Выйдя из самолета в помещении аэропорта ЛэБуржэ, Строитель окунулся с головой в совершенно иной мир. Мир оглушающий звуками, ослепляющий яркими красками, раздевающий взглядами женщин, обливающий холодным презрением мужчин. Даже язык, который изучал под руководством лучших наставников с раннего детства, показался соврешенно другим, незнакомым, абсолютно непонятным. Он легко читал высвечивающиеся на бесчисленных табло объявления, рекламу, но все произносимое людьми абсолютно не воспринимал. И Строителя, с его безупречным, грамотным языком, окружающие, удивленно пожав плечами, не понимали.
Позже это прошло, но в начале был шок. Культурный, языковый... и осталась на всю жизнь затаенная нелюбовь к непонятному, а следовательно, чужому обществу. Удивленный и растерянный, с крокодиловой кожи чемоданом в одной, с Кораном в другой руке вошел Строитель в новую жизнь.
Таксист, местный униженный араб, довез его до заранее снятой отцом квартиры, расположенной недолеко от Университета, в престижном современном доме, помог занести вещи, поблагодарил за более чем щедрые чаевые и удалился. Строитель остался один.
Робкий, стеснительный, смуглый высокий юноша в традиционной арабской одежде начал занятия на строительно-инженерном факультете. Слово отца - закон. Это вдохновляло. Ходил на лекции, не пропускал ни слова, учился. Слишком часто ловил на себе призрительные взгляды модных парней в джинсах, в костюмах, презирающих не за слабый разум, не за плохие знания или полное отсутствия таковых, а только за облик, за внешний вид.
Отметины презрительных мужских глаз горели на лице словно пощечины, застывали пеной плевков. Женские взгляды - липкие, раздевающие, оставляли незримые следы алой помады, пота, невостребованного плотского желания, низменной любви с экзотической восточной личностью.
Именно тогда поставил себе Строитель тяжелейшую задачу - стать, во имя Аллаха, не одним из лучших, о нет, но самым лучшим. Оказаться при выпуске впереди всей цепочки одинаково одетых в синии мантии-балахоны выпускников, в белой, овеянной традициями Ислама одежде. Пусть теперь попробуют злословить, пусть попытаются метать презрительные взгляды. До тех пор, однако, прийдется снять и спрятать в стенной шкаф привычное одеяние. Он еще раз перечитал Книгу и понял допустимость и богоугодность задуманного.
Так он мимикрировал в чужой среде. Словно комбинезон диверсанта натянул на себя тряпки из самого дорогого магазина. Денег не жалел, отец присылал столько, что большая часть так и оставалась неистраченной.
Строитель откунулся на прикрытую афганским бесценным ковром скрипучую спинку сидения русского джипа. Исчез Париж. Над головой вновь трепетал на ветру выцветший брезентовый верх уазика, совсем не цветные яркие зонты кафэшек парижских бульваров. Грозные, вековечные скалы вздымались по бокам дороги вместо трепещущих молодой весенней листвой каштанов. Страна священной войны. О, сколь далек, затерянный в пространстве и времени город первой грешной любви от дороги ведущей в урочище "Черная Вдова".
В Париже бурлила, брызгала потоками света и прозрачностью дождей весна. Тело страдало, переполненное желаниями, словно гранатовое зерно соком. По утрам простыни оказывались на полу, скомканные, пропитанные соком ночных, кошмарных и прекрасных снов. Строитель расслабился тогда, поддался невольно греховному обаянию города неверных.
Однажды в уличном кафэ обнаружил на столике забытый журнал. Приоткрыл страницу. Увиденное налило жаром кожу лица, заставило вспотеть ладони. Захлопнул, огляделся исподволь, затеняя робеющие глаза занавесью ресниц, с ужасом ожидая увидать тыкающие пальцы, разверстые в черном смехе пасти ртов. Никто не смотрел на него, не обращал внимания, все занимались своими делами, болтали, читали развернутые газеты, пили кофе, дымили сигаретами. Судорожно свернув журнал в тугую трубку, так чтобы никто не мог догадаться о его грехопадении, бросил на стол деньги и быстро ушел, ели сдерживась от желания перейти на бег.
