– Пожалуй, не только ради этого, – ответил Крафт, ухмыляясь.
Приворотное зелье Айки Шонштейна[3]
Аптекарский магазин «Синий свет» находится в деловой части города – между Бауэри-стрит и Первой авеню, – там, где расстояние между ними наикратчайшее. «Синий свет» полагает, что фармацевтический магазин не то место, где продают всякую дребедень, духи и мороженое с содовой. Если вы спросите там болеутоляющее, вам не подсунут конфетку.
«Синий свет» презирает современное, сберегающее усилия искусство фармацевтики. Тут сами размачивают опиум, сами фильтруют из него настойку и парегорик. По сей день пилюли тут изготовляют собственноручно за высокой рецептурной конторкой на специально служащей для того кафельной дощечке – дозируют шпателем, скатывают в шарики с помощью большого и указательного пальца, обсыпают жженой магнезией и вручают вам в круглых картонных коробочках. Аптека стоит на углу, где стайки веселых растрепанных ребятишек играют, бегают взапуски и становятся кандидатами на таблетки от кашля и мягчительные сиропы, поджидающие их в «Синем свете».
Айки Шонштейн был в нем ночным фармацевтом и другом своих клиентов. Так уж оно повелось на Ист-Сайд, где сердце фармацевтики еще не стало glace[4]. Там аптекарь, как оно и следует быть, – советчик, исповедник и помощник, умелый и благожелательный миссионер и наставник, чью эрудицию уважают, чью высшую мудрость глубоко чтят и чьи лекарства, часто не притронувшись к ним, выбрасывают на помойку. Оттого-то повисший крючком и оседланный очками нос и тощая, согбенная под бременем познаний фигура Айки Шонштейна были хорошо известны в ближайших окрестностях «Синего света» и ученые назидания ночного фармацевта высоко ценились.
Айки проживал и завтракал у миссис Ридл, в двух кварталах от аптеки. У миссис Ридл была дочь, ее звали Рози. Скажем без обиняков – вы ведь, конечно, и сами догадались – Айки боготворил Рози. Ее образ вошел в его мысли столь постоянным ингредиентом, что уже никогда не покидал их; она была для него сложным экстрактом из всего абсолютно химически чистого и утвержденного медициной – во всей фармакопее не нашлось бы ничего ей равного. Но Айки был робок – застенчивость и нерешительность служили ему плохим катализатором для преобразования надежд в реальность.
Стоя за конторкой, он являл собою существо высшего порядка, сознающее свои особые достоинства и эрудицию, а за пределами аптеки это был тщедушный, нескладный, подслеповатый, проклинаемый шоферами ротозей – в мешковатом костюме, перепачканном химикалиями и пахнущем socotrine aloes[5] и valerianate ammoniae[6].
Нежелательной примесью к розовым мечтам Айки Шонштейна (вполне-вполне уместный каламбур!) был Чанк Мак-Гоуэн.
Мистер Мак-Гоуэн также стремился поймать на лету ослепительные улыбки, кидаемые Рози. Но если Айки стоял у задней черты, то Мак-Гоуэн ловил их прямо с ракетки! Вместе с тем Мак-Гоуэн был и другом, и клиентом Айки и частенько, после приятной вечерней прогулки по Бауэри-стрит, заглядывал в «Синий свет», чтобы ему помазали йодом царапину или же залепили пластырем порез.
Как-то раз к вечеру Мак-Гоуэн с обычной своей непринужденностью манер ввалился в аптеку – ладный, видный с лица, ловкий, неукротимый, добродушный парень, – и уселся на табурет.
– Айки, – обратился он к фармацевту, когда тот принес ступку, сел напротив и принялся растирать в порошок бензойную смолу. – Раскрой-ка уши пошире. Выдай мне зелье такое, какое мне требуется.
Айки внимательно оглядел внешность мистера Мак-Гоуэна, отыскивая обычные свидетельства конфликтов, но ничего не обнаружил.
– Снимай пиджак, – приказал он. – Значит, все-таки пырнули тебя ножом в ребра. Сколько раз говорил я тебе – итальяшки до тебя доберутся.
Мак-Гоуэн усмехнулся.
– Да нет, не они. Не итальяшки. Но насчет ребер диагноз ты точно поставил – верно, это под пиджаком, возле ребер. Слушай, Айки, мы – я и Рози – решили нынче ночью удрать и пожениться.
Указательным пальцем левой руки Айки крепко придерживал край ступки. Он сильно стукнул по пальцу пестом, но боли не почувствовал. А на лице мистера Мак-Гоуэна улыбка сменилась выражением мрачной озабоченности.
– То есть, понятно, если она в последнюю минуту не передумает, – продолжал он. – Мы вот уже две недели утаптываем дорожку, чтобы дать деру. Сегодня она тебе скажет «согласна», а к вечеру стоп – нет, говорит, не выйдет. Теперь вот как будто вконец порешили на сегодняшнюю ночь. Рози уже два дня держится, вроде бы не отступает. Но, понимаешь ли, до того срока, на какой мы уговорились, еще целых пять часов – боюсь, в последний момент, когда уже все будет на мази, она опять даст отбой.
– Ты сказал, что тебе нужно какое-то лекарство, – напомнил Айки.
На лице мистера Мак-Гоуэна отразились смущение и тревога – отнюдь не обычное для него состояние. Он скрутил в трубку справочник патентованных лекарств и с ненужной старательностью насунул его себе на палец.
– Понимаешь, я и за миллион не соглашусь, чтобы этот двойной гандикап дал сегодня неверный старт, – сказал он. – В Гарлеме у меня уже снята квартирка – хризантемы на столе и всё такое. Чайник наготове, только вскипятить. И я уже договорился, церковный говорун будет ждать нас у себя на дому ровно в девять тридцать. Ну, просто нельзя, чтоб все это сорвалось. Если Рози снова не пойдет на попятную…
Мистер Мак-Гоуэн умолк, весь во власти сомнений.
– Я пока еще не усматриваю связи, – сказал Айки отрывисто. – О каком зелье ты болтаешь и чего ты хочешь от меня?
– Старик Ридл меня не жалует, то есть ни вот столько, – продолжал озабоченный претендент на руку Рози, желая высказать свои соображения до конца. – Уже целую неделю он не выпускает Рози со мной из дому. Они меня давно бы выкинули, да не хочется им терять денежки, которые я плачу за стол. Я зарабатываю двадцать долларов в неделю, Рози никогда не раскается, что сбежала с Чанком Мак-Гоуэном.
– Извини, Чанк, – сказал Айки, – мне надо приготовить лекарство по срочному рецепту, за ним должны скоро зайти.
– Слушай, – вдруг вскинул на него глаза Мак-Гоуэн, – слушай, Айки, нет ли какого-нибудь такого зелья – ну, понимаешь, каких-нибудь там порошков, чтоб если дать их девушке, она полюбила тебя крепче, а?
Верхняя губа Айки презрительно и высокомерно искривилась: он понял. Но прежде чем он успел ответить, Мак-Гоуэн продолжал:
– Тим Лейси рассказывал, что как-то раздобыл у одной старухи гадалки такой вот порошок, развел в содовой и скормил его своей девушке. Она едва глотнула, и парень стал для нее первым номером, все остальные уже и в счет не шли. Двух недель не прошло, как они окрутились.
Сила и простота – таков был Чанк Мак-Гоуэн. Более тонкий, чем Айки, знаток людей понял бы, что грубоватая форма надета на отличный каркас. Как умелый генерал, готовящийся завладеть враждебной территорией, он выискивал меры, чтобы предотвратить все возможные неудачи.
– Я подумал вот что, – продолжал Чанк с надеждой в голосе, – будь у меня такой порошок, я б подсыпал его Рози сегодня за ужином. Может, это ее подстегнет, не станет, как всегда, отнекиваться. Я, само собой, не считаю, что ее надо силком, на поводу тянуть, но женщинам оно как-то сподручнее, когда их в каретах увозят, чем вот так самой давать старт. Если зелья на несколько часов хватит, дело выгорит.
– На когда назначен этот дурацкий побег? – спросил Айки.
– На девять часов, – ответил мистер Мак-Гоуэн. – Ужин в семь. В восемь Рози прикинется, что голова разболелась, пойдет спать. А в девять старик Парвенцано пропустит меня своим двором, и я пролезу через забор Ридла, там, где доска отстала. Проберусь к окну Рози, помогу ей спуститься по пожарной лестнице. Затеяли все так рано из-за священника, он потребовал. Да все проще простого, только бы Рози не отступила, когда придет момент. Ну, как насчет порошков, можешь ты мне это устроить, Айки?
