Рис. 2. Галера. Зарисовка рельефа с надгробия дожа Венеции Франческо Фоскарини.
В эти годы экспорт пушнины, где индикация «белка Кафы» свидетельствует не только об ее продаже на кафском пушном рынке, но и о доработке местными скорняками, достиг своего апогея. В дальнейшем наблюдается сокращение вывоза мехов. В 1396 г. в Венецию было отправлено только 2 колло (182 килограмма) «белки Кафы»; в 1397 г. – 1 колло (91 килограмм). Тогда же в Геную вывезено 24 карабии (57600 штук) белки и других мехов. В 1401 г. в Венецию доставлен 1 колло (91 килограмм)[311]. В 1424 г. в том же направлении везли 35000 шкурок[312]. В целом, в конце XIV–XV вв. чаще встречались лишь поручения генуэзским купцам погрузить в Кафе меха без указания на их исполнение[313]. Подобный спад связан с общим кризисом XIV–XV вв., сказавшимся на торговом обмене[314].
Близкое с беличьими мехами место в международной торговле занимал мех куницы, считавшийся связками и, подобно белке, выступавший в роли денежного эквивалента, откуда появились названия средневековых монетно-весовых единиц на Руси – «веверица» и «куна»[315]. Куница также имела значение в геральдике, в частности, французской[316].
Различались лесная куница, темно-бурая с горлышком, окрашенным в красивый желтый цвет, и каменная куница, более светлая с белой грудкой[317]. Первая промышлялась в средней, лесной полосе Руси, лучшей же почиталась скандинавская за ее особо пышный мех. Вторая добывалась в районе Урала, в Крыму и на Кавказе, а лучшей признавалась туркестанская[318].
Уже упоминавшийся Николетто Гатта, прекрасно разбиравшийся в пушнине, покупал для своего компаньона в Венеции 132 шкурки лесных и 26 шкурок каменных куниц[319]. «Куница Кафы» упоминалась, наряду с белкой, в документах конца XIV в.[320] Не исключено, что такая тарификация связана с происхождением какой-то части каменных куниц из Крыма. Позднее, венецианский купец Джакомо Бадоэр, автор составленной в Константинополе «бухгалтерской книги» 1436–1440 гг., выказал заинтересованность в покупке мехов каменных и лесных куниц, совершив в связи с этим четыре торговые операции[321].
Гораздо реже встречался мех бобра и выдры, довольно высоко ценившийся в тогдашней торговле. Образы и того, и другого животных принадлежали к аристократической геральдике: французы определенно предпочитали выдру, а бургунды – бобра[322]. Бобер, кроме этого, воспринимался олицетворением возвышенных стремлений, готовности к самопожертвованию. Согласно Исидору Севильскому († 636), бобер, чувствуя приближение преследователей, жаждавших завладеть его шулятными яйцами, чудодейственным врачевательным средством, сам себя оскопил[323]. Таким образом, он был тропологическим идеалом для человека, искавшего праведной жизни и готового отсечь от себя грех.
Ценность меха бобра и выдры определялись особой стойкостью, неподверженностью вытиранию, способностью вбирать влагу без ущерба для него самого; поэтому им даже прокладывали собольи шкуры, чтобы спасти от сырости; этот мех использовался для верхней одежды, на опушки шапок. Из волос хвоста приготавливались рисовальные кисти, а подшерсток шел на изготовление пуховых шляп. У бобра, помимо этого, ценилось содержимое семенных желез, применявшееся в целительной практике.
Ценность повышалась и от редкости распространения. Бобер обитал в воронежских реках, на Кубани, в болотах Полесья и по сибирским рекам[324]. Выдра имела гораздо более широкий ареал обитания: реки Русской равнины вплоть до Полярного круга и Сибирь, но всюду редка[325].
Бобер и выдра назывались в договоре 1290 г. между Генуей и Египтом как устойчивая статья экспорта, поступавшая, несомненно, из Северного Причерноморья. В нем оговаривалось, что доставлявшиеся в Александрию меха не подлежали налогообложению[326]. Этот режим благоприятствования подтверждался соглашениями 1385 и 1431 гг.[327]
Конечно же, пушная торговля не представима без меха лисы. Негативное аллегорическое осмысление образа этого хищника как дьявола с его хитростями и кознями, губящего виноградник, который встает со страниц средневековых бестиариев[328], как будто, мало влиял на распространение лисьих мехов среди рыцарства и бюргерства. Напротив, в коллективной психологии, отразившейся, например, в «Романе о Лисе», усматривается склонность к апологии лисицы и ее качеств. Ей приписывались благородство манер и элегантность, гордость и независимость; лиса – воплощение тонкого ума, который позволяет обходить правила и запреты и, в конечном счете, одерживать верх над волком Изегрином, аллегорией аристократии. В восточных культурах лиса, не утрачивая указанных качеств, воспринималась стоявшей еще ближе к человеку: это существо – трикстер, магически помогающий человеку, способный принимать человеческий образ и даже вступать с ним в брачные отношения. Поэтому лисий мех, ярко-рыжий, черно-бурый или серый, стал достоянием горожан и той части неродовитого рыцарства, которое добилось этого звания личными заслугами и жаждало самоутверждения. Именно поэтому мех лисы – столь частый предмет торговых сделок и столь распространенный атрибут одежды как европейца, так и левантийца.
Он упоминался в «Искусстве торговли» Франческо Пеголотти первой половины XIV в., в главе, посвященной состоянию рынка Кафы[329], в нотариальных актах 1371, 1381–1382 гг.[330], в деловых письмах. В частности, небезызвестный Николетто Гатта обнаруживал не только умение отличать разные сорта меха белки, куницы и лисы, но еще и знакомство с литературой: он назвал 100 лисьих шкур, поступивших, несомненно, из Руси, не иначе, как “bolpe de Rens”[331], то есть «Лис Ренар», не без аллюзии на эпический персонаж.
Лиса, с примечательным определением – «русская», что связано с указанием на рыжий, почти красный цвет меха, была названа в таможенных регламентациях Мехмеда 11(1451–1481) как товар, поступавший морем в Босфорскую столицу [332]. Упоминалась она и в генуэзских документах конца XV в.[333]
Известным спросом пользовался мех рыси за его пятнистую красивую окраску. Это животное со времен Плиния сравнивалось с волком и в средневековых документах называлось "lupus cervierus”[334]. Ему приписывались магические качества: считалось, что рысь обладала способностью видеть сквозь стены, а моча рыси затвердевала и превращалась в драгоценный камень «лигуриус»[335]. Промышлялась рысь в лесной зоне Руси и отчасти на Кавказе[336]. Ее мех встречался на торговых площадях Кафы, как утверждается в книге Пеголотти[337]. Он же упоминался в документах Константинопольской таможни[338]. Рысьи «черева» вывозились в Заморье и Турцию[339]. В самой Кафе продавались верхние одежды, подбитые мехом рыси[340].
