Видел я загадочную девушку еще раз. Правда, издалека, натужно разжевывая резиновый шашлык из горьковатой вчерашней баранины, слушая Юркины истории, которыми он меня непрестанно развлекал. У самой кромки спокойной воды, по щиколотку в морской пене, девушка в просторном серо-голубом платье играла с маленькой девочкой, явно не своей: они держались чуть скованно, как чужие, едва касаясь друг друга кончиками пальцев, оглядываясь на компанию раздетых, дочерна загорелых толстяков, устроивших себе ужин на природе. От игравшей парочки, такой нездешней, не похожей на других, исходил лучик света, согревающий, спокойный.

Отвлек меня официант, он принес десерт, бесстрастно выслушал моё ворчание по поводу качества блюда… А когда я, зачерпнув хорошую порцию мороженого с сиропом, отправил холодную сладость в рот, поднял глаза и нашел в пляжной толпе компанию любителей пикника - девочка уже сидела со взрослыми с куриной ножкой в руке, а девушки в платье рядом не было - опять исчезла; будто лучик света рассеялся, растворился в серебристых блестках, сверкающих по ленивым волнам. И снова где-то чуть правее сердца осталось недоуменная пустота, требующая наполнения.

В третий раз загадочная незнакомка появилась из-за угла смешного двухэтажного домика и энергично зашагала впереди меня, буквально метрах в четырех. Мне удалось рассмотреть ее поближе, хоть и сзади. В тот день воздушное платье на ней было еще светлей и короче. Я даже рассмотрел чуть выше подколенных ямок загорелых ног розовую полоску, какую оставляет край жесткой скамьи, когда сидишь долго и неподвижно, например, задумавшись. Руками она не размахивала, что говорило о необщительности или даже скованности. Она сняла соломенную шляпку и, тряхнув головой, выпустила на плечи волну каштановых волос.

На солнечной стороне улочки, ее тонкую фигурку словно облил свет, коснувшийся меня лучом, у меня снова правее сердца затеплело, появилась знакомая пустота, как в голодном желудке. Передо мной как по прозрачному экрану промелькнули лица знакомых девушек, оставив на языке вкус горечи, и вдруг завьюжила толпа снующих людей, внезапно расступилась, и как солнышко ясное в облачный день - появилась во всем великолепии девочка Дашенька из моего детства.

Я должно быть произнес заветное имя вслух… В ту минуту я был так далек от всех этих ленивых бредущих отдыхающих, проплывающих мимо витрин магазинов, ярких зонтов кафе, смешных домишек будто из детского мультфильма, горячего неба, белесого асфальта под ногами… Передо мной сияло личико моего ангела, и я непрестанно повторял любимое имя прекрасной девочки, может быть, про себя, или шепотом, а может и вслух.

Вдруг впереди идущая загадочная незнакомка обернулась, остановилась и обожгла мое лицо взглядом. Я тоже остановился, но все еще пребывал в том пространстве, откуда мне улыбалась девочка. Мои опущенные глаза разглядывали собственные сандалии, женские босоножки в метре от моих, загорелые ноги, тонкий шелк платья, ощущал, как теплеет моя щека от ее рассеянного взора, потом рука, потом тепло пролилось в грудь и оттуда растеклось по всему телу, по спине пробежали мурашки и… всё остановилось.

Пропали разговоры прохожих, движение ног и рук, стихла вибрация звуков, я медленно, очень медленно, как спросонья, поднимал голову и, наконец в мои глаза ударил яркий луч синего света - девушка смотрела на меня в упор. Легкое светлое платье, золотистые кудри тонких волос, нежная кожа с легким загаром, две родинки над пухлой верхней губой, едва заметная улыбка - и взгляд миндалевидных, вытянутых к вискам глаз, светло-серых по краям, в глубине которых, ближе к зрачкам отражалась небесная синева.

- Даша, - вырвалось у меня, - ты?

- Да, - ответила девушка. - Ты несколько раз меня позвал.

- Ты помнишь меня? Ты же была такой крошечной! - Я показал пальцами нечто малое, размером с вершок.

