И тем не менее, когда он выходил на поле, нельзя было представить более искусного и преданного своей команде игрока. Я до сих пор помню, как он перед первым матчем сезона пришел на стадион с кошельком, полным соверенов, и стал класть их на столбцы вместо бейлов[7]. Воистину, это было незабываемое зрелище – видеть профессионалов, швыряющих мячи, будто демоны, из жажды наживы, ведь каждый раз, когда мяч попадал по столбцу, монета отправлялась к метнувшему его игроку, а ее место тут же занимала новая. Один из них, разнеся мячом всю калитку, умудрился выбить сразу 3 очка. Эта тренировка обошлась Раффлсу то ли в восемь, то ли в девять соверенов, однако лучшей игровой практики нельзя было и вообразить, поэтому, выйдя на следующий день на поле, он заработал 57 очков.
Сопровождать его на все его матчи, наблюдать за каждым мячом, который он бросал, отбивал или ловил, просто болтать с ним, сидя в павильоне, когда на поле выходили другие игроки, – все это было для меня удовольствием. Быть может, вы видели нас там, сидящих рядом друг с другом на протяжении большей части первой серии подач «Джентльменов» в победном матче против «Игроков»[8] во второй понедельник июля. Нас было видно, но не слышно, поскольку у Раффлса в тот день игра не ладилась и он был непривычно сердитым для игрока, который так мало интересуется игрой. И если со мной он вел себя просто молчаливо, то с членами команды, интересовавшимися, как такое могло произойти, или желавшими посочувствовать его невезению, Раффлс был откровенно груб. Он сидел надвинув на глаза соломенную шляпу и сжав сигарету губами, недовольно кривившимися при каждой подаче. Потому я был очень удивлен, когда между нами втиснулся какой-то молодой, щегольского вида парень, не вызвав подобной наглостью у Раффлса и тени недовольства. Я не знал паренька, а Раффлс нас друг другу не представил, однако из их разговора сразу стало очевидно, что они хорошо знакомы, и это, наряду с фамильярными манерами парнишки, меня озадачило. Предела же мое удивление достигло тогда, когда парень проинформировал Раффлса, что его отец хочет с ним увидеться, и тот немедленно согласился удовлетворить это желание.
– Он в дамском павильоне. Идешь?
– С удовольствием, – ответил Раффлс. – Придержи для меня местечко, Банни.
И они ушли.
– Молодой Кроули, – послышалось сзади, – выступал в основном составе за «Хэрроу»[9] в прошлом году.
– Я помню его. Самый мерзкий тип в команде.
– Но искусный игрок в крикет. Ждал до двадцати, чтобы получить цвета. Креатура губернатора. Порода, что и говорить. И притом превосходнейшая, сэр! Воистину превосходнейшая!
Мне стало скучно. Я пришел только для того, чтобы увидеть игру Раффлса, и вскоре уже с нетерпением ждал его возвращения. Наконец я заметил, как он машет мне из-за ограждения справа.
– Хочу представить тебя старому Амерстету, – прошептал он, когда я к нему присоединился. – В следующем месяце они всю неделю будут играть в крикет в честь совершеннолетия этого паренька, Кроули, и нам с тобой обоим нужно будет выйти на поле.
– Обоим! – отозвался я. – Но я не умею играть в крикет!
– Тихо, – сказал Раффлс. – Это моя забота. Я врал изо всех сил, – добавил он замогильным голосом, когда мы спустились по ступеням. – И я верю, что ты не испортишь спектакль.
Я заметил в его глазах блеск, который был мне хорошо знаком. Однако я не ожидал его увидеть в столь мирной обстановке. Я следовал за его полосатым блейзером сквозь цветник из шляпок, раскинувшийся под дамским навесом, и в моей голове роились вполне определенные догадки и опасения.
Лорд Амерстет, приятной внешности мужчина с короткими усами и двойным подбородком, принял меня с чопорной вежливостью, под маской которой, впрочем, несложно было заметить гораздо менее лестное отношение. Меня терпели как неизбежное дополнение к бесценному Раффлсу. Кланяясь, я испытывал в его отношении глубочайший гнев.
– Я взял на себя смелость, – начал лорд Амерстет, – просить одного из членов команды «Джентльмены» сыграть с нами в деревенский крикет в следующем месяце. Он любезно ответил мне, что сделал бы это с огромным удовольствием, однако уже связан обязательством отправиться на рыбалку с вами, мистер… мистер…
После небольшой заминки лорду Амерстету все же удалось вспомнить мое имя. Я, разумеется, впервые слышал об этой рыбалке, однако поспешил заверить его, что ее можно с легкостью отложить и что я обязательно так и поступлю. Прищуренные глаза Раффлса одобрительно сверкнули. Лорд Амерстет кивнул и пожал плечами.
