Акос бросил быстрый взгляд вверх, на красный стеклянный купол, и едва не пропустил момент, когда все бутоны раскрылись. Алые лепестки развернулись, продемонстрировав яркую середку и окутав стебли. Льдина расцветилась огнями.

Люди ахнули и зааплодировали. Акос тоже хлопал, пока не заболели ладони. Отец подошел к маме, взял ее за руки и поцеловал. Для прочих она была неприкасаемой Сифой Керезет, предсказательницей, которой Ток даровал власть провидеть будущее. Но запрет не распространялся на ее мужа. Он мог прижимать кончик пальца к ямочке на ее щеке или заправлять выбившуюся из узла волос прядку, оставляя на ее плече желтое пятнышко муки, если в этот момент он замешивал хлеб.

Отец будущего не видел, зато он умел чинить сломанные вещи вроде разбитой тарелки, треснувшего настенного экрана или изношенного подола старой рубахи. Иногда Акос думал, что он может «починить» людей, попади они в беду.

Поэтому, когда отец подошел к Акосу и подхватил его на руки, тот не смутился.

– Мой маленький сынок! – воскликнул он, сажая Акоса себе на плечи. – Ох, не такой он и маленький, если честно. Тяжеленек как никогда.

– И вовсе я не тяжелый, просто ты постарел, – вякнул Акос.

– От кого я это слышу? От собственного ребенка? Хм-м, и какого же наказания заслуживает столь острый язычок?

– Не надо, пап…

Но было поздно. Оуса передернул плечами, Акос съехал по отцовской спине и повис вниз головой. Отец держал его за лодыжки. Акос, прижимая к животу задравшийся жилет, громко хохотал. Когда он окончательно сполз на пол, отец отпустил его ноги.

– Пусть это послужит тебе уроком, нахаленок! – заявил Оуса, склоняясь над сыном.

– А что, от нахальства у тебя кровь приливает к голове? – невинно заморгал Акос.

– Именно, – улыбнулся Оуса. – Счастливого Дня Цветения.

– И тебе, пап, – отозвался Акос.

В ту ночь они так долго бодрствовали, что Айджа и Ори уснули прямо за кухонным столом. Сифа отнесла Ори на диван в гостиной, где девочка с некоторых пор проводила добрую половину ночей, а отец уложил Айджу в спальне. В итоге на кухне остались только мать с Акосом. Они всегда задерживались допоздна.

Мама включила экран. Забормотал выпуск новостей Ассамблеи. Членами галактического правительства являлись девять планет – самых больших или наиболее важных. Формально каждая из них сохраняла независимость, однако Ассамблея регулировала торговлю, армию, договоры, полеты, а также обеспечивала соблюдение законов в нейтральном космосе. Заседания Ассамблеи проходили на всех девяти планетах по очереди. На сей раз обсуждались засуха на Тепесе, медицинские разработки Отира, пираты, взявшие на абордаж корабль на орбите Питы…

Мама принялась открывать банки с сушеными травами. Сначала Акос решил, что она собирается сделать успокаивающий отвар, который поможет им обоим уснуть, но мать вышла в коридор и достала с верхней полки чулана кувшин с тихоцветами.

– По-моему, сейчас самое подходящее время для особенного урока, – вымолвила Сифа.

Обычно, когда она рассказывала ему о ледоцветах, Акос думал о ней как о «Сифе», а не как о «маме». Два сезона назад она стала в шутку называть их ночные занятия «уроками зельеварения», но сегодня ее голос звучал серьезно. Впрочем, с такой матерью ничего нельзя было сказать наверняка.

– Возьми разделочную доску и нарежь мне корня гарвы, – приказала она, натягивая перчатки. – Мы ведь с тобой и раньше использовали тихоцвет, верно?

– Да, для сонного эликсира, – кивнул Акос.

Он встал слева от матери, приготовив доску, нож и чуть-чуть пыльный корень гарвы. Посмотрел на белесый корешок, покрытым легким пушком.

– А еще мы брали его для успокаивающего отвара, – напомнила Сифа. – Если не ошибаюсь, я тебе тогда говорила, что он пригодится и для вечеринок. Когда ты станешь старше, разумеется.

– Ага. Так и сказала. «Вот когда станешь постарше, тогда…»

Уголки ее губ приподнялись. За редким исключением, большего веселья ожидать от нее не приходилось.

