– Назовите его идентификационный номер, что бы мы могли проверить его платежеспособность.

– Что? Вы в своем уме? Приезжайте, я сам вам наличными оплачу выезд! Только быстрее! – соврал Овальд, поскольку наличных у него не было.

– Ваше имя?

– Да причем тут мое имя?!

– Ну, мы же должны знать, кто будет оплачивать счет за медицинскую помощь… – рассудительно объяснил голос из динамика.

– Овальд Чейз. Быстрей, пожалуйста! – Сказал Овальд, нервно расхаживая кругами по аудитории.

– Разумеется. Какой класс обслуживания желаете заказать? Люкс, средний или может быть эконом?

– Да хоть что-нибудь! Хоть телегу запряженную ослом! Только скорее!

– Хорошо, оформлю средний класс. Диктуйте адрес.

Овальд вопросительно взглянул на курсанта, который слушал внимательно весь разговор. Парень застенчиво улыбнулся ему в ответ.

– Ты что – дебил? – спросил студента Овальд.

Тот ничего не ответил ему, что-то мысленно ворочая в своей голове.

– Что, простите? – удивленно спросил голос из динамика.

– Это я не вам. – Ответил Овальд оператору скорой помощи. – Хотя, и вам тоже подходит…

На диванчике зашевелился старик, делая вялые попытки присесть.

– За оскорбление сотрудника медицинской службы при исполнении, на вас возлагается штраф в размере…

– Дай Бог вам здоровья. – Перебил невидимого собеседника Овальд, и нажал на маленькую красную кнопку в браслете.

Овальд вернул телефон курсанту и подбежал к старику.

– С вами все в порядке? – спросил Овальд, присев на корточки возле дивана.

– Да. Вроде бы отпустило… – ответил старик, прислушиваясь к внутренним ощущениям. – Такое часто у меня бывает, ничего страшного.

– Вот и славно. – Сказал Овальд, чувствуя, как нервное напряжение по не многу спадает. – Я, конечно, знал, что я очень эффектный мужчина… Но не до такой же степени!

Старик вяло улыбнулся, внимательно рассматривая Овальда.

– Спасибо тебе, Овальд.

– Да я ведь и не сделал ничего… Стоп, а откуда вы меня знаете? – удивился Овальд. Когда он называл свое имя оператору медицинской службы, старик явно не мог слышать его, поскольку он находился далеко и был почти без сознания – Тайный поклонник?

– Не узнаешь?

– Нет.

– Да, я сильно изменился за эти годы. А вот ты такой же и остался… Благородный хам, каким и был раньше.

Овальд внимательно смотрел на лицо старика, но не узнавал его. Его глаза были смутно знакомы… Но вот все остальное – нет.

– Я – Верден Хак. Помнишь такого? Учились вместе, спали в одной казарме, вместе летали во время практических занятий… – сиплым голосом объяснил старик.

Такого поворота событий Овальд никак не ожидал. Когда он очнулся после криоконсервации, то конечно же вспоминал о родителях и друзьях. Но он даже мысленно не мог предположить, что кто-то из них все еще жив, спустя столько лет.

Наверное, Овальд даже мог назвать Вердена своим другом, если бы не боялся этого слова. Значение слова «друг» обязывает к обязательному общению и регулярным совместным развлечениям. Овальду всегда нравилась свобода выбора. Он редко кого мог назвать другом, и даже как-то стыдился когда его самого так называли.

– Профессор Верден, я сдал зачет? – тихо напомнил о себе курсант.

– Да, да… Конечно. – Устало проговорил Верден. – У вас прекрасные навыки пилотирования. Ставлю вам высший балл. Можете идти.

– Всего доброго. – Сказал студент и покинул аудиторию.

Овальд присел на край дивана и спросил Вердена:

– Он же бездарь. А ты ему «высший бал» ставишь?

– И как ты определил, что он бездарь? – спросил Верден, и опять устало прилег на диван.

