После изнуряющего страдного дня без вина приходилось бы туго. Эдера собственноручно выкатила из подвалов Кедари-холла под навес огромную бочку, откуда каждый мог налить столько винца, сколько просила душа. Точнее, изможденное тяжким трудом тело. Эдера смеялась про себя, вспоминая Обитель Святой Устины. Монахини думали, что приучают девочек к труду. Да они там и представить не могли, что такое труд. Ничто из монастырских занятий и рядом не стояло с той каторгой, которую сейчас взвалило на себя все Кедари. Ну и в башне Кэрдана ей тоже не приходилось особо напрягаться – если не считать мозга и части тела ниже пояса.

Сейчас обитатели поместья изматывали себя сбором садового урожая, потому что это единственное, что уцелело в Кедари. Посевы были вытоптаны королевскими солдатами. Скот угнан, разбежался или перебит все теми же солдатами и сопровождавшими их оборванцами. Садовые плантации тоже были разорены. Но на удивление тех, кто остался в поместье, почти все деревья, кроме срубленных и поваленных, зацвели и заплодоносили, да еще как! Даже для солнечной Атреи такое изобилие было редкостью. Не иначе, щедрые Атры в очередной раз проявили милость к своим чадам. Вот если бы они еще привели людей – или магических существ, чтобы было кому собирать дары богов…

Уже за полночь умотанные, падающие с ног страдники возвращались в Кедари-холл и разбредались по спальням. Несколько часов беспробудного сна – и с рассветом вновь за работу. Все работники ночевали в поместье. Три фермерских семьи, Улли и уговоренные им крестьяне, переселились в господский дом. За стенами было слишком опасно.

Придворный Маг не афишировал свое происхождение. Пока он был у власти, цензурой и магией из книг и документов изымались упоминания года и места его рождения. Кэрдан готовил почву, чтобы стать безликой, мифической фигурой. Чем меньше о нем знают, тем больше боятся, больше жутких домыслов строят. Тем проще и выгоднее для него.

Но с его падением все, что он пытался скрыть, выплыло наружу. Толпа безумцев весной стали первыми, но не последними, желающими уничтожить родовое поместье Болотного Стервятника. Всех, кто жил в Кедари или арендовал его фермы, считали пособниками хозяина. Потому зерновые посевы поместья не пережили мятежного лета.

Ради безопасности крестьянских семей Абали предложили им занять гостевые покои в Кедари-холле. Когда пришли Эдера и Люс, свободными оставались лишь покои родителей Эдеры в северном крыле – где был пожар, и покои Кэрдана в южном. Эдера утвердила решение управителей оставить три фермерских семейства в господских спальнях. Сама она заняла северные, родительские покои. Люса велела разместить в южных. Следов пожара не осталось – по распоряжению Кэрдана покои отремонтировали сразу же после несчастья. Так объяснила Эдере монна Ремна.

В тот вечер, когда Эдера впервые легла на постель матери, она подумала – вот она и дома. Не в монастыре. Не в черной башне на болоте. В Кедари. Дома ли?… Это дом ее неродившегося сына. Ее собственный дом далеко. Не в силах заснуть, Эдера села на кровати. Обжигающая ледяная чернота разлилась в груди. Она обхватила колени руками, принялась раскачиваться на кровати и завывать от душевной боли, тихо, не давая себе разойтись в голос, чтобы никто в поместье не услышал. И с той поры каждую ночь она пыталась отогнать от себя Пустоту, молила Создателя и всех богов о наступлении утра, страдной рутины, когда она сможет забыться, отвлечься от сводящей с ума черной дыры в ее душе.

Как-то за завтраком Эдера спросила экономку:

– Монна Ремна, в доме сохранились личные вещи моих родителей? Наши с сестрой? Игрушки, фамильные драгоценности, дневники?

– Игрушки сгорели, миледи. А драгоценности в сейфе кабинета. Дневники… Ваша матушка не вела дневников. Насколько я знаю, феям это не свойственно…

Эдера не удивилась. В монастыре она никогда не могла понять привычку других девочек вести дневники. Она как-то попробовала и бросила на первой странице.

– Сохранились дневники леди Иртаны, – неожиданно прибавила экономка. – Первой супруги вашего батюшки. Она вела их на протяжении всей жизни в Кедари. На смертном ложе приказала сжечь их, но милорд запретил.

– Отец?.. Почему? Ведь это были ее личные записи.

– Милорд Кэрдан, миледи.

– Но ведь он не был хозяином.

– Не был. Моя бабка не посмела ослушаться и отдала ему дневники, вместо того чтобы сжечь. Он хранил их в своих покоях.

– Они и сейчас там?

– Да, миледи.

Эдера отложила выход на страду и поднялась в южное крыло поместья. После прибытия в Кедари она приказала разместить там Люса, а сама ни разу не зашла туда. Покои Кэрдана. Против воли девушка попыталась представить его в этих стенах. В ее памяти он был прочно связан с мрачной библиотекой башни на болоте, освещаемой лишь бликами огненных змеек в камине. Она не могла вообразить его здесь, в широких комнатах с огромными окнами, полных воздуха и света…

Эдера толкнула незапертую дверь, позвала Люса – никто не откликнулся. Должно быть, вышел на свою утреннюю пробежку. Эдера хмыкнула. По ней, так пробежка в страду – что фонарь средь бела дня. Или раскаленная печка жарким летом.

Она прошла из гостиной в спальню. Строгий, функциональный интерьер без изысков. Кровать и гардероб из простого ясеня – самый дешевый материал. Кэрдан не любил роскошь. На стенах – ни картин, ни гобеленов. Как в крошечной спальне на пятом этаже его башни.

У Эдеры кольнуло в груди. Беспощадная нить Вязи потянула ее сердце на северо-восток. Нахлынули воспоминания. О той спальне на пятом этаже, где она засыпала в его объятьях. О библиотеке этажом ниже, где они провели не меньше ночей. О камине с живыми змейками. Что с ними сейчас? Что с самой башней?

Эдера не задавалась вопросом, что с ним. Он был жив, скрывался в северных хребтах Восточных Столбов. Вязь четко обозначала его местонахождение для нее. Обжигающие нити тянулись к северо-востоку от Кедари, неумолимо повелевали ей идти в том направлении. Даже не идти – бежать, лететь. Не медля, воссоединиться с тем, без кого ее настигнет Пустота.

Надо продержаться еще чуть-чуть. Месяца три, может дольше. Пока лорд Мэлдан не явится на свет и не займет положенное ему место. Тогда она будет свободна уйти на восток. Или отправиться Дорогой Неизбежности, по которой уже прошла однажды… Просто прыгнуть в Атр. В самом деле, к чему долгий переход через весь континент, когда есть короткий путь. Вода, накрывающая тело. Один раз она перенесла это, сможет и снова. Главное, чтобы лорд Мэлдан освободил ее чрево. Найти ему кормилицу. И тогда ничто не удержит ее в Кедари. Это не ее дом. Она принадлежит другому месту. Там ей будет легко. Элезеум не исцеляет от Пустоты. Он не отменяет Вязь. Но облегчает ее. Нити не смогут тянуться из его тонкого пространства в смертный мир с таким упорством и настойчивостью. Не смогут так мучить ее, вырывать сердце из груди, чтобы повелевать ей идти к нему.

Она вдруг осознала, что уже несколько минут стоит на месте, словно парализованная, и смотрит в одну точку. Раньше Вязь действовала так, когда Кэрдан обращался с ней особенно жестоко и Вязь сковывала обоих, заставляя терять чувство времени и пространства, тонуть во всепоглощающей близости, сливаться друг с другом воедино. Сейчас Вязь напоминала Эдере, кому она принадлежит. Напоминала, что у нее нет собственной судьбы. Что она навеки связана, пока смерть не разлучит их. Смерть того, кто выжил в двух чудовищных катастрофах, которые сам же и вызывал. Скорее  Эдера сама умрет первой.

Она вздохнула глубоко-глубоко, пытаясь освободиться от накатившего оцепенения. Еще раз оглядела спальню. Прятать дневники здесь негде. Она вышла в маленькую светлую гостиную. Из нее вела еще одна дверь. Эдера открыла ее и очутилась в темной комнате без окон. Зрение феи помогло увидеть в потемках стол, кресло, несколько настенных шкафчиков и полок. В углу стоял небольшой секретер.

Эдера обыскала шкафы, полки, ящики секретера. Нижний, самый широкий и глубокий ящик оказался заперт на ключ. Она пожалела, что осталась без «мышки» – универсальной отмычки, которую смастерила в монастыре на уроках плотничества мужеподобной сестры Гатты. Эдера могла бы просто выломать ящик, но не хотела портить имущество лорда Мэлдана.