- Ты тоже считаешь, что дети ничего не помнят?

- Не считаю. Я сам был десятилетним мальчиком. А тебя запомнил на всю жизнь. Вот и сейчас я будто смотрел старое кино, в котором ты сидела на лавочке среди вокзальной толпы и мне улыбалась.

- Я тоже иногда вижу это кино. Знаешь, я запомнила тебя как очень, очень красивого сказочного принца. С тех пор никого не встречала краше тебя.

- Фантазерка!

- Ну да, и это тоже, - улыбнулась она смущенно. - Я много лет приставала к маме: расскажи про того мальчика, который “маленький, но уже взрослый”. Мама всегда удивлялась, что я еще помню тебя. И каждый раз рассказывала, как ты один охранял чемоданы, весь из себя такой серьезный, ответственный. А потом я на тебя засмотрелась, и ты тоже смотрел на меня с нежной улыбкой.

- Да, ты мне тоже очень понравилась. Такой очаровательный синеглазый ангел!

- Где же тебя столько лет носило? - прошептала Даша.

Ее подбородок чуть дрогнул. Кажется, она была готова заплакать. Во мне всё взметнулось, я не мог позволить расстроиться такой прекрасной девушке. Мы присели на лавочку, я придвинулся к ней поближе, меня обдало ароматным жаром загорелой кожи и прохладной белизной платья, мы смотрели друг другу в лицо, я чувствовал сливочный вкус ее дыхания, синева глаз окатила меня опьяняющей волной, я заговорил часто-часто, чтобы остановить набухающие слезы, она также порывисто отвечала…

- Тебя кто-нибудь обижал без меня?

- Нет, что ты!.. Впрочем, да. Много раз. Но не в этом дело.

- Почему я не мог тебя защитить, успокоить, вытереть твои слезы?.. Ведь я всегда искал тебя, всю жизнь, слышишь!

- Умер папа, потом мама заболела и чуть не умерла от тоски. Она с тех пор почти ничего не говорит, только смотрит альбомы с нашими семейными фотографиями и плачет. Я совсем одна. Ты мне был так нужен все эти годы.

- Всё, всё, я тебя не отпущу. Я буду за тобой ухаживать, я буду тебя защищать, я буду тебе верным другом и - если позволишь - мужем.

- Позволю! Еще как позволю! А как… тебя… зовут, любимый?

- Алексей.

- Алеша. Алешенька! - попробовала на язык имя, глубоко вздохнула и решительно произнесла: - Муж мой…

И все-таки Даша заплакала. Я промокал ее слезы, бережно обнимал, едва касаясь вздрагивающих плеч, как маленькую девочку. Да она и осталась для меня той крошечной малышкой, которая так искренно и открыто смотрела на меня душным июльским днем на Площади трех вокзалов огромной шумной столицы. Маленькой женщиной, которая одарила меня первой и последней чистой любовью.

Мы говорили, сидя на лавочке. Мы говорили, когда шли по улице к ее игрушечному красному домику, где она снимала комнатку. Потом она вышла на улицу в голубом шелковом платье с распущенными волосами, в которых отразилось золото солнечного заката. Мы долго бесцельно гуляли взявшись за руки по набережной, взбирались в горы, спускались вниз, ужинали в кафе - и говорили так, словно это был последний день жизни. Потом я купил две бутылки вина, одной угостил хозяйку Дашиного дома, другую - для нас, и мы забрались на плоскую крышу, легли на огромную кушетку и любовались звездами, и пили вино, и ели виноград, и узнавали друг друга до самого донышка души, до последней клеточки тела, до последнего вздоха перед падением в мягкие объятья сна. Но и во сне я улыбался, и она улыбалась, и были мы счастливы.

Рано утром Даша готовила завтрак. Я, лежа на кровати, разглядывал комнатку, поднял с тумбочки книгу Богомила Райнова “Черные лебеди”. Меня не удивило то, что Даша читала Райнова - он был весьма популярен в свое время как писатель детективов, но это была повесть о балеринах, о девичьем одиночестве. Открыл на закладке, пролистал вперед, в самое начало, прочел наобум: