Сыщик зажег дюймовый обрубок гаваны, вдохнул горький вонючий дым, закашлялся, выдул серую струю наружу и аккуратно вернул тлеющий окурок в алюминиевую капсулу. Эту процедуру он проделывал исключительно из эстетических соображений, таким образом наполняя атмосферу кабинета ароматом дорогих сигар, который эффективно вытеснял запах пота, перегара и гниющего дерева.

Затем он попытался представить себе дыню, прилипшую к дамскому пальчику. Хмуро саркастически хмыкнул и прошелестел в трубку:

− Мисс Вероника, я по традиции выезжал на утренний труп. Что у вас опять случилось?

− Опять? Случилось? Да у меня трагедия! Ужас!..

− Собачка сбежала? Колготки порвались? Каблук сломался?

− Я сижу в том самом кресле, где в прошлый раз мы с вами... Ну, это неважно. А на столе напротив лежит листок, там написано: "Принесешь сегодня в шесть вечера сорок тысяч в бар "Синий огурец", оставишь на стойке и уходи прочь. А то пришью, как пуговицу, дуреха! И не вздумай идти в полицию, а то сделаю бо-бо!"

− Отлично сказано: "пришью, как пуговицу", − восхитился Вински, − сдается мне, ваш вымогатель − какой-нибудь сценарист Голливуда, которому зарубили сценарий, а писал бедняга свой шедевр полтора года.

− Вот, почему я вам позвонила! − взвизгнула трубка. − У вас сразу появилась версия? Так, кажется, это называется?

− Ага, так, − протянул сыщик. Он не стал объяснять расстроенной женщине, что ляпнул первое, что пришло в голову. − Мы вот, что сделаем, мисс Вероника, купите за десять центов конверт, набейте его резаной газетой и заклейте. Вечером в бар пойдем вместе. Я этого парня скручу и надаю подзатыльников. У меня не забалуешь!

− Вы самый крутой мужчина в мире, Вински! А что мне надеть?

− Ох, уж эти красивые молодые женщины! − проворчал сыщик. − Туалеты для вас самое главное в жизни. Пожалуй, то бордовое платье с декольте.

− Оно вам тоже нравится? − игриво хихикнула женщина.

"Ага, особенно то, что в случае чего, кровь на нем будет смотреться не так броско!" − проворчал про себя Вински, но вслух не сказал.

− Точно, нравится, − хмыкнул он. − В этом наряде вы так обольстительны! − Сказал он бархатным голосом, который включал в исключительных случаях, прежде чем назвать сумму гонорара. − В случае удачного исхода, я попрошу вас передать мне другой конверт, не с бумагой, а с двумя полновесными сотнями.

− Без проблем! − подтвердила она свое согласие. − И еще с меня бонус: двойной бурбон и ваши любимые орешки с лаймом. Только не в огуречной дыре, а в "Желтой обезьяне" − это приличное заведение, так что попрошу надеть смокинг с бабочкой, той самой, синей, под цвет ваших глаз.

− Окей, мэм, − выдохнул он, невольно почувствовав себя альфонсом.

Вински опять приложился к бутыли, по телу прошла волна судороги. Ну хотя бы куплю себе приличное виски и расплачусь с домовладельцем, подумал он и развалился в скрипучем кресле времен гражданской войны. Под стать креслу и мысли его вернулись в прошлое.

Вспомнились бабушка с дедом, их много раз поведанную внуку историю. Во время войны, они бежали из Польши сразу от трех врагов, которые по очереди обещали прикончить их. Враги эти были: руководство гетто, откуда сбежала девушка, просватанная старику с висячим носом и злющими глазками, но зато с шестью подпольными пекарнями; фашисты за ярко-выраженную семитскую внешность девушки и, как ни странно, ревностные католики за крещение в православной церкви. Дело в том, что после бегства девушки из гетто в объятия возлюбленного белокурого поляка, молодые растерялись − куда теперь? Первый же человек, к которому они обратились с просьбой, оказался православный священник в длинном до пят пальто и конспиративно короткой бородкой. Батюшка удивительно близко к сердцу принял историю их любви, даже восхитился смелостью невесты... А потом привел молодых в дом церковного притча, что рядом с храмом, и предложил креститься и обвенчаться − тогда их любовь будет иметь благословение Божие и, конечно, непробиваемую ангельскую защиту.

