А ещё он очень не любил, когда кто-либо пытался им помыкать или вымещать на нём свои комплексы.
В школе, которую он посещал, сложилась некрасивая традиция, установленная некоторыми учащимися выпускных классов, суть которой сводилась к вытряхиванию разменной мелочи у малышей – своеобразной “дани” за проход с улицы на школьный двор. Главным действующим лицом в хулиганской компании был некто по имени Филька Еслик – здоровенный детина, несколько обделённый умом и совестью. Если кто-то отказывался вынимать деньги, он поднимал мальчишку за ноги, словно Буратино – и требуемое сыпалось из карманов само. Никто особенно не роптал и не думал оказывать сопротивление, кроме троих приятелей – Славки Кратова, Димки Феофанова и Ромки Горбалюка. Однажды, когда кто-то отказался отдавать монетки и по заведённому обычаю повис вниз головой, четвероклассники Кратов, Феофанов и Горбалюк швырнули Еслику в глаза горсть песка и довольно крепко отколотили подобранными в скверике палками.
Спустя какое-то время хулиганы отколотили их самих, но троица оказалась очень упорной и сдаваться не собиралась. Через неделю Еслик опять наполучал палками по спине, а также булыжниками по голове, и изымание мелочи у малышей прекратилось.
Учёба в средних и старших классах произвела расслоение учеников по следующим категориям: первые ходили в школу учиться, вторые – развлекаться и вымещать на первых свои обиды. Мирослав и два его друга оказались в числе первой категории и вынуждены были отбиваться от нападок со стороны сверстников и ребят постарше, страдающих от зависти, а может, умственной неполноценности. Попытки защитить своё “я” снова выливались в драки; однажды во время одной из них Мирослав сломал кому-то челюсть и пару рёбер(к счастью для него, дело расследовал нерадивый и туповатый следователь, так толком и не разобравшийся в этой истории).
Срочную службу Мирослав проходил в Челябинске, в воздушно-десантной части. С ним же призывался и попал в ту же часть Роман Николаевич Горбалюк, в настоящее время числившийся в роте ДПС при Братеевском ОВД. Во время первого года службы Мирославу пришлось срочно выехать в Москву на похороны отчима и мачехи, погибших в автокатастрофе. Из родни, пусть и названной, у него остался только дядя, Иван Иванович Кратов, ныне вышедший в отставку.
А спустя примерно год после демобилизации с Мирославом произошёл удивительный случай, ставший, как он понял впоследствии, поворотным пунктом в его жизни.
Его пригласил на свою свадьбу сослуживец, проживающий в Сибири, в селе Уват недалеко от Тобольска. Торжество длилось три дня, с большим размахом, но время было зимнее, с вьюгами и заносами, погода – нелётная, и самолёт, на котором Мирослав собирался в обратный путь, отменили. Мало того, по сообщениям синоптиков, непогода должна была продержаться лишних три дня. Не ехать же обратно в Уват, тем более что на дорогах – сплошные заторы? И Мирослав взял билет на поезд.
Можно было бы спокойно ехать и ехать, но на какой-то станции близ Екатеринбурга в вагон ввалились четверо представителей одной из южных республик. В занятом ими купе началась грандиозная попойка. Спиртное лилось рекой, а изрядно нагрузившись, парни отправились по вагонам в поисках приключений. В вагоне-ресторане им приглянулась девушка; Мирослав пригласил её за свой столик гораздо раньше, но пьяных “детей гор” это нисколько не волновало, а когда стало ясно, что знакомиться с ними никто не желает, то приступили к активным действиям. Нож, извлечённый одним из молодых людей и замелькавший перед носом Мирослава, стал каплей, переполнившей его терпение, и он, отослав перед этим девушку в соседний вагон, довольно крепко отколотил троих гостей с солнечного Кавказа. А вот четвёртый – здоровенный лысый детина в татуировках, на голову выше Мирослава, оказался более сообразительным, чем его битые приятели. Он достал баллончик, набрызгал в полиэтиленовый мешок слезоточивой жидкости и улучив момент, надел этот мешок Кратову на голову. Помимо невыносимой рези в глазах и горле, рухнувший на пол Мирослав почувствовал, как все четверо охаживают его со всех сторон ногами... Последнее, что он помнил – это холод от сквозняка в тамбуре, горлышко бутылки, вонзившееся в раскрытый рот, и жгучая жидкость, проливающаяся в желудок...
