Сколько же вокруг мусора. Того и гляди, наступишь на какую-нибудь фигню, а лишний шум мне совсем не нужен. Потому внимательно смотрел, куда ставить ногу. И потихоньку, полегоньку двигался вперёд, используя кусты как прикрытие. Хорошо, ветровка у меня брезентовая, защитного цвета, да с капюшоном, сливаюсь, как говорится, с местностью. Это плюсы. Минус в том, что понятия не имею, как среагирует на моё появление этот шар. И уж тем более не знаю, чем всё закончится.

   Чем ближе к цели, тем больше в голове пустоты, мысли куда-то улетучились, осталось только речитативом "пропой мне "ай лав ю", тебя по-прежнему люблю". Посвящается Жени...

   А возле мусорного контейнера меня накрыло.

   В голове словно барабаны ударили: оглушительно, звонко, на весь мир. И тот задрожал, исказился, поплыл перед глазами, разваливаясь на куски, фрагменты, отдельные детали. И я к нему присоединился, с болью и зияющей раной на месте сердца. Меня вдруг не стало, вырвало из реальности, как рыбу из воды, вырвало из привычной и такой удобной для всех сферы обитания, ни позвать на помощь (кого?!), ни вздохнуть полной грудью, ни что-то толком осмыслить. Я будто рассыпался и сыпался по частям в чёрную воронку на месте этой реальности, и это было жутко в своём предназначении и непредсказуемости. Никакой воли и в помине. Никакого ощущения "себя", лишь что-то на периферии, отдельными мазками, скроенными из ранее осознанного и самодостаточного. И самое удивительное - я это каким-то образом понимал. Что нет меня, что моё "я" растворилось где-то и в чём-то, и в тоже время его не до конца похоронило, остались некие обрывки, фрагменты, которые не сошли с ума (или сошли?), а что-то продолжают ещё чувствовать и улавливать. И не заторможено это делать, а вполне себе исправно. А потом пришла музыка. Тот самый мотив, что я мурлыкал постоянно, как заведённый. "Женина мелодия"...

   Барабаны исчезли, звон пропал, и тут же, без перерыва, зазвучала та мелодия. Так, как я её для себя и воспроизводил - мощно, раскатисто, на всю громкость и ширь, где границы потеряны, а рубежи даже не обозначены. Мне были непонятны её составляющие, какие инструменты там задействованы и кто ими дирижирует - всё это не имело никакого значения. Музыка просто была, оглушительная и сжигающая тебя на костре мелодии, где даже пепел вибрировал в такт, а душа впитывала этот такт и рождалась окрылённым Фениксом. Наверное, то была эйфория перерождения. Исключительно здесь и сейчас. Всё остальное ушло на второй план и растворилось в дымке подсознания, коим, как оказалось, я и был, влекомый моей мелодией в ту чёрную воронку, - вбирающую, пульсирующую, вибрирующую. Меня несло в неё с невообразимой скоростью, мелькали мимо обрывки-образы (Парк? Кошка? Дом?), внутри переплелось между собой всё и ничего, калейдоскопом промелькнула жизнь и ушла в сторону, в отвал, и уже чернота на горизонте накатывала девятым валом, и музыка продолжала звучать, вбивая гвоздями-звуками мелодию в самое нутро, в саму сущность, в естество. Чернота надавила, заполнила все щелки, расширилась и с оглушительным треском, перекрывая им даже мелодию, схлопнулась в точку. И наступила тишина. Такая же оглушительная, как только что звучавшая музыка. Остаточное "...сыграй мотив на "ай лав ю" затихло на полувздохе и исчезло.

   Исчезло вместе со мной...

   Она и правда свернула не туда. Только что взгляд цеплялся за Юркину ветровку и, казалось, не было ничего надёжней зелёного пятна впереди, как вдруг...

   Когда спасаешь свою жизнь, когда бежишь куда-то, лишь бы подальше от этого ужаса за спиной, ноги сами несут, мысль если и опережает, то не намного. Она, как правило, частенько бьётся пойманной птицей, скованной, заторможенной, пленённой тем самым ужасом, ни присущей ей остроты, ни отточенности - вялое подобие самой себя. Потому-то Женя просто не помнила, как оказалась в этом проулке, почему свернула именно сюда, и понятия не имела, где, на каком углу потеряла Юру. Быстрые ноги и отсутствие трезвых, взвешенных мыслей решили всё сами. И теперь вот стояла, потерянная, задыхаясь, взглядом туда-сюда, пока не остановился тот на высокой, выкрашенной в зелёненькое, голубятне. Даже хватило сил удивиться: откуда такое и взялось-то в наш век сплошной электроники и бытовых удобств. Однако вот торчала, и плевать ей было на катящийся в пропасть мир и на все эти запредельные ужасы. Голубятня пришла из другой эпохи, там не было подобных блокбастеров, даже названия такого ещё не придумали. Потому и взирала на всех снисходительно с высоты простого житейского счастья и прописных истин: будь собой в любых обстоятельствах, надейся лишь на себя и защищайся до конца. Даже если в конец этот не веришь.

   - Эй, сюда! Скорее, чего столбом стоишь? Жить надоело?

   Жить ей точно не надоело, жизнь после встречи с Юрой только начиналась, только-только стала оперяться и заимела хоть какой-то свет в тоннеле. И она совершенно не хотела опять возвращаться в потёмки, в опостылевшую рутину, ежедневную тягомотину, во всё то, что было до Юры. Разглядела обладателя голоса: молодой парнишка приоткрыл дверь и призывно махал рукой. По виду типичный тинэйджер, куртка в заклёпках, в ухе серьга болтается, космы растопыренной пятернёй, выкрашенные под цвет голубятни. Привет сумасшедшей эпохе.

   Особо раздумывать некогда, юркнула в дверь, в спасительный полумрак, пахнущий птичьим помётом, старыми вещами, слежавшимся мусором. Но тут было уютно. Каким-то домашним уютом, когда место обжито, когда оно точно принадлежит тебе и чужие здесь не ходят.

   Парень торопливо закрыл дверь сарайчика под голубятней, щёлкнул шпингалетом. В маленьком помещении свет имелся (настенное бра вполне себе работало), и Женя огляделась. Не из интереса или любопытства, а чтобы присесть хоть на что-нибудь - ноги уже не держали.

   Тут как раз был диванчик, рядом столик, холодильник, пара табуреток, даже ковёр на полу. Вполне себе уютное гнёздышко. Она направилась к дивану, села, вытянула ноги, бросила сумочку рядом (забавно, что не потеряла). И какое счастье, что обулась и оделась в рабочее именно сегодня (собирались с Юрой за город), ни туфель на шпильках, ни узких юбок, бежать в таком точно бы не смогла. Хоть в этом сложилось. В остальном же полный абзац с непониманием, Конец Света, Армагеддон и Апокалипсис в одном фужере. Потом поймала взгляд парня: тот рассматривал её с оценивающим интересом. На конец света парню было, по-видимому, плевать. Есть дела поважнее. Молокосос...

   - Чего уставился? - злоба вдруг накатила волной, накрыла тёмным, без проблесков. Хотелось выжечь из себя ужас и это непонимание, хотелось хоть какой-то определённости, а не масляных глазок напротив. И... заплакала. Вжикнула замком сумочки, нашла платок. Слёзы принесли облегчение, злоба в них захлебнулась и утонула. Отпустило.

   - А ты красивая, - парень уселся на табуретку, взъерошил и без того взъерошенную шевелюру. - Если хочешь, из жратвы чипсы, вчерашний салат, пиво ещё осталось.