Несколько человек встали рядом с Артаном. Остальные маги начали группироваться вокруг них. Каждый из старших магов дал пояснения членам своей группы, куда и как продвигаться, как поддерживать связь между собой. Маги слушали внимательно, лишних вопросов не задавали.

Через несколько минут люди один за другим начали покидать ночное пристанище. На короткие мгновения крестьянский дом снова заполнился шелестом крыльев и шорохом лап. Артан уходил последним. Он окинул взглядом опустевшую комнату и приготовился перекинуться летучей мышью. Но тут из угла выступила человеческая тень.

– Милорд… Прошу прощения, что задерживаю вас. Я хотел переговорить с вами наедине.

Артан шагнул навстречу говорившему. Взгляд молодого Адела Лутана напомнил ему взгляд Эберета, когда тот отказался от практики в Распете.

– Я полностью к вашим услугам, лорд Адел.

– Милорд, вы сказали, что нам нужно сохранить Академию любой ценой. Так ли это? Сожжение, Потоп – не хватит ли с нас? Не хватит ли с Ремидеи? Стоит ли Академия того, чтобы платить за нее подобную цену? Милорд Кэрдан был сильнейшим. Но откуда, в самом деле, взялась его сила? Поклянетесь ли вы, что речи, будто он тянул силу из нас, – лишь пропаганда Старых?

– Адел, то, что делал милорд, осталось с ним навеки. У нас осталась Академия. Вы скажете мне, что она осталась в руках Старых и ренегатов. Но верите ли вы, что Старые позволят снова учиться и учить, как было при милорде Кэрдане? Только представьте, Адел: больше никаких занятий, никаких студентов и преподавателей, никакой иерархии! Учение без семинаров и лабораторных, без выездных полевых практик, без зачетов, экзаменов, творческих вечеров! Все канет в забвение. Только учитель и ученик в благородном уединении. Сугубо индивидуальная ответственность. Никаких коллективных форм обучения. Вас прельщает такая разновидность обучения? Вы хотите этого?

Лутан внимательно смотрел на учителя.

– Адел, я могу поклясться лишь в одном, что касается милорда Кэрдана. Какие бы цели он ни преследовал, он создал самое прекрасное на земле – нашу Академию. В моих глазах это прощает все. Я хочу вернуть Академии ее статус. Снова легализовать ее. Если для этого мне придется столкнуться с полчищами Старых и легионами ренегатов, я готов. Старые против самого принципа Академии. Они считают индивидуальное обучение единственно верным путем обучения. А я убежден в правильности нашего пути. Я хочу, чтобы Академия, наша Академия, Адел, жила. Ваша, моя, леди Эйтаны, Вэвила, Брогара. Академия достойна того, чтобы существовать.

Артан замолчал, продолжая пристально смотреть на Лутана. Юноша промолвил:

– Вы сказали, что Айлен может воспротивиться нашему переселению в стены его замка. Он действительно может оказаться серьезным препятствием? Чего нам следует ожидать от него? И что же он такое – человек или место?

– Айлен – Очень Старый Маг. Он обрел вечную молодость задолго до того, как маги открыли, что соприкосновение с источником маны приносит долголетие. Айлена можно назвать бессмертным. Судите сами, насколько серьезным противником он способен стать. Он располагал временем изведать такие глубины, которые никому из нас и не снились. И еще, Адел. Вы сейчас упомянули Айлена и "стены его замка". Зарубите себе на носу – нет Айлена и его замка. Айлен и есть замок. Они неразделимы, как плоть и кровеносные сосуды. Замок Айлена – это его тело.

– Если это так… хотя я изо всех сил пытаюсь, и никак не могу вообразить подобное… если это так, то мы окажемся в полной его власти, когда прибудем туда. Не сожмет ли он нас в своих стенах всмятку, словно в гигантском кулаке?

Артан с усмешкой покачал головой.

– У такого всевластия есть обратная сторона. Все, что попадает внутрь Айлена, становится его частью. Причиняя нам вред, он повредит сам себя. А он, несмотря на его немыслимое бытие, не безумен. Он четко видит выгоду и опасность для себя.

От фермерского домика убегала пара собак. Они промчались уже полсотни миль, и сбавили шаг, чтобы перевести дыхание. Через полчаса, отдышавшись, одна смогла направить мысленное послание другой:

«Артан ничего не сказал о богине… Он не мог не видеть Ее. Все должны были видеть Ее. Почему они молчали? Почему мы молчали, Керф?»

