Чем закончился роман медсестры с пациентом, я не знаю. Но мне хочется верить, что закончился он хорошо. Должно же быть хоть что-то хорошее в этой истории…
Из жизни геев
Когда я на почте служил ямщиком, точнее говоря, разъезжал по бескрайним столичным просторам на машине с красным крестом, то наш директор региона[5] был геем. И не скрывал этого, что для московской «Скорой» конца 90-х было… Вот не знаю, какое слово подобрать: «смело», «революционно», «прогрессивно», «необычно»… Вставьте сами то, какое вам больше нравится. Да, иные времена, иные нравы.
Директор региона был одновременно заведующим соседней подстанцией, на которой у него было два любовника – старший фельдшер и старший фельдшер по аптечному хозяйству. На крупных подстанциях «Скорой помощи», если кто не в курсе, два старших фельдшера – один организационную работу ведет и графики составляет, а другой занимается аптекой – пополняет бригадные запасы, следит за тем, чтобы на подстанции было бы все необходимое для работы и т. п. А еще у директора региона был третий любовник – выездной фельдшер нашей подстанции Вадик Донцов.
Любвеобильный начальник щедро одаривал своим вниманием всю троицу, но не поровну. В фаворитах у него всегда ходил кто-то один. То один, то другой, то третий… Все они были разными, абсолютно непохожими друг на друга). «Конан» (так, в честь Конана-варвара, сыгранного Арнольдом Шварценеггером, прозвали просто старшего фельдшера) был высоким, широкоплечим и с хорошо развитой мускулатурой. Отличие от Конана у него имелось только одно – голову он брил наголо. Характер соответствовал внешности – Конан был брутален и суров. Собственно говоря, вся головная подстанция держалась именно на нем, а не на заведующем-директоре, который любил руководить масштабно и глобально, а в рутинную текучку вникать не любил – скучно.
Старший фельдшер по аптечному хозяйству, прозванный Аптекарем, был невысок, полноват, круглолиц и носил бородку а-ля Чехов, которая шла ему примерно так же, как очки свинье. В правом ухе Аптекарь носил огромную серебряную серьгу в виде витого кольца. Любитель ночных развлечений, он пребывал в состоянии вечного недосыпа и часто в рабочее время засыпал в своем кабинетике. Любимым развлечением подстанционных шутников было прократься в кабинетик и навесить на серьгу при помощи крючка, изготовленного из обычной канцелярской скрепки, какую-нибудь лаконичную записку издевательского содержания (ну, вы понимаете какого). Проснувшись так же внезапно, как и заснул, Аптекарь мог впопыхах не сразу заметить «подвеску» и ходить с ней по подстанции на потеху публике. Однажды он вышел с «подвеской», на которой была обозначена его сексуальная ориентация, навстречу линейному контролеру Департамента здравоохранения, в результате чего произошел скандал… Сотрудники все видели, но останавливать Аптекаря не стали. Аптекарь был подлым и вредным, обожал делать пакости как по поводу, так и без. Из всех сотрудников подстанции любил его только заведующий-директор, да и то в сугубо физиологическом смысле. Кроме физиологической пользы была от Аптекаря начальству и другая – он помогал увольнять неугодных сотрудников, искусно устраивая поводы для увольнения.
Заедет бригада на подстанцию пообедать, оставит врач кардиограф в машине или занесет на подстанцию в комнату отдыха, вернется за ним после обеда, а кардиографа нет! Пропал куда-то! За потерю кардиографа – выговор, плюс удержание его стоимости из зарплаты. На следующем дежурстве так же загадочно пропадет тонометр – второй выговор. А неделей позже «лояльная руководству» диспетчер передаст бригаде вызов с небольшой задержкой. Микрофон у нее забарахлит, или еще что-то в этом роде случится. На выходе из здания подстанции бригаду тормознут оба старших фельдшера – комиссия. «Непорядок, по нормативам вам положено уже минуту в пути быть, а вы еще даже в машину не сели…» После смены заведующий-директор приглашает врача в свой кабинет и ставит перед простым и несложным выбором: или пиши заявление на увольнение по собственному желанию, или получай третий выговор с последующим увольнением по статье…
– Это дома вы п…р, а на работе вы старший фельдшер по «а-хэ»! – орал линейный контролер. – И поверьте – недолго еще вы в старших фельдшерах будете ходить! На линии станете ездить!
