Обезьяна, почти что, находилась в предсмертном состоянии, поэтому охотнику пришлось нести её на себе, до самой пещеры у Чёрных Камней. Нелёгкая ноша. Гораздо тяжелее по весу, чем сам Зур. А потом он по кускам перенёс в своё жилище и тело удава. Благо, что его пещера находилась не так уж и далеко от того места, где произошла его битва с большой змеёй. Да и шакалы, и другие звери оказались, на сей раз, менее расторопны, чем Зур.
Убивать обезьяну он не стал и, даже наоборот, подкармливал свою умирающую… добычу плодами инжира, поил родниковой водой из чаши, сделанной из собачьего черепа. Посуда у Зура имелась самая разнообразная: от грубых деревянных чаш, сотворённых с помощью кремниевого ножа из кусков тополя и красной берёзы, у которой крупные тёмно-алые ягоды; до верхней части панциря карликовой черепахи.
Через несколько дней ухода за обезьяной Зур окончательно убедился в том, что она не собирается умирать. Это не только порадовало его, но и, одновременно, расстроило. Ведь за ослабевшей больной и с деформированными, а может, и переломанными костями, лежащей на большой медвежьей шкуре, приходилось ухаживать – в буквальном смысле слова, выскребать из-под неё испражнения, вытирать мочу. Он умудрялся, перекатывая её с места на место, даже менять под обезьяной подстилки, просушивать их. Благо, у охотника имелось их больше, чем достаточно. Но занятие не из приятных.
В то время, два года назад, Зур пожалел обезьяну потому, что увидел в ней не только зверя, но существо противоположного пола и почти подобное себе. Может быть, и одинокое, как и он. От «хвостатой женщины» шло, пусть неведомое, звериное, но, всё же, тепло. Конечно же, Зур часто встречал в лесных дебрях не только обезьян, но и своих одноплеменников. Но они усиленно делали вид, что не замечают его. Изгнанник для них должен был быть невидимым, словно дух. Таков закон. Зур тоже старался не замечать их, даже одиноких молодых женщин, которых встречал. Те иногда забредали далеко от стоянки Племени Уходящих, от Серых Камней, собирая съедобные плоды диких фруктовых деревьев в специальные мешки, сшитые из лёгких козьих шкур сухожилиями животных.
Зуру очень трудно было не замечать женщин, ведь ему очень хотелось сблизиться хоть с одной из них. Он бы и мог это сделать, но опасался не столько гнева соплеменников, сколько самого Великого Бога Дагу Бо.
Молодой охотник всегда помнил, что изгою нельзя было нарушать священного табу. Впрочем, откуда же было Зуру знать, что за женщины встречаются ему порой в непроходимых дебрях. Пусть Племя Уходящих великое, многочисленное. Но оно не единственное в этих местах. Наученные ни за одно столетие горьким опытом, мужчины брали себе жён, каких угодно и сколько угодно, но только не из своего рода. На кровосмешение был наложен величайший запрет, дабы от таких браков и совокуплений не рождались глупые и уродливые люди. Это было и священным повелением самого верховного и великого Бога Дагу Бо. Не нарушай запрета – и дети будут рождаться здоровыми, сильными и счастливыми. Ведь, встречая на людских и звериных тропах женщин, Зур не мог знать, из какого они племени. В любом случае он тоже не хотел идти против Великого Закона.
Пусть Зур был силён и бесстрашен, но он не собирался ссориться с богами. Конечно же, судьба изгнанника была нелегка, но он привык к ней и даже временами видел рядом с собой, как ему казалось, добрых и злых духов. А может, и не казалось, и они на самом деле, по каким-то, непонятным причинам приходили к нему. Особенно часто такое случалось после того, когда он съедал пригоршню горьковато-кислых листьев вьющегося дерева Манзу.
Разумеется, он уже попробовал как женщину молодую дикую собаку, после этого – свинью и ещё других животных, но только… женского пола. Всех осчастливленных своим мужским вниманием он с грустью съедал, усердно благодаря их мысленно (иногда и вслух) за то, что они доставили ему удовольствие. Ведь каждый умный и добрый человек должен уважать память тех, кто принёс ему радость. Ведь Зур был человеком из Племени Уходящих и гордился данным фактом. Правда, он знал и хорошо помнил, что является сюда из России двадцать первого века, не менее дикого, чем времена раннего неолита.