«Потому что говорили о другом. Ты же слышала, Эйт, мы покидаем столицу, покидаем Арвиг. Этот Айлен прячется в дебрях Морехи. За пределами досягаемости Иртел. Там мы не побеспокоим Ее, а Она не побеспокоит нас. Зачем было говорить о Ней?»

«Ты в это веришь? Что Она не побеспокоит нас? Что Ее возрождение нас не коснется? И Артан в это верит? Он настолько глуп?!»

«Тише, Эйт. Твой вопль разрывает мой маленький песий мозг. Давай для начала доберемся до Айлена живыми и невредимыми. А там спроси милорда, как возрождение Иртел может коснуться нас. Может, он ответит тебе. Вот только я сомневаюсь. Сомневаюсь, что сам милорд Кэрдан смог бы тебе ответить! Или кто-то из Старых. Впрочем, можешь их спросить, пока мы не пробежали столицу!»

Собачка больно укусила его за ухо.

«Ай! Эйти! Не время и не место для любовных игр! Обещаю, мы займемся этим, как только выберемся с проклятого пепелища… Ай! Прекрати!»

Собака вцепилась в его ухо еще крепче.

«Ну ладно, ладно, прости меня! Про Старых была плохая шутка. Но я думаю, что никто не сможет ответить тебе, как нас затронет возрождение Иртел. Сейчас главное – добраться в Мореху, связаться со стариной Феласом, отыскать Бродягу и проникнуть в него. Лишь после этого мы займемся философскими вопросами. Ну и тем, что я тебе обещал, само собой!»

Ладья поднималась на восток, вверх по течению реки. Плоское дно скользило по поверхности воды, не погружаясь вглубь. Ветер дул навстречу, но бледно-голубой парус, подобный цветом прозрачному льду, надувался против ветра и законов природы. Плоскодонка стремительно двигалась по сужающемуся руслу.

По бортам лодки сидели несколько гребцов причудливого вида. Трое цвергов – плотные, коренастые человекообразные существа ростом чуть больше метра; с длинной курчавой бородой, бугристой кожей землистого оттенка. Двое сатиров с обнаженным человеческим торсом и козлиными ногами. Огромные половые органы выпирали из шерстяной поросли, что густо покрывала тело ниже пояса. На макушке росли длинные изогнутые рога.

Были и люди среди гребцов. По сравнению с прочими диковинными созданиями в них не было ничего необычного, не считая устрашающей льдистой пленки между веками. Но такая пленка застилала глаза всем существам на лодке. Позади остальных гребцов располагались гигантские гусеницы. В древних книгах они назывались сороконожками, хоть имели три, а не четыре десятка конечностей. Гусеницы управлялись каждая с двумя веслами. Их выпуклые фасеточные глаза тоже обволакивал налет инея.

Весла гребцов порхали в воздухе и едва задевали воду. Как ветер дул против движения, не мешая парусу раздуваться в обратную сторону, так и гребцы махали веслами будто игрушками. Ни ветер, ни декоративная гребля не двигали ладью. Она плыла сама по себе, повинуясь незримой мощи.

На корме стоял мужчина. Худой и темноволосый, с серебристыми проблесками на висках – то ли седина, то ли изморозь. Его профиль напоминал хищную птицу, а между век пролегал льдистый налет, как на глазах гребцов. Его прикосновения морозили кожу, и каждый из гребцов вздрагивал, если он дотрагивался ненароком или чтобы отдать распоряжение.

Он чувствовал жгучую, тянущую нить, устремленную на восток. Его путь лежал в недра могучих гор – Восточных Столбов. Но нить тянулась еще дальше. Сквозь горы, в сердце дремучего леса. К той, с кем он связал себя непреодолимыми чарами иного мира – тонкого, прекрасного, блаженного – и беспощадного.

Теперь он понимал свою ошибку. Свое безумие. Тридцать лет назад он пережил непосильную утрату. Женщина, которую он смог полюбить – он, не знавший любви даже к родной матери, – умерла от изнурительной болезни. Честнее сказать – он сам убил ее. Их близость разрушала женщину. Но расстаться не сумели ни он, ни она.