Литмир - Электронная Библиотека

С этой проблемой столкнулись ещё древние авторы народных сказок. После описания страданий и подвигов, каждый получает своё: антигерой вариант плохой стабильности – разбитое корыто, тюрьму или могилу, а герои получают счастливую стабильность, но вся их послеповествовательная жизнь обычно укладывается в пять слов: «Они жили долго и счастливо». Более вдумчивые авторы добавляют ещё пять слов: «И умерли в один день». То есть не оставили героям даже маленького шанса на страдание – возможности поубиваться на могиле своей половины. Иначе говоря, если люди и в самом деле когда-то наладят для всех жизнь без страданий, то это будет конец литературы, она просто вымрет с голоду, как мамонты. Впрочем, это ещё не скоро. Тем не менее, это ограничение опосредованно влияет и на самих авторов. Если человек не испытывал определённых страданий или, по крайней мере, не был их прямым наблюдателем, сострадальцем, то он просто не в состоянии дать какие-либо их описания.

Действительно, чтобы писать о горах, лесах, городах или пустыне, нужно там побывать, увидеть, ощутить запахи и услышать звуки. Должен быть багаж жизненного опыта прямого участия в событиях или наблюдения их, создающий представления. Даже пустое фантазирование отталкивается от чего-то реального. Взять титанов литературы; у них самих, как правило, биографии такие, что ахнешь. У Достоевского не жизнь, а чисто триллер, впечатлений ещё лет на сто сочинительства. Впрочем, о великих писателях и речи нет, тут хотя бы до уровня Донцовой дотянуться. Но и это вряд ли.

Родители Веры Максимовны имели нормальное представление о счастливой жизни и в соответствии с этим приложили все силы для устройства жизненного пути своей дочери, сделав его предельно гладким, без ухабов и проблем. И немало в этом преуспели. Вера была им очень благодарна. За то, что родили здоровой и не уродливой. Правильно воспитали, приобщили, образовали, оградили от дурного влияния, плохих привычек и нежелательных знакомств. А когда пришло время, выдали замуж за приличного человека.

Но нет в жизни совершенства. Настал момент, когда, оглянувшись назад, Вера Максимовна вдруг поняла, что из прожитых сорока лет ей нечего вспомнить. Совсем, совсем нечего, кроме того случая из детства. Её никогда не били, не грабили и не насиловали. Не было пожара и затопления. Не было врагов, тайных и явных. С мужем, интеллигентным, тихим и непьющим человеком, они никогда не скандалили, измен не было, и денег на скромное, но достойное существование хватало. Но теперь она поняла Берти Вустера, который просил своего ментора Дживса: «Дайте мне совершить ошибки молодости, а то ведь после вспоминать будет нечего». Теперь она начала понимать своего бывшего мужа, и почему он ушёл. Пристойно, без скандала и без какого-либо внятного повода. Лишь напоследок с какой-то тоской в голосе пробормотал: «Господи, до чего всё гладко, зацепиться не за что. А так хочется кому-нибудь дать в морду». Однако развод трагедией не стал, и всё обошлось как-то буднично. Видимо, что-то в их браке было не так, или чего-то не было вообще. Интересно, а жила ли она все эти годы? Может, просто существовала? И как теперь быть?

Звук тормозящего у очередной остановки автобуса вернул её в реальность. А в этой реальности, чуть заметно прихрамывая, в салон заходил немаленький, сильно за метр восемьдесят мужчина. По виду лет под пятьдесят. Сел через проход от неё, и кресло под ним характерно скрипнуло. Вера Максимовна подумала: «Дядечка ничего, с виду не толстый и живота нет, а тянет минимум килограмм на сто двадцать». Что-то в его облике было не так, что-то цепляло, напрягало внимание. С виду скорее некрасив, хотя и не уродлив. Черты лица вроде бы правильные, но вот дублёная кожа, шрамы, неровности привлекательности не добавляли. Впрочем, всё это компенсировал взгляд синих глаз, внушающий безотчётное доверие, и, как ни странно, вызывающий симпатию. Руки. Руки были заметно моложе лица, слегка загорелые кисти имели вполне изящные, какие-то не пролетарские формы.

Породистый тип. Интересно, дядька большого размера, а в глаза это не бросается. Наверное, соразмерность от матушки природы. Если бы не одежда, то и внимания бы не стоил. Ага, одежда. Простая однотонная рубашка, джинсы… однако! Стоп, а рубашечка не такая уж и простая. Такую же точно Вера Максимовна видела на одном деловом партнёре из заграничной фирмы. И тогда ещё женщины говорили, что эта скромная шмотка в Европе стоит не менее 150 у.е. И на мужике она новая, это Вера определила без труда. Да и джинсы явно европейского происхождения, с вьетнамскими рядом не лежали. Эклектикой в этом ансамбле были дешёвые китайские босоножки. Наконец ей стала ясна причина беспокойства – неопределённость. Вот оно. Вера Максимовна не могла понять социальный статус этого человека даже приблизительно. Трудно было представить его в роли бандита, чиновника или какого-нибудь бизнесмена, но и на бедного рабочего он тоже не тянул. Впрочем, судя по выправке, он мог быть отставным военным, но в любом случае этот мужчина производил впечатление человека с богатым и разнообразным жизненным опытом.

И тут Вера Максимовна увидела, что она не одна изучает этого гражданина. С противоположного ему сиденья элегантная дама позднего бальзаковского возраста с нескрываемым напряжением в позе буквально пожирала его взглядом. Не заметить такого интереса к своей особе было сложно, и мужчина, приподняв вопросительно брови, видимо уже хотел выяснить причину такого проявления внимания, но она его опередила:

– Скажите, вы работали в шестьдесят восьмом году на Сельмаше?

Тихо работающий импортный мотор не мешал слушать диалог. Довольно приятный баритон ответил:

– Да.

– Ваше имя Родион?

– Да.

– А ты меня не помнишь?

– Понял. Вы из прошлого. Дайте ассоциацию.

– Какую?

– Ну, зацепку какую-нибудь, скажите ваше имя хотя бы.

– Евгения.

– Так, Евгения… Женя. Ага, Нахичевань, улица какого-то февраля. Фармацевт.

– Вспомнил?

– Кажется, да.

– А теперь скажи, куда ты тогда пропал? Я ведь так переживала. Ответь!

Тут мужчина вдруг стушевался, что-то начал бубнить про обстоятельства. Это привело женщину в ярость, и она воскликнула:

– Знаю я эти обстоятельства в юбках!

А затем, свирепея на глазах, вскочила с кресла и с воплем дала ему смачную оплеуху:

– Скотина!

Он, не повышая голоса, проговорил:

– Всё нормально, Женя, если тебе будет легче, то стукни ещё и потом будешь спать спокойно.

Она же, со злыми слезами на глазах пошла к выходу и попросила водителя остановиться. Тот, очевидно всё слышавший, просьбу исполнил. Мужчина сделал, было, попытку встать, но она, обернувшись на выходе, грозно сказала:

– Не подходи, гад хладнокровный!

Женщина растворилась в потоке людей, а Вера Максимовна подумала: «Ничего себе страсти! А этому типу наверняка есть, что в жизни вспомнить».

Один из двух молодых людей, по виду студентов, сидевших за спиной мужчины, сочувственно спросил:

– И часто вас так, дядя?

Полуобернувшись, тот ответил:

– Пощёчина что ли? Да нет, редко. Всё больше старались ножом или чем увесистей.

Ребята заржали. Он неодобрительно посмотрел на них и сказал:

– Смеяться тут нечему. Воспитание есть внутренний тормоз, а вы видели очень воспитанную женщину. Заметьте, в какой ярости была, а ни слова матом. И ручкой по лицу, благородно, не гантелей какой-нибудь. Вот если бы на её месте была доярка необразованная с вилами в руках, то, думаю, стало бы не до смеха.

Из задних мест подала голос бабушка, похожая на тех, что обычно сидят у подъездов:

– Да вас, кобелей, не только вилами нужно. Вот ты, мил человек, небось, соблазнил честную девушку, а потом и смылся.

Мужчина повернулся к ней и грустно сказал:

– Хуже.

– Что хуже-то?

– Я не сделал этого.

Сбитая с толку пенсионерка удивилась:

– Как это?

Ответ прозвучал в нравоучительном тоне:

– Вот вы прожили уже немало и должны бы знать, что женщина существо не столько разумное, сколько эмоциональное, живущее чувствами, а потому мстит не только за причинённое зло, но и за неисполнившиеся желания. Не оправдал я тогда её ожиданий, не соблазнил, потому и попал под раздачу, хоть и с задержкой.

2
{"b":"622370","o":1}