Половая связь с каштановой медведицей-пестуном чуть не стоила Зуру жизни. Когда ему удалось повалить свою пленённую подругу на живот, прямо в траве, в лесных зарослях, и плоть уже потянулась к плоти, строптивая молодая медведица, то ли невзначай, то ли умышленно, а может быть, в порыве нежности звериной, ударила его растопыренной лапой в бок. Глубоко в тело вошли её когти. Тогда, рыча от нестерпимой боли, истекая кровью, Зур собрал последние силы и убил её ударом кулака в нос. Он знал, что морда – самое слабое место у животных.
После встречи с медведицей, которая не оценила его, возможно, очень настойчивых, но ухаживаний, Зуру пришлось долго залечивать тяжёлые раны от когтей «лохматой девочки». Он часто и тщательно промывал их солоноватой водой из недалеко находящегося от его пещеры горячего минерального источника… Прикладывая к ним листья различных целебных растений, присыпая порошком перетёртых корней, дающих силу; использовал и золу от костра. Тогда он очень хотел «прилететь» в будущее потому, что знал, что там сделается снова здоровым, и на теле не останется даже следа от страшных и… глупых ран.
Он желал перемести себя в двадцать первый век, но у него ничего не получалось. Одним словом, во время болезни, медведицу он постепенно съел, оставив шакалам лишь тщательно обглоданные кости. Сил не было ходить на охоту. Но выжил. Казалось, его молодой организм ещё более окреп, обновился после тяжёлого и опасного ранения. Неприятная встреча с медведицей, заставила его быть более осторожным и разумным и больше никогда не пытаться совокупляться с самками диких зверей.
Но обезьяна, здоровье которой пошло на поправку, искушала его своим видом, вызывающей вечно влажной впадиной между ног. «Входным отверстием для утех», изрядно обросшим шерстью, но всегда манящим. Он заметил, что и его подопечная испытывала к нему сексуальную страсть. А может быть, тут было обычное проявление благодарности со стороны животного человеку, спасшего его от неминуемой гибели. Но долгое время обезьяне было тяжело дышать, потому что удав, видимо, умудрился переломать в её могучем теле большое количество рёбер. Долго Зур не знал, как поступить.
Всё же, однажды утром он решился. Сняв с себя шикарную набедренную повязку из шкуры рыжей кошки, Зур осторожно обхватил за плечи лежащую на животе обезьяну. Потом похлопал её рукой по ягодице, провёл пальцами по часто манящему его влажному месту самки… Нежно сказал ей:
– Если обезьяна укусит Зура, то Зур убьёт её. Человек из Племени Уходящих не желает ей зла и хочет, чтобы она получила небесное удовольствие.
Обезьяна сначала ничего не поняла, но, на всякий случай, обиженно засопела. Она не сопротивлялась, боясь даже тихим урчанием обидеть своего спасителя – осознавала, что обязана ему жизнью. Справедливо приняв такое её поведение за добрый знак, Зур поставил обезьяну на четвереньки, грубо, а вместе с тем, и нежно, поглаживая её руками по заросшим шерстью ягодицам. Впрочем, он не применял к ней малейшего насилия. Она сама с удовольствием приняла такую позу. Ведь Зур, даже в порыве страсти, не забыл, что обезьяна сильней его, по меньшей мере, раза в два.
Наконец-то, она всё окончательно поняла и в ожидании застыла, стоя на четвереньках. Но теперь она предупреждающе урчала и то, и дело вертела головой. Но мощный телесный дротик Зура, данный ему добрыми богами, скользнув концом по мягкой и густой шерсти его очередной избранницы из мира животных, легко вошёл во впадину радости и блаженства. Длинный обезьяний хвост, вздрогнув, крепко обвил правое предплечье изгнанника из Племени Уходящих. Он, тяжело дыша, сказал:
– Обезьяна не должна беспокоиться. Зур сделает ей хорошо.
Резкие и быстрые движения пришлись по вкусу его подруге, и она хрипло застонала, произнося, как-то, жалобно: «Тан! Та – ан!». Зур, целиком отдавшийся страсти, был очень рад, что «хвостатая женщина» в миг блаженства открыла, наконец-то, своё имя. Теперь он так и будет называть обезьяну – Тан.
