Ступая мимо чёрных ниш, она особа не оглядывалась. Смотрела перед собой, чтобы не наступить в какую-нибудь из грязных луж, что покрылись ледяной корочкой, слыша лишь хрипы, шуршания и всхлипы позади себя. Тихие голоса ещё живых преступников либо пребывавшие в беспамятстве, некоторые пытались дотянуться до неё своими скрюченными сухими пальцами. В такие моменты она брезгливо одёргивала подол мантии, даже не глядя на них, шла вперёд. Ещё две ниши и она останавливается, поворачивается лицом к прутьям и опускает взгляд на серую фигуру в полосатой пижаме, что лежала в углу спиной к ней. Взгляд брезгливо скользит по нему, по тряпке грязной, что служила ему подстилкой, по чёрному неровному полу и останавливается на металлическом подносе. Круглая глубокая тарелка, а в ней серая масса, а в середине непозволительно маленький кусочек чёрного хлеба.

- Кто здесь? – звучит глухо голос мужчины, когда что-то металлическое лязгнуло позади него.

Он быстро разворачивается и вжимается в стену, стараясь слиться с ней, напугано озирается по сторонам и тормозит свой затравленный взгляд чёрных глаз на фигуре, что стояла у его клетки. Ему пришлось какое-то время вглядываться, чтобы узнать девушку. Как же, её лицо было знакомо всему волшебному миру. А её история во всей красе представлена на обозрение с утаением некоторых моментов. Жалкой, несчастной подруге Гарри Поттера досталась худшая учесть. Побывать в плену, быть испытуемой и лишиться там же своих родителей. Это приносило неимоверное наслаждение для всех ненавистников грязной крови. Её крови. Ей подобных.

Уродов.

- Это что, - шепчет он, отстраняясь от стены, и чуть горбится, чтобы ещё лучше разглядеть гостью, - сама подстилка святого Поттера ко мне пожаловала?

Она не вызывала в нём страха. Никакого беспокойства. Только насмешки и ехидное злорадство. Как и всем его подобным.

- Подойдите поближе, рассмотрите, - Гермиона ухмыляется, вытаскивая руку из кармана, и манит его указательным пальцем подойти к ней ближе.

И он приближается, скалится, оголяя свои неровные почерневшие зубы. Это был мужчина лет пятидесяти, чёрные как смоль, волосы свисали как сосульки, прилипшие друг к другу, местами проступала седина и небольшой прорех лысины на макушке. Он был одного роста с Гермионой, но сейчас казался гораздо ниже, потому что горбился.

- Что же ты тут забыла, пришла позлорадствовать? Только вот не ты меня поймала, - он уже в паре метров от клетки.

Ближе.

- Какого, это было? – спрашивает она, опуская руку, а мужчина вопросительно клонит голову на правую сторону, - разрушать могилы моих родителей?

- Оо, - он сцепляет пальцы на ржавых прутьях и приближается лицо, отчего девушка инстинктивно чуть отстраняется, так как вонь и уродство было невыносимым, - чудесно. Это же поганые маглы, бесполезные и никчёмные. А ещё они породили такую как ты.

- Скажите, у вас есть семья?

- Ты беседы пришла со мной вести, Грязнокровка? – рычит он, ошмётки слюны разлетаются по сторонам, - я бы ещё достал их разложенные скелеты и доставил тебе на порог дома, если бы мы знали, где ты прячешь свою задницу! А мы узнаем! Нас достаточно! Скоро вы все пожалеете, что родились на свет! Ублюдки! И даже твой святой Поттер тебе не поможет!

Всё происходит слишком, очень быстро. Она прокручивала это в своей голове сотню, миллионы раз. Брезгливость отступила на задний план после его последних слов.

Последних.

Больше его рваный рот не скажет ни слова и не издаст никаких звуков.

Вложив всю молчаливую ярость в руки, она хватает его за грудки, сжимая влажную ткань формы и притягивая сильнее к клеткам, заталкивая в его рот что-то почти по самое основание языка заставляя закашляться, следом пропихивает кусок того самого чёрствого куска хлеба царапая его слизистую, резко отстраняется отрывая его скрюченные пальцы от своей руки.

Мужчина заваливается на пол жмётся к стене, кашляя и выплёвывая куски сухаря. Морщится и сжимает горло словно его что-то душило.

- Что…что ты сделала?! – кричит он, в страхе озираясь на девушку.

