- А что, по-моему верно схвачено, - кивнул отец Сергий. - Тогда тех, кто по гордости не способны стяжать благодать, но изо всех сил оную симулирует, предлагаю называть “имитаторами”.

- Принимается! - сказал я. - Кстати, следом за именованием у меня выстроился целый ряд ассоциаций. Кажется, отцы честные, у меня появилась крепкая идея для новой книги!

- И у меня, - полушепотом отозвался непривычно тихий и задумчивый друг.

- Да вы посмотрите, как всё просто и ясно выстраивается, - понесло меня на волне вдохновения. - Благодать, как огонь, имеет на людей двоякое действие. Гордых она жжет и ослепляет, а смиренных согревает и просвещает. Имитатор, как бы он ни старался, выдаст себя именно агрессивной реакцией на проявление благодати у других. Да у меня уже пошла цепная реакция… Пожалуй, мне пора к столу.

- Благословит тебя Господь, Алексей! Очень приятно, что и я тому поспособствовал.

…И все-таки не зря предостерегал старец Фома от искушений тщеславием! Видимо, пропустил удар слева и оказался в состоянии нокдауна. Поэтому с некоторых пор зачастил в военный храм, где священство - ветераны последних войн. Давнишний разговор с воинственным Михаилом в монастыре выплывал из темных глубин памяти и беспокоил.

А произошла встреча с Михаилом в то время, когда в приступе малодушия пришлось уехать в далекий от Москвы, может быть именно потому, близкий к Небесам монастырь. Там иеромонах Димитрий устроил импровизированную презентацию моего “Посланника”. Протянул книгу прихожанке, а потрепанный экземпляр перехватила энергичная подруга и громко затараторила:

- Зина, ты того, долго не держи! За ней целая очередь: сестры Зубины, еще Пална старуха, потом Федотовы, Дуся с магазина… Короче, ты читай по-быстрому! И знай, Зина: плакать будешь! Слышишь? Будешь плакать!

Наконец, Зинаиде удалось завладеть раритетом, она бережно сунула книгу запазуху, и прихожанки отбыли домой, монах полушепотом сказал:

- Ну вот, заодно ты узнал мнение народа о своей книге. Полагаю, неплохой отзыв, на мой взгляд. А теперь, Алексей, пойдем, подкрепимся. Кстати, там один молодой человек приехал, заодно с ним познакомишься. Может, он тебе какой-нибудь сюжет подскажет.

…В полутёмной трапезной нас было трое: молодой поджарый мужчина в грубом свитере, священник и я, усталый и позорно объевшийся.

- Я солдат, святой отец! - повторил Михаил.

- Отец Димитрий или батюшка, пожалуйста, - поправил его священник.

- Я воин, святой отец, и этим все сказано, - прогудел упрямец.

- Храни вас Господь, отцы, а мне пора на вечернее правило, - вздохнул отец Димитрий, встал, проворчал благодарственную молитву и быстрым шагом удалился.

- За что ты батюшку “святым отцом” обзываешь? - спросил я, едва ворочая языком.

- Есть в нем что-то католическое, - объяснил тот, мощно ворочая нижней челюстью. - Эти его вежливость, толерантность… Не доверяю таким. - Он вскинул колючий взгляд, ткнув пальцем в мою тарелку. - Ты больше не хочешь?

- Объелся. Говорил этому мальчишке, чтобы не накладывал столько картошки.

- Пацан - крестьянин, они много работают, им много и есть потребно. Я доем?

- Сделай милость.

- И сделаю! - он резко подвинул к себе мою тарелку. - А ты давай рассказывай.

- Да мне особо не о чем. Лучше ты давай. Сдается, у тебя за спиной немало приключений.

- Сейчас, - кивнул тот, забрасывая в рот остатки картошки с винегретом. - Во! Хорошо. - Погладил округлый живот ладонью. - Привычка наедаться впрок. Кто знает, когда еще придется.

