И вот в один прекрасный майский день в Братеево учинилась очередная, уже невесть какая по счёту кровавая драма.
Придя в школу, Кира с Эммочкой сразу обратили внимание на неестественную тишину, заполнившую всё здание. Никто не носился по коридорам, не кричал, и даже – редкий случай! – не ругался трёхэтажным матом и не блистал юмором на темы “ниже пояса”.
А на главном информационном стенде висела большая фотография девушки с траурной лентой в уголке.
– Алёна Цапельникова, 8-Г класс, – прочла Кира, – это что же случилось-то?
Траур объявляют по умершему – это подруги и так знали. Они вспомнили почившую ученицу – тихую, незаметную, невысокого роста темноволосую девушку. При жизни они не дружили – всё-таки в школе много народу учится, со всеми подряд никак не передружишься, но, может быть, когда-то и пересекались... Разумеется, у самых молодых панцироносиц тут же упало настроение. Отчего могла умереть вполне себе здоровая ученица? Попала ли в аварию, или...
– Её убили, – подошёл к девушкам Севка Бакисов.
– Что? – Кира крутанулась на месте и едва не запуталась в ногах, – кто убил?
– Она должна была сегодня утром паспорт получить, – объяснил Севка, – пошла с мамкой в ментовку, там их обеих и убили.
– Ты ничего не выдумываешь? – растерянно молвила Эммочка.
– Очень мне это надо, – фыркнул парнишка, – Глобус всем сказал, что их там убили. Затащили в какой-то кабинет и анальгином потчевали до тех пор, пока... вот так. Говорят, что Васькин папаша их и забил...
Подруги переглянулись. С какой бы это стати Руслану Павловичу нужно было убивать девчонку и её мать? Либо Севка безбожно врал – или повторял чужое враньё, что не суть важно, либо и впрямь с Алёнкой приключилось нечто страшное...
В этот момент к стенду подошёл Сашка Еслик. Он приготовил скотч и начал наклеивать рядом с фотографией какую-то бумагу. Подошло ещё несколько человек; Еслик отошёл в сторону, и стал виден самопальный плакат с одетым в милицейскую форму скелетом, сжимающим в руках секиру. Надпись внизу гласила – “Остановим запутинских вертухаев-беспредельщиков! ”
– Баженов велел повесить, – промямлил Еслик, несколько сутулясь, – ну, знаете ведь... подполковник Чудесов убил...
– А ты и рад стараться? – к стенду протиснулся ещё один ученик. Им оказался Вася Чудесов.
– Что вообще происходит? – спросила Кира.
– Батя ещё вчера днём из города уехал, – начал объяснять Вася, – вернулся лишь, когда всё это случилось. Все слышали? – он оглядел собравшихся и повернулся к Еслику, – давай снимай всё, что ты тут с Глобусом намазюкал.
– Чё, правда глаза колет, что батя – запутинский хуесос? – скривился Еслик.
За неимением успехов в учёбе, побед на любовном фронте и каких-либо ценных достоинств он взял привычку в любом споре – если несогласный с ним человек выбирал голос совести – называть его “запутинским... (какое-либо ругательство)”. Этот примитивный приём помогал ему возвыситься в собственных глазах, отчего он казался себе очень-очень крутым, не являясь таковым в действительности.
Реакция Васи оказалась молниеносной – его рука будто и с места не двигалась, а его оппонент, согнувшись пополам и задыхаясь, повалился на пол. Вася же содрал плакат, порвал на мелкие кусочки и выждав момент, сунул бумажный комок в есликовский рот. Затем встал и несколько раз с размаху огрел пакостника ногой.
– Это вот тебе за хуесоса, – сказал он, разворачиваясь и проталкиваясь через толпу.
Кира с Эммочкой ушли с места происшествия. Избитого Еслика им не было жаль нисколечко. Милиция, конечно, не сахар, бандитов в ней хватало, было за что и критиковать действующего президента – но всему на свете должны же быть разумные грани?
А ещё им было интересно – каким боком в этой истории замешан дважды упомянутый Баженов...
На втором этаже девушек встретила словесница и позвала за собой. Они прошли в пустой библиотечный зал и прикрыли дверь.
– Хороши здесь дела творятся, – вздохнула Хлоя, усаживаясь за стол, – скажите мне... что у вас тут с людьми делается? Неужели всегда, когда при исполнении погибает милиционер, вы тут все радуетесь и пляшете?
– Да в чём дело-то? – взмолилась Эммочка, едва не плача.
– Сегодня утром, – начала Хлоя, – в город пробрался инкоп. Это было летающее существо – гибрид скорпиона с летучей мышью. Он прилетел в наш район, напал на гараж при ОВД, а затем полез в отделение и разнёс там всё чуть ли не до основания... Алёну и её мать он разрезал клешнями, убил одного из оперов СКМ. Вот и всё.
– Значит, Руслан Павлович не виноват? – уточнила Кира.
– Вы знаете, – заметила Хлоя, – моего вмешательства даже не потребовалось. В инкопа всадили около трёхсот пуль, и он буквально на кусочки рассыпался. И прежде чем останки были увезены, его видела куча народа. Чуть ли не весь микрорайон сбежался посмотреть на пришельца. В общем... – она встала и подошла к девушкам, – плохи наши дела, девочки. Мы чисто физически не можем успеть везде, и начинаем многое пропускать... да, и... послезавтра на Борисовском кладбище состоятся похороны.
– А как сегодня с занятиями? – спросила Эммочка.
– Два урока срезали. Идите...
Девушки покинули библиотеку и пошли в класс. Сейчас они не чувствовали себя панцироносицами. Они были слабыми беспомощными детьми, и им было очень страшно. Так страшно, как никогда раньше.
Газеты и телевидение не обмолвились ни единым словом о происшествии в Братеевском ОВД, но жители района и без того знали о посетившем здание милиции неизвестном существе. Фотографии и видеоролики от очевидцев гуляли по Интернету, несмотря на препоны со стороны модераторов, народная молва разносила кошмарные подробности тройного убийства, и в итоге в день похорон у Борисовского кладбища собралось несметное количество людей – многие тысячи, а может, и гораздо больше...
Старожилы не могли припомнить, чтобы любые другие прощальные церемонии, даже с самыми видными жителями района и округа, собирали столько народу. Большинство присутствующих склонялось к одной единственно возможной версии – мать и дочь Цапельниковы и капитан милиции Громогласов были убиты инопланетным пришельцем, проникшим в Москву то ли для разведки, то ли с целью провести диверсию...
Сторонники версий о милицейском произволе и каких-то хитроумных мистификациях предпочитали помалкивать – во всяком случае, пока. Злить народ в данных обстоятельствах было смерти подобно, тем более что некоторые граждане с “активной гражданской позицией” уже попали под горячие руки. Среди таковых граждан был и Сашка Еслик, избитый, как писали в “независимых” СМИ, каким-то “мусорским ублюдком” только за то, что решился расклеить по городу плакаты, изобличающие кровавый гэбистский режим.
Неприятные происшествия не обошли стороной и Киру с Эммочкой. Они пришли на кладбище в сопровождении капитана Пи. В какой-то момент женщина отвлеклась и упустила молодых панцироносиц из виду, а из толпы вынырнул Баженов.
– Вы что здесь делаете? – испуганно зашипел педагог, косясь на полузасыпанную могилу капитана Громогласова, – вы что, хотите в кадр попасть?
Он буквально силком потащил девушек прочь от скопления людей, многие из которых были в милицейской форме.
– Но мы ничего плохого не делали... – растерянно молвила Эммочка, но Баженов перебил её:
– Видите прессу? – он указал на собравшихся в отдалении людей с фотоаппаратами и телекамерами, – вы что, хотите, чтобы ваши физиономии засветились в репортаже про запутинских рабов, целующих задницу своего мёртвого нукера? А нам потом краснеть за вас из-за того, что нас же обвинят в не прогрессивном воспитании? Короче, – закончил Владимир Иванович не терпящим возражений тоном, – чтобы я и близко не видел вас возле могилы этого гулаговского вертухая. Понятно?
Едва Баженов исчез, девушки, презрев все грозные предупреждения, снова присоединились к скорбной церемонии. Неподалёку от могилы капитана хоронили ещё двоих – Алёну Цапельникову и её мать.