Гермиона брезгливо вытерла пальцы об подол мантии, всё равно она от неё избавится, как только выйдет отсюда, потому что она уже пропитана грязью и вонью этого гиблого места. И затем подняла взгляд на забившегося в угол мужчину. Ещё с минуту смотрит на его потуги что-то выплюнуть и говорит всё так же спокойным голосом:

- Не старайтесь, таблетка уже внутри и растворяется она в считанные секунды.

Узник замирает и сглатывает, его выступающий кадык подёргивается, а на лбу проступила испарина.

- Мерзкая сука, что ты мне дала?!

- Что-то нечто приятное, - её губы расползаются в улыбке и голова чуть склоняется, - приятное для меня.

И она уходит. Оставляя позади себя истошный крик и удары об клетку. Преступник кричал ей вслед проклятиями, унизительные, но совершенно не задевающие её. Не теперь. Она смирилась. Ступая на первые ступеньки, она замирает, вслушиваясь в приступы паники мужчины, вслушивается в нотки его истеричного голоса, вслушивается в лязг прутьев, вслушивается и закрывает глаза. На место приятного томительного удовлетворения, приходит обречённость. Она теряла себя. Окончательно. Но что-то держало её ещё в этом мире. Сколько раз она пыталась? Нескончаемое количество раз, изводя Гарри до истерик. А теперь за столько лет её всколыхнуло воспоминание о родителях. Жгучее. Невыносимое чувство прожигало в ней новую дыру.

Уродка.

***

- Папа.

Драко открывает резко глаза почти подскакивая в постели, отчего морщится и вытирает ладонью лицо, будто от невидимой влаги. Лёгкая тяжесть сбоку на постели даёт понять, что он здесь не один, и голос сына ему не почудился. Так, и есть, мужчина перевёл взгляд на ребёнка, что сидел подле него, сгребая в руках одеяло, и напугано смотрел на родителя, боясь, что его прогонят.

- Скорпиус?

Драко прекрасно понимал, что это за чувство в его сыне засело так глубоко, сейчас мальчик напоминал его в детстве. Только Драко никогда так не рисковал и не беспокоил своих родителей. Ведь Малфои ничего не боятся, даже будучи маленькими беззащитными детьми. Мужчина осторожно касается головы мальчика, проводя ладонью по волосам, и сын поддаётся навстречу, плавно перебравшись в его руки, и ложится рядом.

- Приснилось что-то? – спрашивает Драко, укладывая сына ближе к себе, и накрывает одеялом.

- Я по маме скучаю, - шепчет он, виновато пряча взгляд, и сжимает маленькими пальчиками ладонь отца, что покоилась под его головой, - папа, а маме там не грустно?

- Если ты грустишь, то и она будет грустить, если ты счастлив то и она счастлива, - шепчет Драко, утыкаясь в светлую макушку, вдыхая родной запах.

- Я иногда, чуть-чуть грущу, не сильно, - бормочет Скорпиус, утыкаясь взглядом в стену, - когда скучаю по ней, Папа?

- Что, сынок?

- Я очень люблю тебя.

Врезаются слова подобно тёплым лучам, грея и завораживая. Драко шепчет взаимные слова, которые не произносил никому и никогда, кроме него, единственного и дорогого человека. Это было не стыдно, это было нужно. Необходимо. Он старался, как мог, не знал как, но старался ради сына, старался воспитывать его правильно. Но постоянное чувство страха его не покидало, справлялся он благодаря словам Нарциссы: «Нельзя уберечь от всей боли этого мира, но ты можешь дать ему больше чем вся боль – отцовскую любовь. Она будет маяком, там, где невыносимо». Только в такие минуты он понимал, что делает всё правильно.

Малфой закрывает глаза и утыкается в макушку, что пахла мылом. Вот так, иногда позволяя себе такие слабости, позволяя уносить свои мысли далеко, внедряясь даже в те воспоминания, о которых было просто невыносимо вспоминать. Нежелательно, но и они постепенно угасали в нём. И это почти радовало. Со временем проходит всё, не бесследно, но проходит, оставляя после себя затянувшиеся шрамы.

***

- Ты была в Азкабане?

Раздаётся голос с порога спальни. Гермиона вернулась на два часа раньше от магловского психотерапевта. К магическим лекарям она не обращалась более, чтобы избежать лишней шумихи вокруг своей персоны. Гарри пришлось около трёх лет прятать её и скрывать приступы. Сейчас, каждые три месяца она посещала Александру Фокинс, миловидная пухленькая женщина, работающая исключительно со сложными случаями.