– Может все-таки врача вызвать? – встревожено спросил Овальд, и получив отрицательный ответ, начал объяснять. – Этот малец растерялся, увидев, как ты корчишься от сердечного приступа. Любой пилот должен сохранять трезвый рассудок в даже не значительной экстремальной ситуации. Ведь возможно случиться такое, что корабль потеряет управление при посадке и пилоту в последние секунды своей жизни нужно с холодным расчетом сделать так, что бы взрыв от рухнувшей ракеты принес как можно меньше вреда людям. А этот твой отличник, потерял дар речи даже от того, когда я повысил на него голос. Он безнадежен.

– Возможно, ты и прав. Вот только он лучший студент на потоке. Видел бы ты остальных.

– Совсем все плохо? – поинтересовался Овальд.

– Некоторые даже теряют сознание, глядя в монитор. А есть кадры, которые закатываются в приступе эпилепсии. – грустно махнул рукой Верден.

– Да уж, действительно ценные кадры. А какой смысл таких учить?

– За них платят деньги. Это частная школа, поэтому мы обязаны обучать любого.

Овальд почувствовал нервную вибрацию чипа под кожей. Видимо, сотрудник скорой помощи все же обиделся на него и выписал ему штраф.

Вердену, судя по всему, стало заметно лучше. Его лицо приобрело, наконец, человеческий цвет кожи. Сидел он свободно, лишь иногда прикладывая руку к сердцу, как бы вслушиваясь в него.

– Знаешь, Овальд. Смотрю я на тебя и даже в душе помолодел! Как-будто я сейчас очутился в училище и сижу с тобой беседую в перерыве между занятиями. Спасибо тебе, за то что ты появился именно сейчас.

– Я тоже рад тебя видеть именно сейчас. – ответил Овальд. На самом деле, конечно жеон был рад увидеть старого приятеля, но как-то тяжело было видеть его в таком состоянии. По ощущениям Овальда, он видел Вердена пару дней назад… ну максимум неделю. А теперь перед ним сидел дряхлый старик, который когда-то был его приятелем. Он думал о том, что и он сейчас быть не молодым двадцати четырех летним парнем, а такой же кашляющей развалиной. А может быть и откашлялся совсем к этому времени.

– Послушай Верден, как ты работаешь с таким-то здоровьем? Надо же реально оценивать свои возможности. Сидел бы дома и пил чай из блюдца укрывшись теплым пледом. Или ты хочешь почувствовать себя не заменимым на этой работе?

– Да плевал я на эту работы. Гори она в аду… – грустно ответил Верден. – Работаю только для своих детей и внуков. Видишь ли, на мне висят кредиты в общей сложности на пять миллионов долларов… Если я уйду на пенсию или умру – то мой долг распределится на всех членов моей семьи. Хочу успеть выплатить как можно больше своими силами, что бы им легче жилось после меня…

– Я примерно уже понял, как устроена нынешняя жизнь. Но как же ты смог залезть в такой бешеный долг? Любил красивую жизнь?

– Нет, я всегда жил скромно. – Начал рассказывать Верден, слегка трясущейся, костлявой рукой гладя бородку. – Понимаешь, после того как начали за рождение каждого ребенка выплачивать «материнский капитал» – то люди с радостью восприняли это и начали плодиться как кролики. Вот только потом правительство объявило, что все выданные деньги будут записаны в долг на счет их же детей… Понимаешь??? Ни в чем не повинные дети рождаются уже с долгами! Практически рабы, без права на свободное существование. Потом стартовала федеральная программа «Ребенок из пробирки». Людей, которые не хотели заводить детей, призывали сдать генетический материал для продолжения рода. «Детей из пробирки» выращивают в специальных государственных интернатах, дают им образование… А потом этим детям выставляют счет. За рождение, за каждую лекцию в институте, за каждую выданную соевую котлету в интернатской столовке, за каждую поставленную прививку. За все разом. Ничего не забывают. Родители, сдавшие генетический материал за очень скромную плату, даже не знают о существовании своих детей. Их потомство рождаются рабами, хоть они теоретически и являются свободными гражданами. Я хотел, что бы мои дети были счастливы, поэтому мы с женой сами их родили, вырастили и дали образование. У них не было этих врожденных долгов, как у большинства. Потом умерла моя жена и это финансовое бремя теперь волоку я один.

Овальд сидел и внимательно слушал старика. Он помнил его молодым бесшабашным парнем. И даже подумать не мог в то время, что в этом человеке окажется стальной, не сгибаемый стержень.