Наглядевшись на свободную жизнь иностранцев в Немецкой слободе, жизнь, так резко отличающуюся от теремной замкнутости московских боярышень, Пётр не мог довольствоваться одною красотою своей супруги. Пылкая, страстная натура царевича, очевидно, уже тогда искала в женщине, если не знания, то, по крайней мере, ум, между тем как Евдокия Феодоровна Лопухина, судя по отзывам современников, не отличалась умом[3]. Не глупая, но бездарная, кроткая, но ревнивая, дородная и цветущая, но не особенно красивая, она была скучна, невежественна и не терпела иностранцев. О каком-либо образовании её, о каких-либо сведениях, о способности сочувствовать обширным планам царя-преобразователя – у неё не могло быть и речи.[4] Этим, главным образом, можно себе объяснить, почему Пётр так быстро охладел к жене, которую он, впрочем, никогда не любил. Она не могла привязать к себе Петра и потому ещё, что пришлась ему, как замечает Семевский, «не по характеру».

Основываясь на немногих уцелевших письмах царицы к Петру, некоторые историки приходят к заключению, что первые три-четыре года брака прошли в любви и согласии и что Евдокия Феодоровна сильно любила Петра. На самом, однако, деле нежные слова в роде «лапушки», «свет мой», «радость моя», встречаемые в совершенно бессодержательных письмах и записках царицы к Петру, едва ли могут свидетельствовать об особенно глубоких чувствах: они составляли просто-напросто необходимую принадлежность эпистолярного слога того времени в сношениях между родными.[5]

«Государю моему радости царю Петру Алексеевичу, – пишет в одном из первых своих писем царица, – здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам замешкав. А я при милости матушкиной жива. Жёнушка твоя Дунька челом бьёт».

«Пожалуй, батюшка мой, не призри, свет мой, моего прошения, – пишет она же в другом письме, – отпиши, батюшка мой, ко мне о здоровье своём, чтоб мне, слыша о твоём здоровье, радоваться». В других письмах повторяются всё те же фразы. Иногда царица, впрочем, жалуется, что она «бедная, на свете бессчастная», «что не пожалуешь, не пишешь о здоровье своём» и т. д.

Охлаждение Петра к Евдокии Феодоровне произошло, разумеется, не вдруг: оно шло последовательно, день за днём, постепенно увеличиваясь по мере того, как характер, наклонности и требования царицы всё яснее и яснее обозначались перед проницательным царём.

В 1690 году царица разрешилась от бремени сыном. Новорождённый был наречён именем своего знаменитого деда, царя Алексея Михайловича. Это был несчастный, впоследствии, царевич Алексей Петрович. Затем, в октябре 1691 года, царица подарила Петра ещё сыном – Александром, но он жил не долго: скончался через семь месяцев.

Рождение детей не изменило отношения царя к Евдокии Феодоровне. Он всё более и более охладевал к ней, из походов не писал даже к жене своей. Царица грустила, жаловалась на своё одиночество, и в письмах к Петру звала его к себе, но Пётр уже не думал о ней: другая женщина всецело завладела сердцем царя, но пока жива была царица-мать не решался порвать с женою. После кончины царицы Наталии Кирилловны, поддерживавшей согласие между супругами, царь перед отъездом за границу в 1696 году решился окончательно расстаться с Евдокией и удалить её в монастырь.[6]

Причина охлаждения Петра к царице Евдокии Феодоровне, как это признают теперь почти все историки, крылась не только в том, что она «разонравилась царю», что она не соответствовала его идеалу и даже не в том, что другая женщина заняла место в сердце царя. Едва ли не главною причиною, почему Пётр сначала охладел к своей супруге, а затем даже возненавидел её, была та, что она, происходя из семейства, преданного старым порядкам, приверженцам московской старины, как и вся её родня, не сочувствовала «новшествам» царя, не разделяла его идей относительно задуманных им реформ и поддерживала партию недовольных мероприятиями царя-преобразователя. В этом и кроется главная, а по крайней мере одна из главных причин разрыва Петра с Евдокиею Феодоровною.

В пригородной, под Москвою, Немецкой слободе, куда в XVII веке были выселены иностранцы, в числе других семейств жило семейство Монсов. Посещая с особенным увлечением слободу и проводя целые дни у своего любимца Лефорта и других знакомых иностранцев, Пётр увидал там девушку, которая сразу его пленила, и к которой он воспылал горячею любовью.

Покорившая сердце царя немка Анна Монс была дочь Иоанна Монса, уроженца города Миндена, что на Везере, по свидетельству одних писателей – виноторговца и бочарных дел мастера, по другим – золотых дел мастера.

Монс с женою выехал в Россию в половине XVII столетия и поселился в Москве, в Немецкой слободе. Лефорт, самый близкий человек и будущий сподвижник царя-преобразователя, был близко знаком с семейством Монсов, а с Анной, отличавшеюся замечательною красотою, – по свидетельству тогдашнего австрийского посла Гвариента, – этот умный женевец находился в самой интимной дружбе.

Анна Монс

Красавица-Анна произвела на царя глубокое впечатление. Знакомство с ней относят к 1692 году и тогда-то замечают полное охлаждение царя к царице Евдокии Феодоровне. В скромный домик Монсов в Немецкой слободе больше тянет царя, нежели во дворец, где его ждёт плачущая царица.[7]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.