Кенгуру не повезло,

Съела битое стекло.

Еще вариант

"От кефира развезло".

Затем возник гидровариант

"Напоролась на весло",

- тоже довольно загадочный. И, наконец, вполне обиходный, такой понятный и такой несчастный случай:

Кенгуру не повезло

В сумке молнию заело.

Обратились к лисе. Сразу же возникла строка "Говорят, лиса хитра", которая получила ряд разнохарактерных продолжений от рассудительного

"Потому что жизнь - игра"

(вспомним про верблюда) и описательного

"От макушки до нутра"

до вполне сюжетного

"Сперла шубу у бобра"

и даже

"Словно наша медсестра".

Следующая строчка "Целый день шипит гусак" тоже имела самые разнообразные завершения:

1. Мол, страшнее нет кусак,

2. Ох, найдет его тесак,

3. Хоть бы к вечеру иссяк,

4. Может, он попал впросак?

Дальше было еще немало строк про всяческих зверей: "До чего пахуч козел", "У кита усы внутри", "Льва зовут царем зверей" и т.п., но больше всех повезло крабу, возникшему в строчке "Краб по пляжу ходит боком". Во-первых, оказалось, что он делает это

"Истекая желчным соком",

во- вторых,

"Чтоб не сбили ненароком",

в-третьих,

"Наслаждаясь нефтестоком"

(вы, конечно, узнали сестрорецкого или лахтинского краба-мутанта?). И, наконец, четвертый вариант, увы, опять нескладный, но такой симпатичный и такой по-человечески понятный:

Краб по пляжу ходит боком,

У него на плавках дырка.

НА КОГО ПОХОЖ ЗУБНОЙ ВРАЧ

- ...а теперь представьте себе как будто вы оказались в кабинете зубного врача.

- А можно где-нибудь в другом месте?

- Да. В цирке, например. Или в планетарии. Можно?

- Нет. Только в кабинете.

- А можно в кабинете логопеда?

- Или ухогорлоноса?

- Нет. Только зубного врача.

- А можно не себя представить?

- Можно Васю? Или Петю?

- Хорошо, можно Петю. Но лучше все-таки себя.

- Это ужасно. Боль, кровь, страх, унижение.

- Но я же сказал - "ПРЕД-СТАВЬ-ТЕ". Я же сказал - "КАК БУД-ТО". Ну?

- Хорошо, представили. Как будто.

- А дальше что?

- А дальше сравнивайте. Что вокруг вас на что похоже. В зависимости от того, что с вами происходит в данный момент. Понятно?

- Не очень.

- Очень не...

- Объясняю. Когда вам скверно, мир вокруг окрашивается в темные тона, люди, предметы напоминают что-нибудь тяжелое, мрачное, убийственное, а когда вам весело и легко, окружающий мир...

- Понятно.

- Врач сперва похож на кого?

- На мясника.

- Допустим. А когда сверлит зуб?

- Уж-ж-жас. На палача.

- А когда вы прощаетесь с ним?

- На дедушку Мазая.

- Молодцы. Итак, вы в кабинете зубного врача. Действуйте.

Марина Красильникова:

Деревянная скрипучая лестница в кабинет. Три ступеньки на эшафот. Ступеньки на костер. Ух, какая жалкая, какая противная дрожь во всем теле. Не страшно - но противно.

Вхожу. Кресла - маленькие гильотины. Блестящие инструменты орудия пыток. Врач - палач в белом халате. Мясистая рука с хищно сверкающим зеркалом и корявой иглой тянется к зубам. Все замерло. В ушах стынет тишина. Скрежет инструментов застрял, как в вате. Стерильные орудия пыток режут глаза. Сугробы покрывал и саваны халатов...

Шварк! Еще шварк!

- Можешь идти.

- Ура!

Орудия пыток - всего лишь маленькие никелированные помощники. Скрежет бормашины - Сороковая симфония Моцарта.

Как легко на зубах!

Сева Зельченко:

Петя вошел в кабинет и начал сравнивать. Кресло похоже на плоского, складного удава с одним глазом. Бормашина - на белку в колесе. Корзина для бумаг - на шлем ископаемого рыцаря.

Тоскливо.

Его усадили в кресло, а он сравнивал. Вой сверла похож на зазубренное, тысячекратноповторенное длиннохвостое правило. Скучно. Ну что они тянут?

Ага, началось.

Сравнивает. Часы - немигающий глаз Всевышнего. Врач - нечто механическое, вечное, постылое. Все неподвижно.

Вот оно самое гадкое! А-а-а!

Утка окровавленная похожа на преступника, ставшего жертвой.

Врач - на хромого Тимура, жадно зреющего твой позор.

Мерзко!

Марьяна Орлова:

Мы с Мариной вошли в кабинет зубного врача. Вошли, сели в кресла - нас осматривают.

- Ш-ш-ш, - шепчет Марина. - Кабинет похож на автобус, замечаешь?

- Ш-ш-ш, - шепчу я в ответ. - Врач похож на белого медведя, правда?

Включили машину, начали сверлить.

- Ы-ы-ы, - ычет Марина. - Ыыыы ыыы ы ыыы (бормашина похожа на пулемет).

- Ы-ы-ы, - ычу я в ответ. - Ы ыы ы ыы (врач похож на волка). (Но врач белый, а волк серый.) (А он надел овечью шкуру.)

- Э-э-э, - экает Марина. - Лэмпэ пэхэжэ нэ пэсть дрэкэнэ.

- Э-э-э, - отвечаю я. - нэт, энэ пэхэжэ нэ вэлкэн.

Поставили пломбы, натолкали в рот ваты.

- Бу-у, - бурлычет Марина. - Стол похож на длинноногого крокодила.

- Бу-у, - бурлычу я в ответ. - Телефон похож на черную птицу Дзинь.

Вынули вату, выпустили из кабинета.

- Ты похожа на человека, у которого все зубы здоровы, - заявила мне Марина.

- И ты, - сказала я.

- Ура-а! - закричали мы и побежали, не сравнивая больше ничего ни с чем.

"СТОЮ У ОКНА ЗАДУМЧИВЫЙ"

Однажды население Четыреста Сорок Восьмой увлеклось вдруг восточной поэзией.

Сначала все, как запрограммированные, писали трехстишия по образцу японских хокку. Десятками приносили на занятия и обчитывали ими друг друга так, что даже солидная наша газета не выдержала и напечатала целый столбец этих незамысловатых трехстиший. Вот, если угодно, некоторые:

Льдины на Неве похожи

На облака, которые

Ветер сдунул с неба.

(Катя Крусанова)

Скоро проснется рассвет.

Так тихо, что даже роса

На листьях не дышит.

(Катя Прохорова)

Бежит собака.

У нее оттопырено ухо.

Ухо - пещера для комара.

(Вероника Симонова)...

А потом они стали зачитываться китайскими поэтами Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и. Им невероятно нравилась естественность этих древних китайцев, печальная живописность этих стихов и особенно их названия, длинные, повествовательные и почти всегда от первого лица; например, такие: "Стихи в пятьсот слов о том, что было у меня на душе, когда я направлялся из столицы в Сынсянь", или "Стихи о том, как осенний ветер разломал камышовую крышу моей хижины", или вот это - "Радуясь приезду моего друга, уговариваю его остаться ночевать"...

Оставалось попробовать самим написать что-нибудь в этом роде. Случай не заставил себя ждать. И вот, слегка окосев от наплыва древнекитайских чувств, они сочиняют стихи с таким же длинным и обстоятельным названием:

Наконец-то заболевший, избавленный от

необходимости делать уроки, один в огромной

квартире стою у окна, смотрю на весеннюю улицу

и думаю о школе

1. И вот я один в квартире

Пустой и огромной, как пропасть,

Стою у окна большого,

На небо смотрю, на лужи,

На мокрую крышу трамвая,

На мокрую спину собаки.

Уроки делать не надо,

И я свободен, как ветер:

Могу почитать Майн Рида,

Могу врубить телевизор,

Могу раздвоиться, чтобы

Себя обыграть в "Мыслитель".

Но я стою и скучаю,

Свободный, стою и скучаю,

И мысли мои несутся

Туда, где сейчас перемена,

Где мальчишки пугают девчонок,

А те визжат и дерутся...

А я здесь больной, одинокий

Свои доживаю годы.

(Катя Крусанова, 12 лет)

2. В огромной квартире, где тихо и пусто,

Оставлен один я, больной и свободный.

Не надо сидеть над учебником нудным,

Не надо писать без конца и начала.

Лежать неохота и вот у окна я

Стою и смотрю на сырые сугробы,

На мокрый асфальт, на весеннее солнце

И мне почему-то становится грустно.