– Ингредиенты, которые ты, повзрослев, будешь использовать для успокоительного, пригодны и для приготовления яда, – продолжила Сифа, помрачнев. – Достаточно лишь удвоить дозу тихоцвета и корня гарвы. Понял?

– А зачем… – начал Акос, но она быстро сменила тему.

– Итак, – произнесла Сифа, кладя на разделочную доску сморщенный алый лепесток тихоцвета длиной в половину ладони. – Что занимало твои мысли нынче вечером?

– Ничто. В храме люди пялились на нас.

– Всех очаровывают судьбоносные. Хотелось бы мне сказать, что однажды они прекратят таращиться, но… – мать вздохнула. – Боюсь, на тебя они будут смотреть всегда.

Акосу захотелось спросить, почему она подчеркнула это «на тебя», однако он прикусил язык, зная, что одно неосторожное слово, и мама закончит урок столь же внезапно, как начала. Зато, если задать правильный вопрос, можно выведать у нее много такого, чего и знать-то ему не положено.

– Как насчет тебя? – спросил он. – Что занимало твои мысли?

– Ну… – мать принялась нарезать лепесток.

Нож тихонько постукивал по доске. Акос делал успехи, хотя иногда нарезанные кусочки корня и получались кривоватыми.

– Меня изводят мысли о семействе Ноавеков.

Пальцы ее обнаженных ног – ног предсказательницы – скрючились от холода.

– Они правят землями шотетов, наших заклятых врагов.

У шотетов не было родной планеты, и они славились жестокостью и свирепостью. Убивая очередного врага, они наносили себе на руку татуировку в виде линии, и даже их дети обучены были искусству войны. Как и семья Акоса, шотеты жили на Туве, в ковыльных степях, однако они никогда не называли планету Туве, а себя – тувенцами.

А сейчас замерзшие метелки ковыль-травы как раз скреблись в окно в доме Акоса.

Отец рассказывал, что его мать, бабушка Акоса, погибла, защищаясь хлебным ножом во время шотетского набега. Гесса до сих пор несла на себе шрамы шотетского неистовства: имена убитых, вырезанные на низких каменных стенах, выбитые окна, заложенные на скорую руку.

Надо лишь пройти через ковыли. Порой Акос думал, что шотеты находятся на расстоянии вытянутой руки.

– Род Ноавеков – судьбоносный, – продолжала мать. – Они такие же, как ты и твои брат с сестрой. Прежде предсказатели никогда не отмечали рождения таких младенцев среди Ноавеков, это случилось только на моем веку. Поэтому Ноавеки получили рычаги давления на шотетское правительство и заодно – неслыханную доселе власть.

– Странно, что такое возможно! В смысле, чтобы судьбу вдруг обретала новая семья.

– Мы, предсказатели, не контролируем тех, кто обретает судьбу. Мы видим сотни вариантов грядущего развития событий. Но судьба – это то, что повторяется с неким человеком в каждом из возможных вариантов его будущего, хотя подобное случается крайне редко. Судьбы определяют, кто становится их носителем, а не наоборот.

Акос никогда не задумывался о судьбе в таком ключе. Люди всегда утверждали, что предсказатели раздают судьбы как подарки, предпочитая важных «шишек». А если послушать его мать, выходило иначе: именно судьбы и делали «шишек» – «шишками».

– То есть ты увидела судьбы Ноавеков?

– Да, – кивнула она. – Их сына и дочери. Ризека и Кайры. Он – постарше, она – твоя ровесница.

Акос уже слышал про Ризека и Кайру. Люди плели про род Ноавеков всякое. Местные судачили о том, что у них якобы идет пена изо рта, в кувшинах хранятся глаза их кровных врагов, а татуировки на руках Ноавеков тянутся от запястий до плеч. Вполне вероятно, что последнее было правдой.

– Иногда легко понять, почему человек стал таким, а не иным, – тихо произнесла мать. – Ризек и Кайра – дети тирана. Их отец, Лазмет, сын женщины, убившей собственных братьев и сестер. Колена их рода заражены насилием. – Сифа начала раскачиваться взад и вперед. – И я вижу их всех…

Акос схватил ее за руку.

– Прости, Акос, – прошептала мама.

Акос не понял, извиняется ли она за то, что разоткровенничалась перед ним, или просит прощения за что-то другое. Впрочем, это было неважно.