«Ты, знакомясь со мной, протянула мне руку…» Ты, знакомясь со мной, протянула мне руку, Слышно чуть назвала ты себя. Так взглянула в глаза, что прочел я в них муку: Ты боялась чужих как огня. А когда за столом собралось все семейство, Ты не ела, совсем не пила. И потупив глаза, словно это злодейство, Тихо встала ты из-за стола. А потом попросили тебя все родные, Ты запела с сестрою вдвоем, И на гостя бросала ты взгляды косые, Выражая в них чувство свое. И сжимала мне сердце тоской твоя песня, Я с тебя не сводил своих глаз. И, наверное, это тебе было лестно: Пред тобою я был без прикрас. А потом я тебя провожал до перрона, Тебя завтра работа ждала. Мы стояли с тобой у ступенек вагона, Ты бледна, молчалива была. И взглянула несмело, чуть улыбнулась… Все лицо запылало огнем. И к плечу моему ты слегка прикоснулась, Вдруг поддержку почувствовав в нем. А когда растворился вдали вагон-точка, Я ушел… И все время в пути Мне хотелось так счастья, хотя бы кусочка… Ты дарила его взглядом: жди! Негновичи 1969 «Если ночь насыщена любовью…» Если ночь насыщена любовью, Пролетает словно миг она, Но рассвет сердитою свекровью Заставляет браться за дела. И потом весь день себя терзая, Мужественно боремся со сном. Вечером же сладко засыпаем, Чтобы в полночь снова встать потом. Будет повторяться все сначала. Но когда-то ведь придет конец – Бросив якорь у семейного причала, Каждый получает свой венец! И потом, под тяжестью ненастья, Вспомним с грустью о былой весне… Память нам вернет минуты счастья – Этого достаточно вполне! 1970 «Тоска со мною прижилася…» Тоска со мною прижилася, Терзает сердце, грудь теснит И мне расстаться не велит От дум жестоких, черных, мрачных. Душа моя полна любви, Неизрасходованной ласки, И нежность я не прячу в маске, Когда вхожу я в мир прекрасный, Где друга братом ты зови. Но все сгорело до основ… Все, чем я жил, чему я верил – Мне мир иной открыли двери Лжецов, льстецов и подлецов! Друзья?.. Но нет их! Правда?.. Где-то. Любовь?.. Зараза иль чума. Не лучше ли сойти с ума Или покончить с этим светом? – Жизнь не навечно нам дана. Уверен был: науки русло Меня захватит… Но узнал, Что этот мир не для забав, Но без нее мне б было пусто. О, лучше б я совсем не знал Про позитроны, кванты, спины, Неуловимое нейтрино, А лучше б под кустом калины Навеки я бы крепко спал. Зачем жестокая судьба Меня коварно обманула? В меня надежду ты вдохнула, Мне не сказав, что жизнь борьба! И челн мой течь начал давать, Попав под бури жизни моря, И я, ни с кем тогда не споря, Свалился в жесткую кровать, Где возлежало уже горе. Нет, не нужна была мне слава! Крушенье стерегло меня За то, что в воду прыгнул я, Не научась сначала плавать. Январь 1967 «Бар, стойка… Два сиденья рядом…»
Бар, стойка… Два сиденья рядом. Заказан был коктейль покрепче и на льду. На друга я смотрю уже туманным взглядом, А он вертит соломинку во рту. Я наклоняюсь… Эй, старик, послушай, Какая в голову пришла мне мысль… Да не смотри в стакан ты равнодушно – Я расскажу тебе про нашу жизнь. Нет, правда душно здесь сегодня очень, И та девчонка гибкая как рысь, И на дворе давно уже не осень, И нам науку нужно еще грызть. Но думаю, что этого не будет… С тобой сегодня мы, старик, пьяны. Хотя сейчас мороз. Он головы остудит, Но все ж хмельного в нас останутся пары. Когда мы выйдем, вскочишь ты в троллейбус. Старик, ты в этот раз не позабыл ключи? Нет? Что ж, придешь домой, откроешь ими двери, Зайдешь, греть будешь руки у печи. Затем на цыпочках пройдешь неслышно в спальню, Боясь не разбудить отца и мать. И подойдешь к окну с цветущею геранью, Куря, посмотришь в ночь. Потом уж спать. А я? Я буду ждать автобус. Мне не впервой в двенадцать уезжать. И чтоб поднять немного жизни тонус, Негромко песни буду напевать. Ну, наконец, ползет… Похож на черепаху. Охрипший гул мотора, желтый весь. Остановился вот. Я на глаза папаху. Вхожу. Что ж мест свободных много, можно сеть. Куда? В Макеевку. Билеты, сдача. Смотрю в окно, а за окном Донецк. Лед тает на стекле, как будто город плачет, Что бурной жизни дня пришел конец. Ну, слушай дальше. Буду я в дороге Себя скотиной подлой называть, Жалеть, что не сберег свое здоровье И что в могилу загоняю мать. Кондуктор скажет: «Ваша остановка». И я сойду, и поплетусь домой. И мне осветит путь макеевское солнце – Мартена шлак горит вишневою зарей. Мне дверь откроет мать. Сынок, опять ты пьяный. А я смолчу, мне нечего сказать. Не глядя на нее, я подойду к дивану И притворюсь, что очень хочу спать. Вот так, старик. Ну что ж, пора прощаться. Да, кстати, и троллейбус твой идет. И может, к лучшему, что мы должны расстаться, И может, к лучшему, что нас никто не ждет. Декабрь 1966 |