Следующую историю рассказывал только дед. Когда семейная пара, опять же с помощью священника, прибыла на пароходе к берегам Америки, случился почти смешной казус. В дороге им достались места на продуваемой осенними ветрами палубе, где они согревались объятиями, кругом краковской колбасы и сливовицей из стеклянной фляжки. Выстояв многочасовую очередь к важному чиновнику фильтрационного лагеря, дед для храбрости приложился к почти пустой фляжке, стараясь дышать через раз. И тут случилось маленькое чудо! Чиновник маялся с похмелья, с ненавистью поглядывая на неубывающую очередь, говорил отрывисто, заполнял документы небрежно, наскоро. ...И вдруг он учуял с детства любимый аромат свежевыпитого спиртного. В ту секунду его авторучка зависла над графой "фамилия". Он протер очки и несколько раз жадно вдохнул прозрачный пар, исходивший из дедовых уст.

− Какая у тебя фамилия, приятель? − необычайно мягко, как родному, задал он вопрос.

− Буты-ы-ыльски, − волнуясь протянул молодой и красивый тогда дед.

− О-о-о, май га-а-ад, − пропел чиновник, с наслаждением вдыхая любимый аромат. − А что такое бутыль?

− Это бутылка, − растерянно пояснил дедушка, готовый к немедленной репатриации.

− Бутылка с чем? − приблизив ухо и ноздри к лицу поляка, уточнил тот.

− Ну вот, хотя бы с этим! − дед достал из внутреннего кармана пальто фляжку со сливовицей на дне.

− Что? Что это? − вздрогнул и потянулся к фляжке чиновник.

− Сливовица.

− Не понимаю...

− Ракия.

− Не знаю, что это.

− А, понял! Это виски, сэ-э-э-эр!

− О, да! Виски! − чиновник отнял фляжку, написал в графу "фамилия" слово "виски", сунул бумагу деду, а сам чуть не бегом бросился в туалетную комнату для персонала.

Так дед с бабушкой стали четой Виски. Потом бабушка во время получения паспорта, сунула чиновнику двадцатку и попросила вписать в фамилию букву "н" − так они стали Вински.

Впервые Джек Вински познакомился с, − можно сказать − родовым напитком в Рождественскую ночь. Мальчик встал среди ночи и отправился в туалет по малой нужде. Дверь гостиной оказалась открытой, там в кресле дремал дед, бабушка ушла спать. По телевизору показывали веселое праздничное шоу: тети в бикини и толстые дяди в шубах, все в красно-белых шапках, непристойно прыгали, гоготали, изо всех сил пытаясь разбудить дремлющих у телевизоров зрителей, объевшихся индейкой. На столике перед дедом стояла красивая бутыль в золотых наклейках. Мальчик на цыпочках подкрался к столику, двумя руками поднял бутылку и сделал длинный глоток. Видимо, напиток был дорогой и качественный, поэтому на вкус напоминал теплый кисель, а не дешевый виски, от употребления которого дедушка дергался и дышал, как лошадь. Позже дед рассекретил юноше марку напитка − да, да, им оказался 18-летний гленливет, к которому Джек воспылал уважением на всю жизнь. По телу мальчика растеклась волна тепла, в голову ударила легкая круговерть, он почувствовал прилив смелости. Дед всхрапнул во сне, Джеки убежал в свою комнату, укрылся с головой пуховым одеялом, предавшись таинственным ощущениям. Ему тогда едва исполнилось пять лет. Он еще плохо выговаривал половину букв, его понимала только бабушка, другие члены семьи во время разговоров с Джеки всегда звали старушку в качестве переводчика.

А тут на утро, сын сходу заговорил на чистейшем бруклинском диалекте английского, потом даже прошипел несколько фраз по-польски, чем удивил взрослых, а себе прибавил немалую толику самоуважения. И еще через несколько месяцев Джек обнаружил в себе совершенно незнакомое качество. Раньше он избегал встреч со старшими мальчишками, они всегда кричали, размахивали руками, чем старательно пугали окружающих и самого Джека. Ввиду нарождающейся драки, он бочком, бочком сбегал домой. А тут вдруг − откуда что взялось! Шестилетний мальчик сам первым бросался с кулаками на хулиганов, неважно какого возраста и габаритов, при этом синие глаза искрили голубыми молниями дикой храбрости, а те позорно сбегали прочь, только пятки сверкали. К пятнадцати годам возмужавший Джек Вински стал считаться на районе признанным авторитетом и даже получил от трех бандформирований приглашение вступить в их порочные ряды.