— Ну что, Александр Андреевич, покинете скоро нас? — улыбаясь, заметила медсестра Людмила, ставя мне капельницу. На вид ей было около сорока лет.

— Моя воля — я бы ещё задержался, честное слово! — смеялся я в ответ. Бывают же такие люди? Как солнышко!

— Ох, лукавите, Александр, лукавите! Нам без вас будет очень грустно! Вы же самый популярный у нас жених! — рассмеялась она. — Что ж вы никак не определитесь, вон девочки как за вами ухаживают!

В палату заглянула Маша, спрашивая, пойду ли я в столовую, или мне накрыть в палате.

— В палату, пожалуйста. Я после капельницы как в тумане. Людмила, вы мне там что колете-то? Хоть по рецепту? — мы продолжили шутить и смеяться.

— Что вам врач прописал, то и колем, Александр Андреевич, не переживайте. Ещё денек-другой, и будете как огурчик!

Они обе ушли из палаты, прикрывая за собой дверь. Что мне колят, я даже не интересовался. Делают то, что нужно, это самое главное. И я, правда, шел на поправку. И далеко не семимильными шагами, нормальными такими шагами. Наше резко континентальное лето потихоньку сдавало обороты, и ощущалось, что на улице становится прохладнее и спокойнее.

Звонил отец, чтобы уточнить, когда я выйду на работу, а уже потом спросил, здоров ли я. Что оставалось? Ведь мы не только отец и сын, мы же работаем вместе. Работа превыше всего. После капельницы и раннего больничного ужина я готовился засесть с книгой в ноутбуке, как Маша объявила, что ко мне пришел посетитель. Но так как времени было уже много и визиты скоро заканчивались, она советовала сильно не задерживаться.

Отец недавно звонил, значит это не он. Стас приходил только после предупреждения, поэтому тоже отпадал от возможного визита. Кто тогда? Я присел на кровати и осмотрел себя, вроде, прилично выгляжу для больного, мне так показалось.

— Привет, Саш. — сказал он, и я немного разочаровался, увидев его в дверном проеме. В руках цветы и пакет из Ашана. Ни то, ни другое не было уместно.

— Привет. — я подошел, чтобы пожать руку, но он вместо этого неуклюже всучил мне цветы и пакет. — Не стоило, я тут и так, как на курорте.

— Но всё же, не с пустыми же руками приходить к больному. — он положил мне руку на талию, когда я всё поставил на прикроватную тумбочку. — Как ты?

— Как видишь, жив, здоров, скоро на выписку. — после того раза, да и вообще после всего, я не особо горел желанием общаться с ним или иметь какие-то отношения, но просто посылать его на три буквы у меня не хватало смелости. А если учесть, что он, по сути, адвокат Славы, тем более. — Как у тебя дела?

— Работаем, работаем, вижу, ты поправился, на больничных хлебах?

— От тебя даже лишних килограммов не скрыть, — усмехнулся я.

— Я просто соскучился по тебе, котенок. — я отшатнулся. Не специально, просто на автомате, чуть дернулся от него в сторону, как по инерции. — Знаешь, я часто думал о том, что мы редко бываем вместе… Давай съездим в Москву после твоей выписки.

— Что я там не видел? В Москву?! — я аккуратно пытался сбросить с себя его руки, но он все крепче сжимал меня за локти, и подходил всё ближе. — Ты зачем пришел?

— Я скучал. — он потянул голову на меня, чтобы поцеловать, а я, наоборот, отпрянул от него.

— Нет. Миша, нет, не здесь и не сейчас. Совсем рехнулся?! — я опешил от его наглости!

— Саш, всё хорошо, я предупредил, чтобы нас не беспокоили. — он снова вцепился в меня обеими руками и повалил на кровать.

— Ублюдок! Не понимаешь? Я сказал нет! — я отворачивался от его лица как мог, но он настойчиво пытался поймать губы. — Пусти!

Я хотел закричать, ударить его, отшвырнуть от себя, сопротивляться по-настоящему, но не мог. Просто не мог. Как бы абсурдно это не звучало, но я почти смирился с тем, что стал его игрушкой, пока он ведет дело. Об этом было больно думать и больно принимать, но выходов из положения я не видел никаких. Сто раз я проклял себя за то, что посвятил мужика на одну ночь в свои проблемы. Он тем временем терся об меня стоящим членом, и удерживая лицо рукой, пытался поцеловать. Как же было противно, как же было омерзительно. И от себя и от него.

— Прекрати! У тебя вообще совесть есть?! — я сдергивал его руки с лица и пытался вырваться.

— Тише, тише, а то сейчас прибегут медсестрички! — он закрыл мне рот рукой, а другой рукой полез к себе в штаны. Я старался вылезти из-под него, но, видимо, был ещё слаб, да и он весил целую тонну, поэтому попытки были тщетны.

— Саш, Саш, успокойся. Тш-ш-ш-ш… — он облизывал ухо и продолжал зажимать рот, надавливая всем своим весом на меня. И челюсть, казалось, что скоро не выдержит, так сильно он давил. — Я хочу твои сладкие губки, выебать тебя в ротик… Это будет быстро, м-м-м? Что скажешь?

— Сука! Я тебя сам посажу! Тварь! — выкрикнул я, как только он убрал руку. В ответ он шлепнул меня по лицу, и голова вновь тяжело упала на подушку.

— А мне показалось, мы всё решили? Нет? Я жопу рву, чтобы твоего ненаглядного не засудили, а ты не может один раз отсосать нормально?! Саша, Сашенька, так нельзя! — и он снова ударил меня по лицу. — Или что? Пойдешь жаловаться своему папочке? Давай!

Он встал с кровати, и я наконец-то смог прокашляться и отдышаться. Да, он прав, я уже завязал эту игру. И придется сделать так, как он сказал, в любом случае я не умру от чертового минета. Миша рывком скинул пиджак, лязгнул ремнем, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и спустил брюки до колен. Пивное пузо, жирные ноги и член. Я с отвращением смотрел в его лицо и на его стояк и понимал, что нет ничего хуже, чем секс по принуждению.

— Давай Саш, я по твоему ротику очень скучал, очень скучал. — он подошел ко мне, сидящему на кровати, и почти воткнул член в рот. — М-м-м-м…. Хороший мой… Да…

Никогда бы не подумал, что в нем была жестокость в такой степени, да и извращенца я в нем тоже не разглядел. Но в этот раз он превзошел сам себя. Это было изнасилование, а не минет. Он очень жестко имел мой рот, до слез пихал член в горло, что я чуть не подавился собственными слюнями, хватал за волосы и натягивал на себя. Это было жестоко и унизительно. И я даже подумал, что нужно было по-хорошему дать ему, чтобы не доходило до такого. Когда он кончил глубоко в рот, сжимая волосы, почти вырывая их, то просто отшвырнул меня от себя и ушел в душевую. Даже с самой дешевой шлюхой обращаются иначе, я уверен, что иначе. К горлу подкатила тошнота, но, так как душевая была занята, пришлось тошнить в раковину прямо в палате.

Я умылся и постарался привести себя в порядок. Но какой может быть порядок, когда тебя поимели и морально и физически? Я просто сел и стал успокаивать сам себя. «Я не сломан, это всё не важно, это просто секс, просто жесткий секс. И этой хуйней меня не сломаешь. Чисто физически ничего страшного не произошло. У меня всё так же две руки, две ноги, голова на плечах, и я смогу найти выход.» Так я себе говорил.

Звуки воды прекратились, зашаркали ноги, и он вывалился из дверей, вытираясь моим полотенцем с красной машиной на синем фоне. Стоял так, будто мы в номере отеля и я отдался за сто баксов. Просто вытирался, что-то бубнил под нос и совсем не торопился.

— Убирайся! — не выдержал я. — Давай уже быстрее!

— Что ты опять орешь? — он скинул моё любимое полотенце на стул и принялся натягивать свои вещи. — Твой отец просил тебе передать кое-что. Думаю, он сам не хотел это говорить, так как посчитал, что я лучше в этом разбираюсь.

И он начал долго мусолить детали этого дела, тонкости экономических преступлений и уголовного права. По-началу, я ещё понимал, о чём он толкует, но казалось, что его задача была как можно сильнее запутать меня.

— Просто. Скажи. Суть. — прервал его я. — Я уверен, что папа просто обозначил тебе задачу, но никак не вовлекать меня в такие дебри.

Я отошел к окну, чтобы не смотреть на него, и дождаться его ухода как можно скорее, и желательно не втягиваясь в долгую беседу.

— Если говорить совсем простым языком, Саш, то дело идет хорошо, с помощью ОГРОМНЫХ усилий закроем нашего мальчика надолго. Это просил передать твой «папа». А это уже от меня лично — то, какой будет судьба твоего Славика, зависит от меня и прокурора Тимирязева. — я обернулся, а он развел руки в стороны в довольной улыбке.