Мне бабушка вязала свитерок Мне бабушка вязала свитерок. Без отдыха ее стучали спицы, Чтоб я зимой холодной не продрог. Прошло уж столько лет, а мне не спится. Такая же зима. И тот же дом. И где-то свитерок лежит на полке. Он долго согревал меня потом, Хотя и был до красных пятен колким. Светает. И далекий лай собак Дополнил грусть печального пейзажа. Здесь всё теперь давно уже не так. И свитер мне никто теперь не свяжет. Как это всё же однобоко
Как это всё же однобоко: Невиноватый сделав вид, Всё перекладывать на Бога – Простит, накажет, защитит. Не спорю, может быть, Всевышний И есть арбитр мировой. Но будет все-таки не лишним Своею думать головой. Патологоанатом Мне говорил патологоанатом, Который каждый день вскрывал тела: «Исход у всех, по сути, одинаков, Какою б жизнь различной ни была». Он только устанавливал причину, Которая к кончине привела. Сама же эта самая кончина Всего лишь только следствием была. Я спрашивал его: «Не жалко разве, Когда к тебе привозят молодых?» Он отвечал: «По-своему прекрасен Под лампой на столе любой из них. Душа же – это выдумка религий. Есть только истлевающая плоть. В холодной этой комнате великий Едва ли появляется Господь». От слов его мне стало крайне тошно. Но он заметил, делая надрез: «Бывают исключения, возможно, Ведь ты же под ножом моим воскрес». О, изобилье О, изобилье Минувших дней, Где мы кутили На сто рублей! Бутылка джина Одна на всех! И беспричинно Веселый смех! А под гитару И Чайф, и Квин. Всё было даром И по любви! Всё было просто, Как дважды два. В дырявых кроссах Гуляй-Москва! В раскрытых окнах Весна поет: Что не пришло к нам, Еще придет! Ну, как слезами Поможешь, мам? – Не сдал экзамен, – Так пересдам! Там в среднем где-то Попытки три! Как жаль, всё это Не повторить. Исповедь Дорога с серенькими избами По обе стороны. Спешу. Я под дождем иду на исповедь Не в храм, а к старому бомжу. Иван Степаныч горький пьяница. Иду, бутылками гремя. Иначе может заупрямиться И вовсе гостя не принять. Живет он в здании заброшенном, Где находился сельсовет. И место вроде бы хорошее. Есть крыша. Хоть и окон нет. – Степаныч, жив ли? – Как иначе-то, – И на лице его смешок. И вот уже бутылка начата. – Ну, сознавайся, в чем грешок? – Мне говорит Степаныч ласково, Как будто я ему родня. Я пересказываю наскоро: – Такое дело у меня: С женой давно уже не ладится. Сплошные ссоры третий год. А тут одна в коротком платьице Меня сама к себе ведет… – Жена узнала-то? – задумчиво Старик глядит и пьет до дна. – Да нет… Но что-то очень мучает. Но вот, что именно… – Вина, – Степаныч сразу вывод делает: – Она любому портит «жись». – И мне протягивает спелую Большую сливу: – Угостись! – Так что же делать? – Улыбается Старик и снова пьет до дна. – Прости себя. Не мог ты справиться С собой, но если есть вина, То значит быть тебе с супругою. Купи красивых ей цветов. Свози куда-нибудь на юг её, Будь мужиком, в конце концов. У женщин души очень хрупкие. Им нужно сильное плечо. Касайся чаще губ и рук ее, Не упрекай ее ни в чем. Начни всё заново. Пока еще Не поздно! Всё ведь знаешь сам! – Какой советчик из Степаныча? Но верю я его словам. Дорога с серенькими избами, Дождь моросит, и далеко Еще до станции, но издали Я вижу свет, и мне легко. Мой старый друг живет в Крыму Мой старый друг живет в Крыму, В поселке Новый Свет. Впервые еду я к нему За семь последних лет. Другой у поезда маршрут, Дорога – подлинней. И, может, скоро, коль не врут, Построят мост на ней. И встретил старый друг с утра На станции меня. Я нужных слов не подобрал, И говорю, обняв: – Ты русский волею судьбы! Как звать тебя хохлом? А он смеется: – Так и быть, Пущу кацапа в дом! |
