Начало весны в чём-то похоже на конец осени. Та же промозглая сырость, тяжёлое небо над головой, только вместо грязи - неопрятные кучи почерневшего снега. Всё меняется, когда в разрыв пелены облаков бросается солнца луч. Радостно прыгают воробьи, оживает весёлыми красками улица. Даже некрашеные фасады домов, кажется, смывают оттенок разрухи в пользу благородной старины.

Сорок второй дом по улице Некрасова, сколько Борис себя помнил, был занят под государственные учреждения, столько и не ремонтировался. Сия участь избежала его даже в тучные годы нефтегазового ренессанса, когда чиновники имели свойство пилить бюджет на декорирование подведомственной территории, но до данного объекта так и не добрались. Именно поэтому их встречал обшарпанный фасад, устремлённые в затемнённую высь потолки и огромные скрипучие двери, оставшиеся в наследство, кажется, со времён строительства в 30-х годах. Впрочем, не сказать, что это не нравилось Борису. Наоборот, это место будило далёкие воспоминания детства, когда он совсем мальчишкой блуждал по хитросплетению казённых коридоров. Как давно это было...

Впрочем, некие изменения присутствовали. В памяти Бориса всплывали воспоминания о сонном бюрократическом царстве, неторопливых клерках в лице бесформенных женщин сильно за сорок, вальяжной атмосфере государева учреждения. Сейчас было иначе. На блеклых стенах, помнивших сталинские пятилетки, висели табло электронной очереди, перемигивались светодиоды вай-файных баз, по коридору суетно и весело носились секретари и референты. Что взять с молодёжи - ей на месте не сидится. Тяжёлые двери кабинетов делили внутренне пространство на две части: коридор, отданный на откуп длинноногой молодёжи, и рабочие кабинеты, где бал правил люд пенсионного возраста. Казалось, что иных возрастных категорий само здание не приемлет по неизвестным причинам. Впрочем, Борис предпочитал не акцентировать на этом внимание.

Их ждали в Комитете Социальной Справедливости, который неожиданно для них располагался в бывшем актовом зале. Они пришли чуть ранее назначенного срока, поэтому пристроились в конец небольшой очереди, где, ожидая вызова, коротал время высокий сухой старик и молодящаяся женщина лет под пятьдесят. Женщина оказалась знакомой жены. Они когда-то учились вместе. Борис её смутно припоминал, хотя давно не виделись.

Женщины принялись щебетать о своём насущем, Борис лениво прислушивался к их разговору, а в памяти постепенно формировался образ жёниной сокурсницы. Та любила хорошую жизнь, успешно лезла наверх, но какими-то особыми гадостями не запомнилась. К тому же имела одну хорошую,с точки зрения Бориса, черту: всегда была проста в общении. Вот и сейчас они с женой принялись вспоминать мир за пару геологических эпох до нынешнего момента. Эпох, к сожалению, не очень весёлых. Даже Инне пришлось не сладко. Рушились карьеры, брачные узы, да что там личные печали - государства, что считали себя вечными, пали, погребая под своими обломками несчастных сограждан. А на их развалинах начиналась новая и очень суровая жизнь. В итоге мужа нет, детей нет. Инна небольшой клерк в государственном приюте Последней Надежды. Работа унылая, возраст (не смотря на женские ухищрения) давит. Услышала о госпрограмме "Вторая Судьба", по протекции записалась на комиссию.

Борис с женой, в отличие от Инны, о такой программе раньше не слышали, а полученное приглашение было для них неожиданностью. В официальных проспектах было указано, что связана она с профилактикой здоровья дееспособных граждан предпенсионного возраста, поэтому жена Бориса настояла на обязательном посещении. Благо возраст и перенесённые жизненные неурядицы к особому здравию не располагали. Бориса только удивило, что вместо медицинского учреждения, в чью компетенцию по здравому смыслу входил данный вопрос, их принимали в административном здании Комитета Социальной Справедливости. Впрочем, ждать осталось не долго.

****

Председатель комиссии окинул взглядом вновь вошедших. Конечно, фотографии, и даже не одна, были приложены к делу, но визуальный контакт был очень важен. С одной стороны, оценивать претендентов надо было холодно и рационально, с другой, некая эмпатия облегчала решение. А в данном случае ситуация была пограничной.

Перед ним сидели мужчина и женщина под шестьдесят. Хотя председатель точно знал мужчине 52, женщина его чуть моложе. Муж и жена ещё до Большого Писеца. Не всем так повезло. Впрочем, и для них БП был не сахар. Сухие, с выбеленными волосами, с тонкими полосками крепко сжатых губ. Казалось, что перед председателем не муж и жена, а брат и сестра - настолько они походили друг на друга своим обликом.

Он ещё раз пробежался по анкете. У мужчины полная гражданская выслуга. С первых дней в ополчении, дорос до начальника штаба батальона. Ранения, награды. Комиссован по состоянию здоровья. Трудится в инфраструктурном комитете. Жена гражданин с выслугой первого класса. Работа, работа, работа.

Он остановился на пункте о детях. Все мертвы. Один сын погиб пять лет назад во время восстания адептов Всемирного Халифата. Тогда бородатые, пользуясь отвлечённостью Республики на Западном фронте, нанесли удар с Юга, инициировав к тому беспорядки по всему урало-поволжскому региону. В получившимся слоёном пироге надежда была только на учебные батальоны, которые и полегли в полном составе, задержав наступление халифатовцев до прихода основных сил. Старший сын был призван за месяц до этого события. Тот год стоил Республике много крови. Дочь унёсла эпидемия собачьего гриппа. Впрочем, тогда был страшен не сам грипп - сколько лежащая в развалинах отечественная фармакология. За весёлую жизнь нулевых пришлось расплачиваться дорого и долго. Именно оттуда у мужчины и женщины тусклые глаза и серо-траурный покрой одежды. Держаться они только на работе и воспитании приёмных детей.

****

Борис с некоторым любопытством разглядывал комиссию. Идея с медицинским осмотром окончательно умирала у него в голове. Для этого не нужно собирать столько представительных джентльменов и одну леди.

В просторном зале был накрыт длинный стол, за которым сидело девять человек, хотя были ещё места. Большинство уткнулось в планшетники, но два человека ворошили обычную бумагу - видимо она была им привычней для работы и пометок. То один, то другой по очереди отрывали глаза, чтобы бросить длинный и острый взгляд в сторону вошедших. Взгляд был тяжёлый и глубокий, словно бы старающийся дотянуться до тех глубин души, в которые Борис старался не заглядывать сам.

Троим из комиссии было под пятьдесят, другие выглядели значительно младше. Один из них бросил на Бориса острый взгляд, и он его узнал. Небрежная светлая чёлка, лицо херувима. Только портил впечатление грубый шрам на пол лица и тяжёлая бездна глаз, которых не бывает у двадцатилетних. Перед ним сидел былой герой легендарной Новороссии, который, по всей видимости, пошёл новомоднюю процедуру обновления.

Борис подумал, что так, наверное, по задумке Толкиена выглядели нолдоры - сыновья мятежного феанорова семени. Прекрасные и вечномолодые, но в то же время переполненные пережитыми горестями. Трое других членов жюри так же явили не совсем натуральную молодость. Что-то тревожное прокатилось в душе Бориса. А председатель задал первый вопрос: