Тут Келиан, наконец, понял, насколько глубоко засела в нем мысль о явлении короля.

- Займусь делами, - сообщил он и прошел мимо хозяйки. Та отпрянула.

Взяв со стола и наполовину не опустевшую бутылку, он поднялся по лестнице. Истертые ступеньки скрипели вслед каждому шагу; негромко, пыльно. Здесь все было пыльным. Закат понемногу начинал умирать: озера света на полу поблекли и словно бы обмелели. Восьмой час, отметил Келиан. Придти к нему гости сговорились после темноты, а значит, не раньше десяти. Оставалось еще время на подготовку.

Он собирался отправиться сразу к себе, но, оказавшись на площадке, пошел в противоположную сторону. Его привлек звук. Коридор делился на две части: одна вела к флигелю, другая - к хозяйским комнатам. Переступив через двойную полосу соли, Келиан сделал несколько шагов в сторону дальней двери. Да, так и было. Слух ему от природы достался острый.

За дверью пела Низа. Тихо-тихо, неожиданно мелодично. Насколько низким голосом она говорила обычно, настолько же нежно умела петь. Келиан ни разу не слышал флейты, ради которой ее взяли в хрустальный храм, и флейта явно была лучше пения. В нем зато имелось сейчас кое-что, кроме мастерства.

Комната принадлежала сыну госпожи Мариты, но то, что связывало Низу Либет с ним, не было обычным романом. Хозяйка бы, пожалуй, согласилась на мезальянс, если бы только это сумело помочь. Ей, увы, не приходилось идти на такую жертву. Это не значило, впрочем, что Низа не могла быть полезна. Что и являлось второй причиной, по которой Марита держала ее в доме.

Келиан знал, что от него она подспудно ждет того же - небольшого чуда.

Пение сменилось голосами, однако те были еще тише. Он развернулся и ушел к себе.

Темнота застала Келиана в одиночестве. Медленно опустилась она на дом и на сад перед домом. Из окна, зашторенного снова, и из других окон - в соседних комнатах - можно было видеть, как сумерки сгущаются вокруг разросшихся деревьев, покрывают слой за слоем клочковатую траву. Наконец, погас и последний отблеск света. Он пришелся, как всегда, на флюгер особняка напротив.

Келиан сел и, не разжигая лампы, остался сидеть. Этот был момент редкого для него бездействия. Рук он на этот раз мыть не стал - только вытер. Очень скоро ему снова предстояла работа.

Дом госпожи Мариты подходил Келиану в первую очередь потому, что покойный ее муж был аптекарем. Лавку тот держал в торговом квартале, но лекарства смешивал дома. Во флигеле, который отвели под съем, была даже труба - и несколько особых столов, и кое-какая посуда. Все это осталось от предыдущего владельца. Узнав Мариту получше, Келиан удивился, что она сохранила их. Но хозяйка была все-таки очень сентиментальна.

Перебираясь в столицу, он не думал, что обстоятельства сложатся именно так. В четырех днях пути от Лийсогага Келиан владел небольшим - но и не таким маленьким - участком земли. Поместье давало достаточно дохода, чтобы он мог покинуть жену и прожить сам. Прожить лучше, чем сейчас. У него, однако, имелось достаточно причин не возвращаться.

Опыты и преобразования, которые увлекли его, нельзя было долго хранить в тайне. Очень скоро люди стали роптать. Отношения же Келиана с женой остывали с каждым годом все больше. В какой-то момент он решил, что не обязан до конца жизни оставаться там, где родился. И уехал.

Уехал и ничуть не жалел. Многое из того, что он сделал здесь, дома ему бы не удалось. Лийсогар содержал в себе все, чего можно было ждать от столицы. Знакомства и товары, которые иначе пришлось бы выписывать. И все-таки квартира, где он жил сейчас, давила на него. А столица - пусть и полная возможностей - не удовлетворила до конца.

Келиан снова нашел взглядом на комоде письмо. Оно пришло из Навьи, из места, где та граничила с бесплодной равниной Шибет. Письмо от человека, которого он считал выдумкой. Пятое, тем не менее, уже. Выдумка жила и говорила, мелким почерком человека, у которого не бывает вдосталь бумаги. Келиан прикидывал уже, сколько денег ушло бы на путешествие до Шибет - и понимал, что чересчур много. Но в этот раз и вправду получил приглашение.

Тут в дверь постучали. Но совсем не в ту дверь, к которой он прислушивался.

Келиан не ждал никого из домашних. Низа была в храме, а госпожа Марита ложилась после заката. И уж точно не пришла бы к жильцу ночью. Пару секунд он медлил - а потом встал, подошел, повернул в замке ключ. Сколько-то времени у него еще оставалось. Стоило дать волю любопытству.

Хотя он и так знал, кого увидит. Не знал только - почему.

Ригерт стоял, держа свечу. Другой рукой прижимал к себе какую-то книгу. На Келиана он не смотрел - вернее, смотрел, но искоса, отвернув лицо. Сын хозяйки не походил на нее ничем, кроме неспособности оставаться в неподвижности. Но если у Мариты это была здоровая, пусть и надоедливая, суетливость человека чрезмерно деятельного, то Ригерту повезло меньше.

Он переступил с ноги на ногу, тряхнул головой и посмотрел на Келиана уже уверенней. Почти прямо. Кто знал, скольких сил это ему стоило.

- Господин Лесгири, - шепот треснул и взлетел. - Вы, наверное, заняты?

Келиан неопределенно пожал плечами.

- Ничего, подождет. А что ты хотел?

Он отступил в комнату, предлагая войти. Ригерт помедлил, словно не веря такой возможности, но все-таки шагнул внутрь. Замер у стены, жадно перебегая взглядом с предмета на предмет. Потом заставил себя прекратить, так как считал подобное недостойным.

- Что-то случилось? - снова поинтересовался Келиан, как ни в чем не бывало зажигая лампу. Свет залил один угол комнаты и слегка озарил остальные. Достаточно, чтобы стало видно расставленное по полкам.

Ригерт сглотнул.

- Это по поводу семян, - сказал, наконец, он.

Келиан хотел уточнить, о каких семенах идет речь, но потом вспомнил, как с утра Марита все показывала ему что-то.

- Шагреневый... - Он ущипнул воздух в тщетной попытке восстановить второе слово.

- Юшипит, - с готовностью пришел на помощь Ригерт и распахнул книгу, которую принес.

Обычно его пришлось бы уговаривать сесть, но сейчас он был, похоже, слишком увлечен, чтобы помнить о своей застенчивости. Глядя, как гость спешно, как что-то отлично знакомое, перелистывает страницы книги, пристроив ее на подлокотник, Келиан в очередной раз поразился разнице. В такие моменты Ригерт казался не более странным, чем любой с головой ушедший во что-то человек.

Его истинная странность и правда лежала в другой области.

- Смотрите, - синий глаз, тот, который не закрывали волосы, впился в Келиана. - Будучи посажен, юшипит всходит через две недели, а зацветает еще через три.

Изображение цветка, лилового, с тремя рядами ажурных лепестков, занимало всю страницу. Это был хороший, дорогой атлас. У Келиана имелись похожие - по другой, конечно, области. Сын госпожи Мариты, впрочем, мечтал когда-нибудь написать свой, по-настоящему полный. Смелая амбиция для человека, который мог выйти из дома только под покровом темноты. Но он действительно что-то писал.

- Итого получается пять недель, - сообщил Ригерт. - А до праздника всего три.

Келиан кивнул, ожидая продолжения.

- Мы должны что-то сделать.

- Чтобы к приезду Его Величества цветок распустился? - уточнил он. Потом взял в руки книгу, которую все протягивал Ригерт. Юшипит, если в самом деле походил на рисунок, отлично мог украсить двор. Изящный, яркий, он был предназначен для куда более приличного сада, чем их. Хотя Марита, он не сомневался теперь, рассталась с деньгами не только ради короля.

- Мать считает, что он успеет расцвести. Но он не успеет, - сказал Ригерт. И замолчал.

Увлекшись, он на время забыл, что должен отворачивать лицо. Келиан скользнул взглядом по уже виденному раньше: несколько шрамов, и все. Один тянулся под глазом, но сам глаз остался нетронут. Ригерт, тем не менее, считал, что изуродован.

Кто-то убедил его в этом. Может, он сам. Может, кто-то из друзей в детстве. А может, покойный отец. Келиан слышал от Мариты историю, еще более путаную, чем обычно. Сначала один вариант, потом другой. Допытываться не стал - не его было дело. И не случись это, случилось бы другое. Изъян мышления, с которым вырос Ригерт, требовал напитания; нашел бы его все равно.