Я говорил самым резким тоном с начала встречи, но специально не стал повышать голос: чтобы он почувствовал угрозу, но и не мог ощутить свое превосходство. Если бы Рода снова пришлось допрашивать по этому вопросу – каким бы ни был сам вопрос, – скорее всего, беседовать с ним пришлось бы мне, а я не допрашиваю людей, ощущающих превосходство. Это гиблое дело. Никто ни в чем не признается пятнадцатилетнему подростку, а именно такой расклад возникает, когда субъект чувствует себя выше.

Как ни странно, Роду я, похоже, понравился, потому что он спокойно отнесся к тому, что я поставил его на место. Его лицо смягчилось, он дружелюбно кивнул. Я сказал то, что должен был сказать, и пошел дальше – без всяких препирательств. Род быстро это понял. Мы оба остались в игре.

Загадкой для меня оставалась дрожащая сигарета. Она дрогнула дважды. Двадцатью минутами ранее мы впервые заговорили об отделе планирования, и Эл брякнул что-то вроде: «Разве Клайд Конрад не занимался теми же планами?» Эл не оторвался от своих заметок и не увидел ответ Рода, но его увидел я. Сигарета снова задрожала, и дым зигзагами поднялся к потолку.

Я заметил это два раза подряд. Теперь я хотел сам провести эксперимент – в контролируемой среде гостиничного номера. Чтобы подготовить его, мне нужно было успокоить Рода.

К счастью, нам как раз доставили обед: посыльный в фиолетовой форме с золотистым кантом вкатил в наш номер тележку с горой сэндвичей, картошки фри и маринованных огурчиков. Род тотчас приступил к еде. При его нынешнем образе жизни он не мог устоять перед угощением, но я вообще люблю угощать собеседников, даже если они живут на широкую ногу. Еда меняет динамику разговора; гораздо сложнее противостоять человеку, который только что тебя накормил. Чтобы поддержать настроение и дать Элу возможность поесть, я вернулся к своей шутливо заговорщицкой манере.

– Род, – сказал я, – как я понял, офицеры не слишком вас зажимали – ты говоришь, что низшие чины жили в свое удовольствие: нарушали устав, курили травку…

– Там была лафа, – ответил Род, снова улыбаясь. – Травку курили все, даже многие офицеры. Само собой, был и черный рынок – на улице толкали по дешевке кое-что из армейского магазина.

– Но ты-то, конечно, жил по совести? – спросил я.

Род лишь улыбнулся в ответ – и это стало еще одним подтверждением, что законы и правила в его представлении существуют, чтобы их нарушать.

– А что с вином? Дешевое оно было на базе?

– Очень дешевое.

– Тебе нравилось?

– О да, особенно рислинг. Там вечно все ходили пьяные. Больше ведь на базе заняться нечем.

Род уже в четвертый или в пятый раз произнес слово «все», которое свидетельствует о виновности. В его представлении «все» нарушали правила – так почему бы не нарушать и ему? Я задумался, платит ли он налоги (если зарабатывает достаточно, чтобы делиться с Дядей Сэмом) или же считает, что в этом нет необходимости, ведь «все» дурят систему.

Эл вернулся к вопросам о перемещениях служащих. Род ответил, что он часто гулял по окрестностям, как по выходным делают и многие немцы, но ничего не сказал о путешествиях за границу. Однако важнее, чем сам ответ, было то, что он заметно расслабился. Теперь он говорил с нормальной скоростью. Его руки больше не летали в отчаянной жестикуляции. Докурив очередную сигарету, следующую он вытащил из пустеющей пачки лишь через пятнадцать минут. Я подождал, пока он не раскурит ее и не сделает первую глубокую затяжку, а затем задал вопрос, к которому мы подбирались с самого начала.

– А что твои сослуживцы? Этот Клайд Конрад был хорошим парнем? Каким он был?

Род внимательно выслушал вопрос. Кожа прямо под его левым глазом, чуть выше скулы, немного дрогнула; обычно такое можно заметить лишь у блефующего игрока за покерным столом. Но я следил за сигаретой.

– Конрад очень умен, – наконец ответил он. – Он много читал – знал о планах больше многих офицеров.

