— Надеюсь, — он поднял её и прошипел на ухо, — что мой брат научит тебя манерам, когда мы прибудем домой, или же я лично разорву тебя на куски, но сначала воспользуюсь твоими аппетитными формами… — Кэролайн вывернулась и со всей силы укусила викинга за руку. — Сука, — взревел он и, уже замахнувшись, хотел ударить её по лицу, но его остановил брат:
— Кол, отпусти её, — спокойно приказал Элайджа, — и больше не заходи в мою каюту, пока мы не приплывём домой, — добавил он на своём языке.
— Пойми, что ты не в качестве гостьи прибудешь в наш дом, Кэрол, — Элайджа перевёл на неё пристальный взгляд, когда Кол вылетел из каюты злой как чёрт, — ты пленница, рабыня. Мои братья имеют слишком взрывные характеры, и ты должна попытаться сдерживать себя в их присутствии, особенно Клауса. Перед ним я буду бессилен защитить тебя.
И хоть у неё вертелась на языке очередная тирада, Кэролайн лишь бросила на него надменный взгляд, решив промолчать. Отвернувшись от Элайджи, она стала обдумывать своё положение. Рабыня! Она слышала от пастыря, который навещал её отца, как обращаются с рабами на галерах и в своих домах. Норманны и датчане были особо жестокими к пленникам, считая людей своей собственностью и обычным скотом, но она не допустит такого обращения к себе. Она будет бороться и придумает, как сбежать, но прежде отомстит за родителей. Кэролайн надеялась, что Катерина не последует за ней, хоть она и была зла на сестру, но понимала, что им двоим грозит смертельная опасность. Что там произошло между ней и этим Клаусом, она не знала. В глубине души девушка надеялась, что у Катерины были веские на то причины. Она обязательно выяснит всё. Одной без сестры будет куда проще сбежать, а там Кэролайн найдёт её и как следует надаёт тумаков, как в детстве. За этими мыслями она и не заметила, как объятия Морфея окутали её, погружая в сон, в котором снилось её детство, её родители и сестра. Сон, в котором они все были живы и счастливы.
Элайджа подошёл к спящей девушке и заботливо накрыл её шерстяным пледом. Убрав с её бледной щеки прядь белокурых волос, он несколько минут наблюдал за ней. Её улыбка во сне, вызвала ответную у него, и он продолжал завороженно смотреть, а от мирно пульсирующей жилки на шее у него перевело дыхание. Она была сейчас похожа на милого ангела, и он в первый раз пожалел, что напал на её семью, ведь можно было просто выкрасть её. Почему-то мысль о том, что она никогда не простит его за смерть отца и матери, теребила душу первородного, что ещё больше поражало и угнетало Элайджу. И если бы только Катерина послушала его тогда, то сейчас он бы не испытывал чувство вины за совершённое, за причинённый вред невинным людям. Его гордость была так же велика, как и гордость этой девушки. Элайджа должен был отыскать Катерину во что бы то ни стало, и даже не для Клауса, а для себя. Её открытое неповиновение выводило из себя. Всё это не давало покоя ему уже несколько месяцев после побега старшей Петровой. Конечно, он и его семья причиняли боль и страдания людям уже не в первый раз, но на этот раз его не покидало предчувствие расплаты за содеянное, где-то в глубине души твердил предательский голос, что он допустил ошибку с младшей Петровой.
***
Весь оставшийся путь Кэролайн просидела почти в одиночестве в каюте. Элайджа почти не заходил, а если и приходил, то кидал на неё мимолётный взгляд, брал то, что ему нужно, и быстро уходил. Она и не старалась задавать ему больше вопросов, а как собеседник он и вовсе ей был противен. Ненависть к ним всем переполняла её разум, а главное, сознание было наполнено местью к Элайдже. Как только он в первый раз вышел из каюты, девушка тщательно её обследовала в поисках острых предметов, но ничего не нашла, даже перочинный нож отсутствовал на капитанском столе. Служанка по имени Мэги заходила раз в день и приносила ей еду. Это обычно были сыр, вяленая говядина, которую невозможно было угрызть, свежий ломоть хлеба и кувшин воды, а ещё иногда она приносила ей мех эля. Мэги была пышнотелой девицей с засаленными рыжими волосами и в вечно грязном, не понятно каком платье, подвязанном кожаным шнурком на полной талии. Лицо её было покрыто веснушками, и если бы не вечно злобное выражение лица, то могло бы оказаться миловидным. Кэролайн пыталась заговорить с ней на своём языке в первый раз, когда она ей принесла еду, но Мэги лишь выпучила на неё глаза и поспешила на выход, в последующие разы Петрова и не старалась, а лишь молчаливо окидывала с каждым днём всё больше уставшую девушку печальным взглядом. Она уже перестала считать дни, проходящие в пути, и уже потихоньку начинала сходить с ума от одиночества, когда в каюту зашёл Элайджа и объявил, что через несколько часов они прибудут и она может выйти на палубу и полюбоваться природой Норвегии.
