А через двенадцать дней после победы, Народная бабушка Елена исповедалась, причастилась, испросила благословения преставиться и отдала душу Господу. На проводах в последний земной путь собрались сотни людей. И только Богемная бабушка слегка всплакнула, попросив у покойной прощения, но и она быстро затихла, проникнувшись всеобщим настроением тихой благодарности. Наблюдая солнечное ликование природы, восторженную птичью разноголосицу и улыбающееся помолодевшее лицо Народной бабушки, все понимали, что истинная христианка на ангельских крыльях восходит к возлюбленному Богу Любви, которому служила всю сознательную жизнь.
Аня, оставшись после поминок одна, решила было взгрустнуть и даже приготовила платочек для слез, но вдруг как в детстве почувствовала на щеке бабушкино теплое дыхание и услышала слова:
− Не плачь, милая Анечка, мне сейчас так хорошо, как никогда еще не бывало. Здесь одна любовь. На небесах очень красиво. Ты не забывай об этом напоминать людям. Опиши райскую красоту в своих картинах, а я тебе помогать буду.
− Хорошо бабушка! Обещаю. Спасибо тебе. − И плакать раздумала.
А скоро и уезжать по распределению время пришло. Аня покидала любимые с детства места с легким сердцем, полным самых светлых предчувствий. Впереди столько интересного!
Макаров и его рукопись
Незнакомец, продающий пистолет:
"Макаров" нужен?
реж.Владимир Хотиненко. х/ф Макаров
Родители Игоря Крюкова служили в Вооруженных силах великой страны. Им вместе пришлось пройти обычный путь военнослужащих с переездами, общежитиями, гарнизонными бараками, пока, наконец, отца не перевели в Генштаб на генеральскую должность при полковничьих погонах. И эта штабная работа с интригами, противостоянием казнокрадству, непрестанным давлением начальства - за каких-то три с половиной года крепкого мужика превратила в инвалида, а потом упокоила на военном кладбище. Мать вскоре ушла следом за любимым мужчиной, оставив сыну квартиру в спальном районе и долги за похороны "как у людей".
Игорь перепробовал немало видов трудовой деятельности. Он не был обделен здоровьем и силой, умом и спокойствием, что дало возможность попробовать себя в военном деле, рыбаком на сейнере, слесарем, скульптором, каменщиком, медбратом, пекарем и мелкооптовым продавцом на рынке. Странное дело, ему нравилась всякая работа, он даже преуспевал и был на хорошем счету, только "семейная болезнь" не позволяла ему работать дольше двух лет - называлась она "патологическая честность". Как только начальство выделяло его из нестройных рядов трудящихся и начинало продвигать по служебной лестнице, обязательно следовало предложение вступить в долю и делиться откатом, Игорь, упрямо склонив голову набок, произносил твердое "нет" - тут и карьере конец. Но, как сказал сатирик: "опыт есть, и есть, что рассказать подрастающему поколению".
Он даже и не мечтал об этом, не завидовал и не тешил себя тщеславными планами, просто вышло так, как вышло. Однажды он сидел в кафе на набережной, под шелест морской волны читал детектив, удивляясь, как можно писать так шустро, абсолютно не имея представления о деле, которое легло в основу сюжета. Иногда он отрывался от книги, оглядывался, убеждаясь, что находится в реальном мире среди живых людей, всматривался в размытую линию горизонта, за которую привычно и без должного величия уплывал алый солнечный диск. Глубоко вдыхал волнительные ароматы йодистых водорослей, крепкого кофе, жареного мяса, апельсинов, отпивал глоток черной гущи из чашки, и вновь погружался в чтение, хмыкая и бурча под нос. Когда в очередной раз Игорь поднял глаза от текста, обнаружил рядом седого мужчину с ироничной улыбкой на волевом лице, похожем на жесткое лицо покойного отца.
- Неужто эта макулатура может вызвать такой интерес? - прозвучал хрипловатый голос соседа по столику.
- Не поверите, сам удивляюсь, как можно так бездарно, непрофессионально писать столь интересные книги, - пробурчал в ответ.
- А хотите расскажу, как это делается? - сосед протянул жилистую загорелую руку и представился: - Макаров.
- А по имени?
- Макаров... - улыбнулся сосед. - Помните, фильм с одноименным названием, если не ошибаюсь, Хотитенки Вовы.
- Да. Мне там понравилась фраза, сказанная поэту Макарову спонсором: "Что, не пишется? Зря я вам деньги дал. Расчувствовался, принципам изменил! А поэт должен быть голодным!" - Потом вспомнил об этикете и представился: - Игорь. А что касается такой вот литературы, - Игорь покачал книжкой над столом, - думаю, не стоит даже время тратить, всё и так ясно. А вы, Макаров, лучше дали бы что-нибудь почитать хорошее. На ваш взгляд.
- Вот извольте, - он со вздохом протянул вынутую из-за пазухи смятую пополам рукопись. - Только попрошу вернуть по адресу, - он положил визитную карточку на стол, - а то ведь единственный экземпляр.
- Не жалко отдавать незнакомцу? - Игорь глянул на карточку: "Макаров" и адрес.
- Какой же вы незнакомец! Я знаю у кого вы остановились, откуда приехали, адрес прописки, сколько здесь живете и сколько вам осталось. Городок-то маленький, каждый приезжий на виду, а я тут вроде местного авторитета. Нет, не криминального. Полковник в отставке. Как и вы, из столицы, переехал по совету Бродского. Помните: "Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря"?
- Да, "Письма римскому другу", - кивнул Игорь.
- Верно. К тому же вы... читатель! Нынче вашего брата немного, можно сказать, по пальцам одной руки можно пересчитать. Ну ладно, пойду. Приятно было пообщаться. - Макаров встал из-за стола и вразвалку побрел по набережной.
Игорь бережно раскрыл рукопись, расправил на сгибе и прочел первую строку: "Очнулся в госпитале после смертельного ранения и понял нечто важное. Господь даровал мне еще немного времени, чтобы я описал главное событие своей жизни". Казалось бы, офицеру боевому, чудом выжившему "в горячей точке", логично было бы описать события войны, ан нет! Это была повесть о любви всей жизни.
Игорь погрузился в глубины текста, он не замечал, верней, не обратил внимания на то, как покинул кафе, сел на кожаное сиденье такси, по серпантину с визгом тормозов поднялся на Горку, раскрыл калитку, прошел по пустому двору, кивнул на приветствие заспанной хозяйки из окна, погладил горячую пыльную холку огромной овчарки, вскарабкался по ноздреватым каменным ступеням во флигель, сел на мягкий стул, облокотился на фанерную столешницу и так провел всю ночь до рассвета. Повесть писалась что называется на коленке, но притом ровным почерком человека, привыкшего к порядку, стиль напоминал раннего Гайто Газданова, мужской, аскетичный, с глубиной такой плотной и таинственной, которую обнаруживаешь не с первого раза. Такую книгу хочется перечитывать, к ней тянет снова и снова. По мере погружения на глубину, открываются параллельные миры, казалось бы второстепенные персонажи, внезапно круто меняют сюжет, выходя на авансцену. Множество перипетий, встреч, диалогов выстраиваются в ровную композицию, основа которой - великая, чистая, солнечная любовь мужчины к женщине, женщины - к мужчине, солдата - к Родине, друзей - к солдату. Окончание автор прописал неожиданно - открытый конец, оставляющий недоумение и вопрос. ...И желание прочесть еще раз, встретиться с автором и засыпать его каскадом жгучих вопросов. И еще...
Игорь это обнаружил в самом себе, встал, вышел на сырой прохладный воздух, прогулялся по двору, поднялся наверх, побродил по щебеночным дорожкам сада-огорода, присел под навес, взглянул на рассветное бледно-синее небо и только после этого признался: я хочу написать нечто такое же, только своё. Чтобы любить так!.. Нет, это вам не проходной романчик мальчика с девочкой, это не гормональные вздохи на скамейке под луной, не мечты о счастливой семейной жизни - тут такая любовь, ради которой человек жертвует всем: покоем, сытостью, должностью, собственностью - да самой жизнью!
