Юрий слушал друга со сдержанной улыбкой на лице. Во многом он был солидарен с Легковым и прежде сам не раз прямо выказывал зависть его статусу неженатого мужчины, рассуждая о преимуществах холостяцкой жизни, но сейчас, напротив, неожиданно испытал очень сильное желание выразить свое категорическое несогласие с мнением друга. Безапелляционно заявляя, что брак – это одна сплошная морока, каторга и что жизнь женатого мужчины даже и сравнить нельзя с жизнью холостого, Летков самым очевидным образом хвастался своим положением. Делал он это не осознанно, а просто, будучи искренним с другом, свободно и открыто делился своими эмоциями, но все его слова, движения тела, сияющее самодовольной радостью лицо ясно выражали внутренний посыл: как великолепно быть холостым и как он один сейчас счастливее и умнее всех женатых «дурачков» вместе взятых. Они кричали об убежденности Легкова в безусловном превосходстве своего текущего статуса, в том числе и над женатым другом, сидящим сейчас перед ним. И почувствовав это, Юрий испытал вдруг очень сильное внутреннее желание возразить Легкову, высказать колкую насмешку, каким-либо способом поддеть, даже принизить, как это только возможно, значимость его текущего положения, и побуждаемое внезапным стремлением подсознание его мгновенно нашло наилучший способ, как это сделать.

– У нас в институте работает очень интересная женщина – заведующая кафедрой английского языка, – начал он, когда друг замолчал. – Мне как-то довелось пообщаться с ней, и она произвела на меня сильное впечатление.

– Э-э, да ты не запал на нее, случаем? – приподняв подбородок, с манерами совершеннейшего победителя, шуткой прервал его Летков.

– Хах, – коротко усмехнулся Юрий, сделав это только для приличия и желая скорее продолжить. – Не-ет. Она взрослая женщина и впечатление произвела не внешностью, а развитым эрудированным умом. Так вот, по учебной необходимости ей приходилось не раз стажироваться в США, где она подолгу жила, изучая местную культуру и обычаи. Она рассказывала мно-ого любопытных наблюдений и среди прочего – что у американцев есть одно интересное убеждение. Суть его: если у человека, взрослого человека, нет семьи – значит, с ним что-то не так.

Неторопливо отчетливо проговорив каждое слово в своей последней фразе, Юрий лукаво сощурился и значительно посмотрел на друга.

– Не понимаю, – после недолгого молчания сказал Летков. Ликующая самодовольная радость исчезла с его лица, и только на губах осталась неуверенная, призванная скрыть внутреннее замешательство улыбка. – Что «не так»?

– Неважно что. Просто: если у взрослого человека нет семьи – значит, с ним что-то не так.

– Хэ-х, – какой-то искусственной, напускной усмешкой хмыкнул Летков. – Ничего не понимаю… Про какого человека вообще речь?

– Да про любого. Про любого человека. Про твоего соседа по квартире: если у него нет семьи – с ним что-то не так. Про твоего тренера по плаванию: если у него нет семьи – с ним что-то не так. Про коллегу с работы… – тут Юрий оживился и сощурил глаза, будто припомнив что-то. – Про коллег, кстати, она интересно говорила: у американцев принято иметь фотографии семьи (жены, мужа, детей) на рабочем месте. Это даже по их фильмам можно видеть… Так вот, если у коллеги нет семьи – что-то с ним не так.

– Ну и в чем смысл?

– В этом и есть смысл. Не имеет существенного значения, что не так. Может быть, этот человек властный эгоист и не способен уживаться с людьми; может быть, он является членом сатанинской секты; может быть, он латентный гомосексуалист; или, может быть, он пердит по ночам так, что невозможно находиться с ним в одной квартире. Это не важно! Все это – детали. Суть же одна: если у человека нет семьи – значит, с ним что-то не так!

Летков молчал. Речь Юрия родила в нем множество мыслей, и он некоторое время не мог толком сосредоточиться. Но еще более, чем мыслей, в нем вдруг возникло неясных чувств и ощущений, так что в те минуты, когда он еще даже не до конца осознал слова друга (не говоря уже об их глубинном посыле), в душе, на уровне подсознания, им уже вполне ощущался характер того, что подразумевалось. Он сидел нахмурившись, нервически вертя в обеих руках пустую бутылку из-под пива.

Юрий, в свою очередь, не особо задумывался над тем, зачем говорил это другу, как он это говорил, стоило ли вообще это делать. Он просто действовал, повинуясь своему внутреннему побуждению, которое настойчиво, с безусловной уверенностью требовало от него высказать сейчас эти мысли, а высказав их, испытал чувство глубокого удовлетворения. Удовлетворения одновременно своим лаконичным рассуждением и тем, как красиво он сбил с друга его преисполненную самодовольства браваду.

– Вон и Глеб с Ринатом, – вдруг встрепенулся Юрий, вытягивая шею и заглядывая за плечо товарищу.

Летков развернулся. Завязин и Ринат, уже переобувшись, захватив из бара каждый по бутылочке, шли к столику.

– Вот картина. Ха, – увидев друзей, негромко усмехнулся Летков. – Я никогда раньше и не замечал, что прям такая разница.

– Не говори, – тоже с улыбкой наблюдая за друзьями, ответил Юрий. – Принцип контраста в действии.

Глеб Завязин шел слева. Это был высоченный, за два метра, мужчина с красивым мощным торсом, крупными волосатыми ручищами и массивными ногами. Он впечатлял своей внушительной наружностью и при этом имел вполне гармоничное, атлетическое телосложение. Невероятных размеров рельефная грудная клетка венчалась сверху широкими плечами, крепкой, на вид твердой, как кость, шеей и такой же основательной головой. Лицо у Завязина было под стать телосложению: мускулистое, с крупными чертами, внешности больше европейской, но за которой явственно пробивались азиатские следы, столь свойственные русским за Уралом; круглые скулы и подбородок выдавались вперед, небольшой нос с короткой переносицей был как бы приподнят к карим, несколько утопленным глазам, над которыми нависал плоский скошенный назад лоб, покрытый челкой черных кудрявых и жестких волос. Завязни в свои сорок с небольшим был уже далеко не первой молодости, но казалось, что именно теперь он находится в расцвете сил, просто потому, что еще больший расцвет сложно было представить. Он шел не спеша, медленно передвигая своими гигантскими ногами, тогда как его спутнику, чтобы только поспевать за ним, приходилось двигаться ровно в два раза энергичнее.

Ринат Гатауллин, молодой мужчина лет двадцати семи с ярко выраженной татарской внешностью, шел рядом с Завязиным, что-то оживленно рассказывая и вовсе не смотря на друга. Он даже не предпринимал попыток заглянуть в лицо слушателя, потому что ему понадобилось бы задрать голову чуть ли не вертикально вверх, да и в этом случае он мало что смог бы разобрать из-под нависавшего над ним широкого мускулистого плеча. Ринат был очень низкого роста и скромной, даже миниатюрной комплекции, с узким торсом, тонкими руками и ногами. Со стороны он вполне мог показаться физически плохо развитым, хилым человеком, но это было обманчивое впечатление: не обладая значительной мышечной массой, Ринат имел очень жилистое строение, заключающее в нем недюжинную силу и упругость. Смуглое поджарое лицо его было чуть вытянуто, с мясистыми губами, широким с горбинкой татарским носом, черными как смоль волосами и густыми разросшимися бровями над большими, чуть выпученными темно-карими глазами.

В присутствии кого-нибудь более-менее стандартного телосложения визуальная разница между Завязиным и Ринатом несколько сглаживалась и не была столь ощутимой, но, увидев сейчас их вдвоем, рядом, на расстоянии и в движении, Летков с Юрием были порядком изумлены – один был по виду раза в три крупнее другого. Ринат со свойственной ему живостью поспешал за другом, и это смотрелось для его компактного телосложения столь же естественно, как медленное вышагивание для громадного Завязина; заметив же сидящих за столиком Легкова и Юрия, он в знак приветствия вытянул вверх руку, и его маленькие по-женски тонкие пальцы оказались как раз на уровне подбородка идущего рядом товарища.