Приключение Что это за тело на диване Распростертое, лежит? Может, это тело дяде Ване Или Гамлету принадлежит? Он сейчас себе в висок отправил пулю, Чтоб у ночи вытянуть ответ, А она ему показывает дулю, Отвечая разом «да» и «нет». Нарисованы таинственные знаки На полу, на двери, на окне. Воют за стеной хохлатые собаки, Саламандры плавают в огне. Может, это Гамлет, может, римский папа, А быть может, Вечный Жид. Может, он сейчас наденет плащ и шляпу И в аптеку побежит. Может, адский клерк его читает имя На полу, на потолке. Муха лапками стучит сухими У него на кадыке. 2009 Как Как это случилось? Да так и случилось. Сначало сверкало, потом излучилось. Не поднял никто телефонную трубку, Не видел, что в раковину натекло, Никто не заметил жирдяйку-голубку, Чесавшуюся о стекло, Никто не заметил, как фыркнула такса Сквозь дрему, хвостом полируя паркет, Как нервно на вешалке шарф заметался, Всплеснул рукавами на полке жакет, Как вдруг прекратилось гудение лифта, И ключ зазвенел, и раздался щелчок, И книга раскрылась, и вылез из шрифта Какой-то насмешливый новый значок, Как хлопнула створка пристенного бара, И задребезжала в стакане вода, И роза пахучего пара Над ней распустилась, и шлепанцев пара Пошла – непонятно куда. 2006 Когда Когда по урочищам лиц и вещей Растекается спрей дождевой, Они тоже земля, и по ним, и по ней Он ползет, живой-неживой. Он льется по сморщенным листьям травы И по гнутым веревкам травы, Он льется во рвы, он льется во рты, Он льется в моей крови. Он течет по одной пологой дуге (Кровь – по двум подмятым кругам), Он дрожит у мужчины на кадыке И скользит по женским рукам. Течет, пока нечет, а станет чет — Земля, жива-нежива, Потечет, как речь, наполняя рот, Поднимаясь вверх, как трава. (Поднимаясь вверх, трясется земля, Потому что щекотно ей: В морщину листа по веревке стебля По капле стекает спрей). 2007 Шестой каталог
Ты идешь поглядеть, как гладят бородки Надменные лысые рыбаки, И как сносит их остродонные лодки Вниз по теченью мелкой реки. А день поднимается, не хуже, чем прежде, И скоро опять начнется игра Пяти пятиклассников в осенней одежде В заштопанный мяч на краю двора. А тень за спиной становится черной, Становится синей, глотает свет, Во дворе ругаются пес и ворона, Через час ты вернешься – их уже нет. Жигули у подъезда стоят на старте: Бока недомыты, глаза пусты. Пять пятиклассников становятся старше, Знакомых ворон съедают коты, И новые птицы спорят с новыми псами (Короткокрылы, невелики), И бобры поднимаются, гребя усами, Вверх по теченью мелкой реки. И сносят ларьки, возводят лабазы, Сносят лабазы, разбивают газон, И брикеты земли привозят Камазы, И Газы газуют в проулке косом, И свежепостроенный дом покрывают Зеленой сверкающей чешуей, И каждую зиму всегда забывают Каждою следующей зимой, И у снеговиков вырастают руки, В головах прорезываются зрачки, Но каждой весной уходят их внуки Вниз по теченью мелкой реки. И старухи высовываются из окон И кричат в полосатую пустоту, А потом навсегда свиваются в кокон И засыпают с иглой во рту. И старики, проходя вразвалку Мимо зеленых стен поутру, Видят порванный мяч, венчающий свалку, И не могут снова начать игру. И какие-то лысые тени в лодках Не различают, где тень, где вода, И порою роняют из рук неловких Плоских рыб, здесь не виданных никогда. И облака, равномерно-волнисты, Распускают припухшие завитки Вверх по теченью мелкой и вниз по Теченью глубокой реки. 2007 Сентябрь 2007 Зеленые с прожелтью клены московские, Осины – немного желтей, Их пальцы, морщинистые и нескользкие, С гирляндами круглых ногтей. Над ними – заплаканных луковок олово И башенок смешанный лес, И косматые сумерки на голые головы На канатах спускают с небес. Куда открываются двери из терема, Когда мостовые черны И в целости диск, но изнанка утеряна У ситной столичной луны? И кто надзирает кремли эти новые, Когда после тайной грозы Московские клены на спины бубновые Нацепляют прохожим тузы? Не я ли уж это? Нет, это не я уже — А были когда-то и мне Дики и прельстительны узкие Яузы С немыми сомами на дне. С растерянным солнцем в ветвях пропадающий, Чтобы вновь народиться с луной, |