После этого в сознании наступил провал. Перед глазами сверкали ослепительные цветные круги и кляксы, было невыносимо холодно, в памяти носились обрывки непонятных слов, кто-то что-то говорил ему, он что-то отвечал, и тогда-то, в алкогольном бреду, он и произнёс вслух странные слова – “Ванахем, дай мне силу... ”
Очнувшись, он почувствовал, что его тело невыносимо болит после побоев, а так же от удара о насыпь, с которой он скатился на заснеженную полоску земли между железнодорожным полотном и видневшимся в отдалении лесом. Хмель из головы уже успел выветриться. Мирослав никак не мог взять в толк – каким образом он остался жив после этой потасовки, вышвырнутый из поезда на полном ходу, да ещё в тридцатиградусный январский мороз?
Во всяком случае, он ещё мог идти, и ему было достаточно тепло. Он не сразу почувствовал, что на теле нет привычной одежды и что вместо неё он затянут с ног до головы в нечто, на ощупь напоминающее стальной лист. В голове вертелись какая-то странные фразы, суть которых сводилась к тому, что защитная система “Панцирь” отключится при произнесении слов “Ванахем, забери силу”, и включится снова, если сказать “Ванахем, дай мне силу”. А ещё в голове носились инструкции по использованию “Панциря” в боевой обстановке и коды для его программирования...
Мирослав долго стоял на насыпи, пытаясь понять – не спятил ли он после всего того, что ему довелось пережить сутки назад. Нет, его чёрный стеклоподобный костюм был абсолютно реален. Он даже попробовал ударить кулаком по бетонной опоре, надеясь, что боль в костяшках поможет ему проснуться и осознать себя в больнице, в вытрезвителе, или, на худой конец, в “обезьяннике” при отделе милиции...
Боли он не почувствовал. Оставалось лишь идти вдоль путей, в надежде наткнуться на какой-нибудь населённый пункт. Там он сумеет наконец понять – сошёл ли он с ума или нет.
Из-за полученных травм Мирослав не мог двигаться быстро, но, прислушиваясь к своим ощущениям, он понял, что серьёзное лечение ему вряд ли понадобится. Четверо пьянчуг совершенно не умели как следует бить людей. Преодолевая километр за километром, он наконец дошёл до деревни Ключевой, свернул на первую попавшуюся улицу и постучал в окно ближайшего дома.
Но хозяев дома не оказалось. Должно быть, это и к лучшему, ибо кто знает, что они могли бы сделать, завидя под окнами ожившую стеклянную статую. Он вдруг вспомнил слова “Ванахем, забери силу” и шёпотом повторил их про себя. Странное одеяние испарилось без следа, а на его месте каким-то образом снова очутилась одежда, в которой он выехал – но теперь уже драная, вся в крови и пропитанная водкой, а также мочой. Гости из какой-то там “братской” республики ещё и измочились ему на куртку...
Одна мысль согревала душу – той девушке, с которой он был знаком всего лишь полчаса, наверняка удалось убежать по вагонам подальше и спрятаться... Тем, кто горел желанием составить ей компанию, уже не до женского тепла и ласки. Мирослав усмехнулся, вспомнив, как он угостил пинками в пах троих из них.
Он подошёл к следующему дому. Хозяин оказался на месте, и после того, как Мирослав наскоро и невнятно объяснил, что с ним произошло прошлой ночью, сразу провёл нежданного гостя в комнату.
Николай Иванович Чердинцев – высокого роста и склонный к полноте мужчина лет шестидесяти пяти, был по своей натуре большим добряком, а кроме того, почти тридцать лет вплоть до выхода на пенсию отработал на поездах дальнего следования и за годы, проведённые в пути, был свидетелем куда более кровавых случаев, нежели тот, о котором ему поведал избитый гость. Он без лишних слов вручил гостю новую одежду, выставил на стол нехитрый обед и объявил Мирославу, что тот останется у него до тех пор, пока не поправится настолько, чтобы вновь продолжить прерванное путешествие. Тут же была вызвана местная фельдшерица, которая по окончании осмотра объявила, что у пациента ничего не сломано, а синяки и гематомы большой опасности не несут, и порекомендовала обратиться с заявлением к инспектору. В ответ на это Мирославу оставалось только усмехнуться. Его слово против слов четырёх бандитов-нацменов не слишком высоко будет оценено, это он знал ещё по средней школе, когда пытался урезонить компанию сверстников – выходцев с Армении, объединившихся в банду и терроризировавших весь Братеевский район...
