в детстве иным, чем сейчас, и его фотографии, развешанные по стенам дома и желтевшие в альбоме, не могли подсказать иного – везде он выглядел таким же большим, величественным и бородатым. Разве что морщин на его добром лице на снимках десяти – двадцатилетней давности было поменьше, чем теперь.

Но вот однажды чудесным летним утром, разыскивая на антресолях припрятанный матерью от меня – сорванца пращ, я наткнулся на старый конверт. Конверт был настолько старым, что, казалось, он вот-вот рассыплется в моих руках. На его серой лицевой стороне, в правом верхнем углу, на фоне алого флага со звездой и скрещенными серпом и молотом чернели буквы необычного шрифта «РСФСР», обозначавшие название молодого государства, в котором довелось расти деду: «Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика». На обратной стороне темнела разломленная пополам сургучная печать, весьма утяжелявшая конверт. В самом же конверте своими чуткими пальцами я нащупал что-то объемное, но мягкое. Я нетерпеливо раскрыл пакет, и мне на колени выпала стопка фотографий. Я разложил веером их по полу. Фотографии были не менее старые, чем конверт, в котором они хранились, как думаю, не один десяток лет. На пожелтевших и потрескавшихся за давностью лет снимках я увидел мальчика двенадцати – тринадцати лет, худого и высокого. На одних фотографиях он был в коротких шортах, заправленной в них мятой белой рубахе и несуразных сандалиях. На других – в огромных валенках, безразмерном тулупе и съехавшей на бок шапке -ушанке. На третьих… Эта часть найденных снимков заинтересовала меня большего всего. Здесь неизвестный мне мальчишка был, то в костюме клоуна, то во фраке, смотревшемся на ребенке весьма комично, и шляпе-цилиндре, то в акробатическом трико и футболке. На одной из фотографий рядом с ним я увидел высокого и не менее тощего, чем неизвестный мне мальчик, усатого мужчину в черном смокинге и галстуке-бабочке поверх белой рубашки. Одна рука его опиралась на большой ящик, украшенный звездами. В другой руке незнакомец держал черную шляпу.

Я собрал фотографии, вернул их в конверт, засунул его в карман своих широченных брюк и выбежал во двор. Там Даниил Сергеевич строгал рубанком на верстке свою очередную поделку.

–Дед, – крикнул я с крыльца, – у меня к тебе есть разговор!

Даниил Сергеевич вытер пот со лба и махнул мне рукой.

Лавируя между грядок с зеленевшими трубочками лука и колышущимися венчиками укропа, я подбежал к сараю, молча вынул конверт, разложил перед дедом на верстаке фотографии и вопросительно посмотрел на него.

Даниил Сергеевич загадочно улыбнулся в свои шикарные усы, подошел к рукомойнику, смыл с ладоней грязь и опилки, вытер руки и кивнул на сарай:

–Зайди туда. Я тебе еще кое-что покажу.

Мы зашли в просторный, но мрачный, заставленный полками и шкафами с инструментами, поделками, пузырьками и флакончиками, тисочками и сверлильно-шлифовальными станочками сарай. Дед щелкнул выключателем. Под потолком сиротливо замерцала тусклая лампочка.

–Посторонись-ка! – Даниил Сергеевич мягко сдвинул меня с места и, нагнувшись к полу, ловко поддел несколько досок. – Клянусь своим последним зубом, что ты не знал о моем тайнике!

–Тайнике! – от изумления мой рот непроизвольно открылся, а по спине пробежали мурашки.

Тем временем в полу образовалось весьма большое отверстие. Дед довольно ловко спрыгнул туда. Из дыры в полу стала доноситься возня, кряхтение, наконец, послышался глухой голос Даниила Сергеевича:

–Принимай! Смотри, не урони!

Следом за этими словами в черном квадрате открывшегося тайника показался ящик, который я крепко ухватил и, сопя от напряжения, вытащил на поверхность.

Следом за ящиком вылез дед. Он был облеплен паутиной, стружками и комочками глины. Отряхнувшись, Даниил Сергеевич стукнул ладонью по металлическому ящику: