Литмир - Электронная Библиотека

Разумеется, существуют и интегративные модели эмпатии, которые пытаются вместить все вышеназванное. Например, модель Марка Дэвиса, который предложил понимать под эмпатией «систему конструктов, относящуюся к ответам одного индивидуума на опыт, переживание (experience) другого». Иными словами, бесполезно спрашивать, «чувствуем» мы эмпатию, «понимаем» или «ощущаем»: это комплексный процесс, в котором одно неотделимо от другого. Поэтому – и это очень важно – эмпатию ни в коем случае нельзя сводить к своего рода технологии общения, она должна быть комплексной, все стороны должны иметься в наличии. Это очень просто, когда это есть в наличии, – и очень сложно, если пытаться это воспроизвести искусственно.

*

Мода на эмпатию в последние 20–30 лет удивительным образом сочетается с высоким уровнем нарушений эмпатии, в том числе нарушений серьезных, так сказать, грубых. В наши дни можно встретить высоко функционирующего, адаптированного к жизни человека, обладающего эмпатией близкой к нулю. Причем жизнь его идет как по маслу. Многие исследователи подчеркивают, что общество за последние десятилетия стало менее эмпатичным, чем раньше (например, об этом книга Ж. Твенджа «Эпидемия нарциссизма» и многие другие). То есть эмпатия (в каких-то нишах, сферах, областях жизни человека) перестала, видимо, быть необходимой для адаптации. Вместе с тем эмпатия действительно в человеческой природе; она (как ее проявление, так и получение) действительно необходима нам для счастья и действительно является основой нашей деятельности. Она влияет на качество жизни, на отношения, на бизнес, – и человек, понимая это, делает из эмпатии и эмоционального интеллекта некий главный приз, которого можно достичь, применяя правильную методологию. Но этот методологический бум не приводит к повсеместному распространению эмпатии. В практическом отношении воз и ныне там.

Получается парадокс: человек стремится сделать свою деятельность независимой от эмпатии, характера и прочих индивидуальных характеристик, стремится отвязать эмпатию от сущности дела во многих областях: мы можем «не пользоваться» эмпатией, пренебрегать ею – и в то же самое время страстно интересоваться ею, изучать, пытаться выращивать то, что перестало быть самоочевидным, естественным. Похоже, мы решили освободиться от эмпатии, взять ее под контроль, как многие другие природные силы, только на сей раз эти силы находятся внутри нас самих. «Эмпатия не храм, а мастерская», так сказать. Человек стремится разъять эмпатию, понять, как она работает, и в то же время демонстрирует свою отстраненность от нее.

Я убежден, что эмпатия – это не только норма, но и практическая вещь, которую можно изучать. Это феномен, который есть у каждого из нас и с которым каждый из нас может взаимодействовать более эффективно. Цель моей книги в том, чтобы показать, как работает наша эмпатия; как она устроена у разных характеров; что вызывает ее появление, продолжение и прерывание; показать, что эмпатия плавно и незаметно встроена в человеческую деятельность, что она является одной из основных составляющих нашего успеха и счастья. Эмпатия – та соль, которая делает вкусными многие «блюда» нашей жизни. Я показываю это на примере многочисленных кейсов. Эта книга – сборник эссе о частностях эмпатии, систематизированные наблюдения о связи эмпатии и характера, о механизмах, которые ведут успешных людей от эмпатии к успеху и счастью.

Поехали!

Глава 1. Ключик от головы

Мой годовасик – тугосеря…

С интернет-форума «Малыши»

Акакий

Был такой персонаж у Гоголя – Акакий Акакиевич. В переводе с греческого Акакий означает «незлобивый», а это значит, что у героя (кстати, у него были шансы стать Павсикахием и Вахтисием, но отец решил, что лучше уж тяжесть привычная и освоенная, чем новая, дополнительная) нет на душе никакого зла, нет внутреннего конфликта. Акакий любит свою работу, пишет аккуратнейшим почерком, а травят его сослуживцы, с которыми у него нет абсолютно никакого контакта. Акакий прячется в свои привычки, свои мечты, он ходит на работу всякий раз той же дорогой, может много лет просидеть в одной должности и за одним столом. Его можно было бы назвать святым, прекрасным человеком, ведь в нем нет ничего такого, что помешало бы святости, – действительно нет зла. Однако Акакий не контактирует ни с другими людьми, ни с самим собой, именно поэтому его душа так одинока, и именно в этом его пресловутая «драма маленького человека». Здесь школьный учебник литературы сбил нас с толку: Акакий может быть не таким уж и маленьким. Почти настоящим Акакием в жизни был, например, философ Иммануил Кант. Существенно другое: Акакий «потерян и не найден», его «почти что нет» не потому, что он мал, а потому, что он закрыт, а ключ – потерян.

Мы недаром начинаем нашу книгу об эмпатии с этого «литературного» кейса – с примера абсолютного, как кажется, одиночества, в котором никто не повинен. Зададимся вопросом: почему Акакий никогда не вылезает из своей шкуры-шинели? Конечно, лучше всего задать этот вопрос самому Акакию, точнее, знакомому, похожему на него. В реальной жизни его зовут не Акакий и даже не Вахтисий, а Юрий, и я задал ему вопрос, почему он никогда не путешествует.

Юрий: «Мне нравится засыпать в своей постели. Я даже плохо сплю, когда ночую где-то еще. Впрочем, такого со мной не было с восьми лет, с тех пор как умерла бабушка и меня перестали отсылать к ней на выходные».

Да, вылезать Акакию совершенно даже незачем. Что там, снаружи? Самое лучшее и безопасное состояние – это когда ты в материнской утробе или в гробу. Тебя уже «проглотили», ты уже «внутри», внутри покойной смерти или еще-не-жизни, и ты можешь не бояться, что тебя съест что-то другое, что не ты. От тебя нельзя уже будет откусывать кусочки, как это делали товарищи в школе или неучтивые сослуживцы.

Точно так же то, что внутри у Акакия, замкнуто в нем до такой степени, что он и сам старается этого не чуять и не знать, чтобы не выдать. «Деревянненький», «туповат», – говорят о нем люди. Акакий блокирует любого рода эмпатию, в том числе свою собственную эмпатию к себе, потому что любой выход вовне – это страшно, это чревато попаданием «куда-то еще». Если выйдешь, то уже непонятно будет, где ты, а где тот другой, которого ты почувствовал, – «другое» тебя съест, ты станешь этим, а сам исчезнешь. «Как только я почувствую что-то, я исчезну, я страшно рискую, если почувствую хоть что-то» – вот механизм блокировки любой эмпатии у Акакия.

Или, как сказали два моих знакомых реальных человека, близких к этому типу: «Эмоции? Я еще в молодости поняла, что от этого только хуже»; «Если бы я чувствовал все, что происходит, я бы уже давно умер».

Характерен как будто преувеличенный и смутный страх Акакия перед чувствами: ну что, в самом деле, такого будет-то? Не помрешь же, в самом деле, и не съедят. А многие из Акакиев предпочитают не осознавать и этого страха. От них идет ощущение гладкой, ровной, приятной дощечки, выверенного механизма, который каждый день делает одно и то же, или крохотного сада, где растет один-единственный простой и милый цветок.

Такой Акакий становится, конечно, идеальным офисным планктоном, который сидит весь день в своем cubicle, а вечером имеет возможность прийти домой и немного повыпиливать лобзиком. Потому что если у Акакия есть отдушина (то есть место, где живет его душа), то это обычно что-нибудь милое, желательно бесполезное. Цветы редкой породы. Котик. Каллиграфия. Вышивание гобеленов крестиком. Шлифование стекол. (Интересна тут полемика Толкиена: у замкнутого, ничтожного Голлума из «Властелина колец» была «его прелесть» – кольцо. Но Голлума не назовешь незлобивым, а кольцо на поверку оказалось вовсе не милой вещицей, а злым орудием всевластия. Нет, в Акакии есть бездна ужаса и зла, говорит Толкиен.)

Главным защитным механизмом Акакия, тем ключиком, на который он запирается, являются его привычки. Привычки к действиям, даже самым маленьким (одна и та же дорога на работу, один магазинчик, набор продуктов; ходить по плитам, не наступая на швы, как это делают дети; определенным образом поправлять шапку перед зеркалом; пить чай определенного сорта; потереть левую ладонь; неуютно себя чувствовать, если не вымыл руки сразу…). Привычка к определенным словам (Акакий общается, как правило, так, чтобы говорить только общие места; это может быть краткость, стертые речевые штампы или просто его собственный, привычный, неизменный круг выражений и понятий). Привычный круг мыслей-чувств, колея, из которой Акакий даже не выбирается (а если вдруг его что-то выбивает из нее, он немедленно снова туда соскальзывает). Броня привычки, футляр, шинель (плащ-палатка) Акакия настолько велики, что его самого действительно не знает никто, и даже он сам. Онанизм его привычки, непрерывное «сосание пальца» никогда не позволяет ему достичь оргазма даже с самим собой, и, конечно, он не может по-настоящему быть с другим.

2
{"b":"622225","o":1}