Обошлось, заведующий-директор отстоял Аптекаря. Тот даже выговора не получил. Зато выговор получила дежурившая в тот день диспетчер. Формально за ненадлежащее исполнение своих обязанностей, а на самом деле за то, что не предупредила Аптекаря о появлении на подстанции линейного контроля. А интересно, как она могла бы предупредить? Объявить по громкоговорителю: «Коллеги, на подстанции линейный контроль!» Так за это ей тоже бы выговор дали.
Фельдшер Вадик был тонким, звонким и прозрачным, то есть очень худым. На подстанции шутили, что роскошная каштановая шевелюра Вадика весит больше, чем его тело. Телесная тонкость сочеталась у Вадика с тонкостью черт лица, томностью взора и невероятным пристрастием к матерщине. В любой фразе, произнесенной Вадиком в быту (то есть не на вызове и не во время пятиминутки), непременно присутствовало хотя бы одно неприличное слово. Он даже поздороваться или попрощаться не мог без мата. «Доброе на х…й утро» или «Пока, е…а мать». При всей своей субтильности Вадик был физически крепким и выносливым, имел разряд по плаванию, занимался йогой. На подстанции к Вадику относились хорошо, потому что человек он был добрый, отзывчивый и хороший специалист. В фармакологии разбирался лучше иных врачей, а уж по части попадания в самые что ни на есть «непопадаемые» вены ему на подстанции не было равных. В любую вену на любой конечности в любых условиях Вадик попадал не глядя и с первой же попытки. Ценный кадр. От умения быстро и точно попасть иглой в вену на «Скорой» многое зависит.
Сказав столько о фельдшерах, нужно и о заведующем-директоре рассказать. Прозвище у него было образовано от имени – Боря. Да, просто Боря. В глаза, разумеется, Борис Батькович. Боря считался средним руководителем и плохим специалистом. В медицине он и впрямь рубил слабовато. Всеми «клиническими разборками», то есть оценкой качества оказанной помощи и решением спорных медицинских вопросов, на головной подстанции занимался старший врач, которому Боря всегда поддакивал. Если же вопрос нужно было решать на уровне директора регионального объединения, то Боря вначале выяснял мнение Центра, то есть главного врача станции «Скорой помощи» или его заместителей, а затем уже выносил свое решение. Разумеется, совпадавшее с мнением свыше. Подобная тактика делала положение Бори весьма устойчивым.
Кадровая политика у Бори основывалась на принципах личной лояльности и личной симпатии. Те, из подчиненных, кому Боря симпатизировал (не только в узкофизиологическом, но и в более широком смысле), могли творить все, что им вздумается, вплоть до работы навеселе и вымогательства на вызовах. «Хороших» людей Боря всегда прикрывал. Наказывал только для виду, а если кого и приходилось увольнять под давлением вышестоящего начальства, то уволенные очень скоро появлялись на другой подстанции Бориного «куста»[6]. Боря дружил с главным кадровиком московской «Скорой помощи» Сестричкиным и благодаря этому мог «утрясти» любой кадровый вопрос.
Те сотрудники, которых Боря по каким-то причинам (или без оных) не любил, на его «родной» подстанции и вообще на всем «кусте» долго не задерживались – увольнялись или переходили работать в другие региональные объединения. Выживать Боря умел и любил это дело. Любой нелояльный подчиненный рассматривался им как потенциальная угроза. В сущности, так оно и есть.
Внешность у Бори была академическо-вальяжной. Неглубокие залысины увеличивали высоту и без того не низкого лба, проницательный взгляд, очки в массивной оправе, твердый подбородок. Не красавчик, но симпатичный. И солидный до невозможности. Прочие начальники на Борином фоне выглядели мальчиками на побегушках.