— Только накинь на себя что-нибудь, — сообщил он, — норвежский климат холоднее английского. — Не успела она возразить, как викинг поспешил ретироваться.
Она окинула взглядом каюту в поисках, но кроме шкур и меха в ней из одежды ничего не было, даже сундуки были забиты лишь разнообразными мехами животных, которых она никогда не встречала у себя на родине, и, по-видимому, эти викинги занимались торговлей или же обменом, как обычно бывало. Пожав плечами, девушка решила пойти как есть — в камзоле, надеясь, что не замёрзнет. На палубе её сразу же встретил холодный северный ветер, пронизывающий до костей, и Кэролайн поспешила запахнуть камзол как можно плотнее. Её спутанные волосы развевались на ветру, когда она стояла у поручней и восхищалась отвесными скалами, которые как будто окружали и огибали воды залива, по которым лились захватывающе дух водопады, то тут, то там, а величественным горам, казалось, нет конца и края, это восхищало и подавляло одновременно. Она не заметила, как Элайджа накинул на неё накидку и встал рядом, продолжая смотреть наверх. Её поражало, что на низинах зеленела ещё трава и там паслись стада коров, овец и коз, а опушки гор окутывал пушистыми шапками снег. Кэролайн давно уже поняла, что эти викинги не кочевники, как обычно было принято у них. Поняла, что они занимаются торговлей, и это было понятно по их дорогим одеждам, хоть они и сильно отличались от одежд саксонских вельмож, но в дорогих тканях, драгоценностях и мехах Кэролайн разбиралась. Чего только стоили их золотые браслеты на плечах и широкие пояса, усыпанные драгоценными камнями. Но чтобы викинги занимались скотоводством, для Кэролайн было новшеством. Из рассказов пастыря, они занимались только грабежом саксов, датчан и даже своих соседей, брали в плен рабов и кочевали по просторам своих земель, нигде надолго не задерживаясь.
— Когда мы с семьёй сюда приплыли, то у меня тоже было такое же выражение лица, Кэрол, — тихо произнёс Элайджа.
— Откуда вы приехали? — повернув голову к нему, заинтересованно спросила девушка. — У вас с братом совсем нет акцента, когда вы разговариваете на саксонском, — заметила Кэролайн.
— Это не важно… теперь это наш дом, — поспешил ответить викинг, — тебе пора в каюту, мы подплываем.
Последнее, что увидела Кэролайн, это была огромная деревня, что была в разы больше её деревни. Она расположилась в самом конце залива на равнине. Множество людей стояло на обрыве и ждали, когда галера наконец пришвартуется к берегу, чтобы встретить родных и близких. Ей не долго пришлось ждать, когда разгрузят корабль, но когда Элайджа пришёл за ней, на улице уже стемнело и ещё сильнее похолодало к ночи. Кэролайн ещё сильнее нахлобучила шляпу на глаза и укуталась в камзол. По всей деревне были разведены костры, на вертелах женщины жарили туши животных, готовясь, по-видимому, к празднику в честь прибытия своих людей. Некоторые викинги сидели подле домов и точили свои мечи и топоры. На удивление Кэролайн, все дома были хоть и маленькими, но добротными, из камня или же из толстых брёвен хвойных пород деревьев, и без исключения все были без окон. Когда она проходила мимо костров, некоторые женщины отрывались от своих занятий и с интересом провожали её взглядами. Почти все они были одеты в шкуры, подвязанные поясами поверх шерстяных, длинных туник или же платьев наподобие, что было на Мэги. Посередине деревни расположился самый большой, двухэтажный каменный дом, похожий на неприступную крепость, в виде коробки без окон с одной лишь огромной, толстой, двустворчатой дверью.