– Вне всяких сомнений, это очень любезно с вашей стороны, – сказал он. – Но, как я понимаю, вы и сами играете в крикет?
– Играл в школе, – ответил Раффлс со своей печально известной легкостью.
– Ну, я не настоящий игрок, – запинаясь, добавил я.
– В основном составе? – спросил лорд Амерстет.
– Боюсь, что нет, – ответил я.
– Совсем недавно был, – провозгласил Раффлс, к моему вящему ужасу.
– Что ж, не всем же из нас играть за «Джентльменов», – сказал лукаво лорд Амерстет. – Мой сын Кроули только что сумел пробиться в основной состав «Хэрроу», так что придется играть ему. В случае чего я и сам могу выйти на поле, и, если вы боитесь показаться неуклюжим, я составлю вам в этом компанию. Так что буду очень рад, если вы к нам присоединитесь. А удочки вы сможете закинуть перед завтраком и после обеда, если захотите.
– Я был бы очень польщен… – начал я в качестве простой прелюдии к решительному отказу. Однако Раффлс взглянул на меня, высоко вздернув бровь, и я, слегка поколебавшись, смирился со своей участью.
– Значит, решено, – произнес лорд Амерстет, не имея ни малейшего подозрения о наших темных замыслах. – Неделька совершеннолетия моего сына обещает быть славной, знаете ли. Мы играем с «Вольными лесниками», «Дорсетширскими джентльменами» и, скорее всего, с кем-то из местных. Но мистер Раффлс вам все расскажет, а мой сын Кроули – напишет. Еще одна калитка! Во имя Юпитера, они их все выбили! Что ж, надеюсь на вас обоих.
Коротко кивнув, лорд Амерстет протиснулся в проход между рядами сидений. Раффлс хотел последовать за ним, но я поймал его за рукав блейзера.
– Ты что себе думаешь? – вне себя от ярости прошептал я. – Я и близко не был к попаданию в основной состав. Я никудышный игрок в крикет, и мне теперь нужно из этого выпутываться!
– Не тебе, – шепотом ответил он. – Нет никакой нужды играть, ты лишь должен явиться, друг мой. Если ты подождешь меня до половины шестого, я объясню тебе почему.
О причине я мог догадаться и сам, и, к стыду своему, я вынужден признать, что эта причина вызывала у меня куда как меньше отвращения, чем перспектива публично выставить себя дураком на крикетном поле. От самой мысли об этом мое горло сжималось так, как оно уже не сжималось от мысли о преступлении, поэтому, когда Раффлс скрылся в павильоне, я стал нервно расхаживать туда-сюда. И причиной тому было отнюдь не беззаботное расположение духа. Спокойствия не прибавила и сцена встречи между молодым Кроули и его отцом, который остановился, пожал плечами и, наклонившись, сообщил сыну что-то, от чего молодой человек слегка побледнел. Возможно, всему виной была моя мнительность, но я мог бы поклясться, что их неприятность заключалась в неспособности заполучить великого Раффлса без его ничтожного приятеля.
Ударили в колокол, и я поднялся на крышу павильона, чтобы увидеть подачу Раффлса. Крикет не лишен изящества, и если кто-то из подающих и был полон его в тот день, то это был А. Дж. Раффлс. Весь крикетный мир тому свидетель. Не нужно было быть игроком, чтобы оценить безупречность его бросков и попаданий, восхитительную легкость его движений, остававшуюся неизменной при любом темпе, его великолепные попадания в ножной столбец[10], его сокрушительные лобовые броски, – словом, изобретательность атак Раффлса на знала границ. Его игра была не просто демонстрацией атлетизма, она доставляла мне совершенно особое интеллектуальное наслаждение. Я видел взаимосвязь между его двумя профессиями, видел ее в той непрерывной послеполуденной битве с цветом профессионального крикета. Не то чтобы Раффлс выбил слишком много калиток за несколько бросков – он просто был слишком хорошим подающим, чтобы опасаться того, что в него попадет мяч. Времени было мало, а калитка была хороша. По-настоящему неизгладимое впечатление на меня произвело то сочетание находчивости и хитрости, терпения и точности, работы головой и работы руками, которое превращало его игру в искусство. И это в точности отражало сущность того, другого Раффлса, которого знал только я!