С тех пор Строителя охватило томление любви. Непреодолимое желание обладать женским телом, сливаться с ним, повеливать, мять, целовать губы, кусать напряженные соски грудей. Можно было попробывать обратиться к услугам профессиональных жриц любви, благо таковых в городе наблюдалось с избытком. Сдерживали не раз слышимые истории о нехороших болезнях, ужасных последствиях, связанных с несмываемым позором, врожденная чистоплотность и брезгливость. Несколько раз пересиливая себя прошелся по тем улицам, где стояли на углах проститутки, но при виде осененных пороком лиц, ощущении запахов продажных тел, мгновенно исчезало мучившее желание.
Студентку американку из Чикаго, Строитель встретил, выбегая рано утром на занятия в Университет. Она расплачивалась с привезжим таксистом, стояла среди сумок, пакетов, чемоданов совершенно неземная, в ореоле разметанных ветром золотых волос, сияя жемчужной улыбкой белоснежных до легкой голубизны зубов, просвечивающих между алых словно драгоценные кораллы губ, нежная кожа ушей казалась настолько тонка, что утреннее солнце без труда просвечивало, окрашивало розовым их изящные обрисы. Наклонившись к окошку машины, девушка невольно открыла его жадному взору обтянутый джинсами задик, грудь не стянутую уздой белья. Он стоял не смея пошевелится между вращающимися дверями холла, застопорив поток выбегающих на работу жильцам, но не слышал ни стука в разделяющее их стекло, ни возмущенных криков, не чувствовал толчков, бьющей по телу двери.
Постепенно обретя вновь способность видеть и слышать, Строитель выскочил на улицу и, заискивающе заглянув в лицо, попросил разрешение помочь с вещами. Девушка милостиво кивнула. Стоя рядом в лифте он вдыхал ее божественный запах, ощущал невзначай то упругость бедра, то легкое касание волос. Пришел в себя лишь около дверей ее квартиры, с зажатыми в руке чаевыми. Она, введенная в заблуждение его обликом, приняла обожателя за нового служащего. Такое оскорбление не сошло бы с рук никому другому. Только ей, ангелу любви, он заранее простил все на свете.
Потом они познакомились, она смеялась, представляя его с чаевыми у закрытой двери, а он не растерялся, вправил полученную мелочь в серебрянную оправу и носил на груди словно талисман. Девушка с золотыми волосами изучала в Париже дизайн и коструирование модной одежды, мечтала о карьере модельера, о выставках, собственных бутиках, о бизнесе. Строитель слушал, не перебивая ее щебет о подругах, о родном Чикаго, о родителях, о школе, снова о подругах, о подругах и друзьях подруг..., не вдаваясь в содержание, просто упиваясь звуками, мелодией речи. Иногда она останаливалась перевести дух и он заглядывал в голубые, словно лагуна возле отчего дома, глаза. Видел в них себя, ощущал впервые в жизни, что нравится женщиине именно как мужчина.
После встреч с американской случалось бежал к зеркалу в ванной и смотрел на свое изображение в полный рост, любовался нежными чувственными губами, томными словно спелые сливы глазами с подсиненными чуть-чуть белками, в обрамлении пушистых, длинных , с загнутыми кверху краями, темных ресниц. Радовался мускулистому телу, плоскому животу, тонким, изящным словно у пианиста пальцам рук, длинным крепким ногам. Убеждался еще раз, что достоин любви своей красавицы.
Почти каждый день после занятий Строитель водил девушку в рестораны, одеваясь по такому поводу в вечерний костюм. Вместе они представляли красивую, своеобразную пару, ловили одобряющие взгляды поситителей мужчин, завистливые - одиноких, ревнивые - некрасивых женщин. Иногда ему казалось, что девушка ждет чего то большего, возможно поцелуя, но скромность и неиспорченность не позволяли молодому мусульманину совершить таинство на людях, при посторонних. В такие дни он забыл о Книге, почти уже любил, принимал мир неверных, впустил его вместе с чувством любви в свою ослабевшую душу.
Женская душа - потемки. Душа неверного - смрадная клоака. Тогда он не понимал это. В мечтах видел себя вдвоем с американкой в родных краях. Ее любящей и любимой женой, с детьми, общими делами, радостями. Себя - заботливым мужем, обеспечивающим безбедное существование большой семьи.
