«А на святую Пасху нынешнего года из вышесказанных вдова Елена Степанова стала кликать и выкликала на меня. Почему и призвал меня староста той деревни Глотовки Борис Васильев в дом к той женке, где священник Николай Петров над нею читал какую-то книгу и она, Степанова, вырвав у него оную книгу, ударила ею меня, потом таскавши меня за волосы, кричала, чтоб меня выгнали вон. И как староста и священник стали меня про испорченье той Степановой расспрашивать, то я чинила в том запирательство, и попу говорила, что если я в том виновата, то б поставил меня на трое сутки в часовню, после чего меня и отпустили. Спустя немного, призвав меня на сход, все крестьяне стали допрашивать про испорченье Акулины Дементьевой и прочих, и как я на себя ничего не показывала, то, привязав меня к жерди, били немилосердно пинками, палками и кнутьями. Потом, сделав колодку на шею и на руки, повесили меня на воротной столб, но тот упал, после чего посадили меня в железа, в коих и сидела я дни с три. После сего, что со мною делали и каким образом в сей суд представлена – не помню, ибо была в беспамятстве. Более сего показать ничего не знаю. На воровствах и разбоях не бывала, поджогов и смертных убийств не чинила, воровских людей не принимала и не держала и с ними не зналась, людей ничем не окармливала и с подобными себе не зналась, и в сем допросе показала самую сущую правду».
Выслушав это признание чародейки, власти города Вольска рассуждали так: «А хотя признание преступницы и сходствует некоторыми местами с показанием старосты деревни Глотовки; но ни мало вероятия недостойно то, чтоб дьяволу быть непосредственно во власти человека, и он мог бы им повелевать, да хотя б и можно было быть ему в послушании у человека, но привесть его в таковое будто б таким пустым обрядом можно было; но как сей суд (т.-е. суд города Вольска) старался испытать, что болезнь вышеозначенным людям причинена тою Козыревою не ядом ли каким или другими какими вещами, но она с постоянством утверждала, что ничем их не окармливала, а страдали точно от дьяволов, посланных в них от нее – что б, кажется, напрасно на себя нанести никто не захотел, то сей суд за сим более от нее выведывать ничего не может, ибо она уже довольно увещевана, и тем решиться, мнения на то положить не может».
Вследствие такого рассуждения, видя свою некомпетентность в этом непонятном для судей деле, судьи ищут помощи в законе и в учреждении об управлении губерний и находят (гл. 36, стр. 399), что «дела колдунов подлежит отсылать в совестный суд». Но и тут судьи не решаются сделать то, что, по-видимому, велит им закон. «А хотя (рассуждают судьи) по должности нижнего земского суда и следовало преступницу отослать по исследовании уже о всем ее преступлении, но угодно ли cиe будет совестному суду, или и преступница не сделает ли основательного признания, чтоб могло быть почтено справедливости, неизвестно; а можно будет оное учинить по повелению уже совестного суда, и чрез то сей суд избегнет напрасного затруднения».
Наконец, судьи решаются, и чародейка под стражей отправляется в Саратов.
В Саратове, как видно, судьи были несколько умнее, чем в Вольске, да и сама чародейка, по-видимому, одумалась и поняла, что как в своей Глотовке, так и в Вольске наговорила много лишнего, чего в Саратове говорить не следовало. На допросе в совестном суде она показала только, что крестьянка их Елена Степанова нынешнею Пасхою, «неведомо отчего, будучи в беспамятстве, начала выкликать, что будто она, Козырева, ее попортила; что вследствие этого старостою своим и была вызвана в дом этой кликуши, где над нею священник Николай Петров читал какую-то книгу, а кликуша, вырвав у него ту книгу, ударила оною её, Козыреву, в лоб так сильно, что она с ног упала; потом, таская её за волосы, кричала, чтоб её вон выгнали; что затем поп и староста спрашивали ее, за что она испортила Степанову; что она, как за собою не ведавшая, ни в чем им не призналась; что в оправдание свое говорила: если она им кажется подозрительною, то б поставили ее вместо наказания на трое суток в часовню; что через несколько времени затем призвали ее на сход и истязали самым бесчеловечным образом, так что она уже ничего не помнит – ни того, что она говорила на сходе, ни того, как возили ее в Вольск, ни того, что она там говорила на суде».
Совестный суд обратил внимание в первой мере, конечно, не на «колдовство и чародейство», а на истязание самой чародейки, на причины, побудившие ее добровольно назвать себя колдуньей, и на ту бессмысленную роль, какую играли в этом деле власти города Вольска. Совестный суд поставил им на вид важные упущения по этому делу, именно то, что чародейка «при мирском сходе была бесчеловечно избита», а потому следовало освидетельствовать эти побои, между темь вольские власти не говорят об этом даже ни слова в бумаге, при которой прислана в Саратов чародейка, «каковыми неосновательными бумагами делается совестному суду единое затруднение и лишняя переписка», заключает совестный суд, и тут же советует вольским властям быть осмотрительнее. Затем совестный суд нашел, «что хотя мнимая чародейка и показала в совестном суде, что она в тех злодеяниях, коими изобличается, совсем безвинно, а что-де она показывала по представлении её в нижний земский суд (т.-е. в Вольске), того она от смертельных побоев, кои ей учинены были при сходе, совсем не помнит; но как и оное не может быть, чтоб вся деревня согласилась ее оклепать напрасно, почему совестный суд и доходить, что она, Козырева, для какой-нибудь своей корысти от глупости похвалялась выдуманными какими-либо чародействами прежде, с чего и в Вольском нижнем земском суде показала, что она под властью своею имеет нескольких дьяволов, а наконец одумавшись, в совестном суде совсем от прежде ею показанного отперлась, как выше сего значить, ссылаясь на причиненные ей побои, от коих будто б была без памяти; но как прежний допрос её почти на трех листах да и с показанием старосты сходствует, чего в беспамятстве человеку показывать нельзя, чем самым более подало сомнения совестному суду, что она прежде таковым чем-либо похвалялась, что по вкоренившемуся в народе низкого состояния суеверию и казаться может для их за истину; и тем самым подала повод всем, кои из прихоти ль иль может быть по тогдашнему праздничному времени иные в пьянстве – последнее кажется вероятнее – оклеветать себя, – чево для, в страх другим, отослать ее, Козыреву, в рабочий дом сроком на два месяца».
Относительно тех крестьян и крестьянок, которые на сходе объявили, что «они чувствуют во внутренности у себя дьяволов, – что никак не естественно (прибавляет совестный суд), а часто находимы были тому, разные причины, например, по злости и сему подобное – совестный суд заключил, что и этих не следует оставлять без наказания «за таковую нелепую выдумку», и потому всех их, кроме попадьи, присудил к содержанию в рабочем доме на две недели и велел местным властям «забрать» их и прислать в Саратов. «А как в числе зараженных нелепою выдумкою замешалась и священника Николая жена, Федосья Федорова, то совестный суд об ней приговору никакого сделать не может; но дабы таковая грубая закоснелость не осталась без должного взыскания, то, в пресечение могущих впредь последовать подобных сему злодеяний, сообщить о том духовному правлению, в чем совестный суд и надеется, что она (т.-е. попадья), по мере своего преступления, без должного наказания не останется».
Но власти города Вольска, которые так искренно верили в чародейственную силу Козыревой, по-видимому боясь её чар, не спешили исполнять предписания совестного суда и ничего не делали. Совестный суд жаловался на них на местническому правлению, говоря, что чародейку, как обманщицу[6], он засадил в рабочий дом, и прося понудить вольские власти к присылке в Саратов мнимых бесноватых деревни Глотовки.
Между тем через несколько времени к правителю саратовского наместничества, генерал-поручику Поливанову, явилось пять глотовских беснующихся (присланные неведомо от кого, без всякого виду с одними подводчиками). Поливанов отправил их в совестный суд.