Тут его сигарета дрогнула в третий раз, и я получил подтверждение, на которое рассчитывал.

Эти реакции называются автономными, и они проявляются лишь в ответ на определенные слова. К примеру, если убить кого-то мачете, слова «ледоруб» и «нож» не будут оказывать никакого эффекта. Рефлекс проявится только при упоминании слова или фразы, которые непосредственно ассоциируются с действием. Для Рода, как я только что убедился, таким было имя «Клайд Конрад», но почему? Имена собственные отследить не так-то легко. Может, Конрад и Род вместе зависали со шлюхами, а может, как он уже намекнул, толкали армейские сигареты на черном рынке. Но реакции повторялись снова и снова, а значит, между этими двумя существовала очень серьезная связь.

Само собой, это надлежало изучить внимательнее, но перед нами встал практический вопрос. У Эла заканчивалось время. Род мог сам вернуться домой – он приехал в «Пикетт» на своем обшарпанном «Додже Эриес», который маячил в моем зеркале заднего вида всю дорогу в отель. Но Эла нужно было через полчаса доставить в аэропорт, иначе он рисковал пропустить свой рейс.

– Может, позвонишь маме перед выходом? – предложил я Роду. – Чтобы не волновать ее понапрасну.

– Ничего, все нормально, – ответил Род. – Позвоню ей, когда вернусь.

Он снова улыбнулся – сейчас это была настоящая улыбка, а не кривая усмешка. Похоже, он был доволен своими ответами, а мы на него не давили. Будь вы тайным свидетелем этой встречи, вы бы задумались: «И чего они добились?» Со стороны все казалось пустым трепом и хвастовством с гарниром из рассказов о холодной войне и откровенной чуши. Но вы оказались бы очень и очень не правы.

Выслушав наши благодарности, Род направился к двери, явно радуясь, что все уже позади, – так он думал. Я же подождал, пока он возьмется за ручку, чтобы выстрелить в него последним вопросом.

– Кстати, – сказал я, – Конрад что-нибудь тебе давал?

В сфере дознания это называется конфронтацией у косяка. Допрос окончен; подозреваемый чувствует, что он в безопасности – до свободы остается один шаг, один поворот дверной ручки. Никогда не знаешь, что услышишь в этот момент.

– Нет, ничего особенного, – ответил Род. – Но он дал мне номер телефона.

Как ни в чем не бывало он вытащил из заднего кармана бумажник, вынул из него потрепанный клочок бумаги и протянул нам.

– Можно мне взять? – спросил я.

– Конечно, – сказал он. – Забирай.

Я взял его за уголок, осторожно перевернул и прочитал номер: 266–933. Девятка была написана на немецкий манер и напоминала строчную «g», а потому я решил, что писал не Род.

– Что это за номер? – спросил я.

– Телефон, наверное. Он сказал мне взять его на будущее, если у меня возникнет необходимость с ним связаться, – ответил Род и с этими словами вышел и закрыл за собой дверь.

Я аккуратно сложил бумажку в гостиничный конверт. Не важно, что там был за номер. Сама бумага – ее плотность, волокна, текстура – показалась мне весьма необычной.

Эл Юэйс оказался не таким молчаливым сфинксом, за какого я его принял. От отеля «Пикетт» до международного аэропорта Тампы было не больше десяти минут езды, но по дороге Эл вышел за рамки протокола (по моей наводке) и посвятил меня в дело Конрада.

Завербованный американской разведкой агент – Эл не мог или не хотел сказать большего – сообщил в INSCOM о шпионе, засевшем глубоко в рядах 250-тысячного американского гарнизона, развернутого в Германии. Этот неизвестный солдат воровал документы, которые впоследствии уплывали через Венгрию в Советский Союз. По словам Эла, Военная разведка и Региональное отделение ФБР в Вашингтоне вели это расследование много лет. Это было все равно что искать иголку в стоге сена, но в конце концов они вышли на Клайда Ли Конрада. На это было две причины: его долгая служба в Германии (большинство солдат через несколько лет получают приказ о переводе) и, что важнее, тот факт, что большую часть службы он отвечал за хранение именно тех планов, которые утекали к Советам.