Мы встали, пробормотали благодарственные молитвы и обратно сели. Михаил налил две кружки жидкого чая, одну придвинул ко мне. Выглядел он странновато: огромные армейские ботинки, черные джинсы, толстый свитер были изрядно потрепаны, хоть и стоили раньше, судя по качеству, немало. Загорелые, обветренные руки сплошь покрыты мелкими шрамами, пальцы длинные, ногти пострижены. Поджарое тело не накачано, плечи узковаты, хоть в каждом движении угадывалась военная пружинистая моторика и ежеминутная готовность к активным действиям. Говорил по-разному, то витиевато, то просто, иной раз нарочито демонстрировал начитанность и непрестанно - упрямство, самоволие, цинизм. Голову также покрывали ссадины, шрамы, загар и модная трехдневная щетина - почти по всему черепу. На лице двигались только губы и зрачки. Взгляд спокойный, но цепкий и холодный.

- Ну слушай, брат. Родился я в семье сельской интеллигенции. До седьмого класса был отличником, потом влюбился - и настал конец всему: детству, учебе, покою и уверенности в завтрашнем дне. Девушка та была не то что красавицей, но обладала каким-то шармом, обаянием, что ли… Некоторые бабы ее вообще обзывали колдуньей. В общем, тянуло меня к ней, как скрепку к магниту. Но увы, положил на нее глаз сынок начальника, подключил родителей и будто присвоил девушку. А она, хоть и поглядывала на меня с интересом, была послушной девочкой и со вздохами, через не хочу, признала себя его собственностью. На выпускном я предложил ей бежать, обещал заботиться о ней всю жизнь. Она отказалась и сбежала в туалет плакать. Тогда я решил уехать из нашего поселка, чтобы не видеть ее каждый день. Поступил в институт, отучился два года - и меня забрали в армию. Знаешь, мне там понравилось, будто все специально для меня. Когда вернулся в институт, проучился еще год и понял: работы по специальности мне не найти.

- …И ты вернулся в родные окопы.

- Да. Но уже наемником. На той войне всё пошло не по уставу, не по правилам цивилизованного ведения боя. Мои безусые пацаны сходили с ума. Не от страха!.. А когда на твоих глазах…

То, что я услышал дальше, лучше пустить сухим перечислением: распятие на кресте, отрезание головы, вскрытие пищевода, сдирание кожи, скальпирование, выкалывание глаз, пытка голодом и жаждой, членовредительство…

- Я собрал большое количество документального материала. Эти нелюди, оказывается, всё записывали на видео для отчета своим спонсорам. У меня есть диск, на который я собрал нарезку пыток и издевательств. Я просто обязан отдать тебе копию этого диска. Этого забывать нельзя!

Вроде бы, годы христианства научили меня легко прощать неприятелей, гонящих, обворовывающих и лгущих на меня - такое прощение всегда приносило мир в сердце и очищало горизонт от туч, заливая грядущее светом невечерним. А на поверку - поди ж ты - поднимается муть со дна души и не дает покоя. Может потому, что агрессия относилась не ко мне лично, а к неверующим? Одно дело читать у святителя Димитрия Ростовского, как сдирают кожу и соскребают мясо с христианского мученика - его ангелы утешают, он идет на муки произвольно, веруя в скорое вознесение души в райское блаженство. С неверующим всё не так. Совесть каким-то образом сообщает им о реальной перспективе посмертных мук в огне гееннском, поэтому страх смерти у них весьма сильный, хоть и пытаются они залить его спиртным, убегают от воплей совести в самообман, грохот музыки, суету бизнеса, миражи искусства. Может поэтому смотреть на мучения неверующих так больно. Порой возникает желание себя предложить палачам вместо этих несчастных.

Иногда просматриваю диск с фильмами, записанными Михаилом, иногда в интернете напарываюсь на ролики с изуверствами - и вскипает гнев, и руки просят оружие, и возникает желание пройти по бандитскому аулу, не снимая пальца с пускового крючка пулемета “Печенег”, 650 выстрелов в минуту разрывными пулями.