Мокрые жухлые листья липли к грязным ботинкам. Штанины внизу в бурых разводах. И как только ее угораздило забрести в самую глушь парка? Ведь шла по центральной, ярко освещенной аллее, а вдруг очутилась неизвестно где. Да еще эта парочка под деревом. Противно-то как! Вера спугнула их. Мужчина, неловко поправляя брюки, юркнул в парковые заросли. Его она не разглядела, только женщину. Та нарочито медленно запахнула пальто и поправила волосы. «Дура!» – процедила она сквозь зубы, проходя мимо Веры. Пока эти двое не скрылись из виду, Вера и шагу ступить не могла. Тело сделалось ватным, непослушным, но Веру это уже не удивляло. Провалы в памяти случались все чаще. На этой неделе их было два или три. Только бы не попасться в такие минуты на глаза матери.

Вера старалась ступать мягко, не делать резких движений. Каждый поворот головы отдавался острой болью. Она мечтала поскорее оказаться дома, забраться в мягкую постель и уснуть.

А вдруг этот вечер – последний? Вдруг она закроет глаза и… конец. Тревога заскребла под ложечкой, поползла мурашками по коже. Как же ей страшно! Разве можно умереть в шестнадцать?

Вера вышла к центральной аллее, увидела лавочку под фонарем и пошла к ней. Рука нащупала в кармане пачку сигарет.

«Смерти нет!» – сказала себе Вера и неловко прикурила. Это была ее третья сигарета, не сегодня, а вообще. Едкий дым затопил легкие. Она закашлялась и бросила сигарету под лавку. Огонек вспыхнул и погас. Вера выкинула пачку в урну.

«Глупо…»

– Может, сегодня останешься дома? – Мать стояла, прислонившись к дверному косяку.

– Мам, мы же договорились, – не глядя на нее, Вера зашнуровывала грязные ботинки, которые так и не помыла с вечера. – Я полторы недели пропустила. И так сижу дуб убом.

– Тебе нельзя перенапрягаться, – мать нервно теребила в руках телефон. – Можно я тебя провожу?

– Нет, нельзя, – отрезала Вера. Она слишком резко поднялась с корточек. В глазах моментально потемнело, и она невольно покачнулась.

Мать всплеснула руками и бросилась к дочери. Подхватила ее под руки и усадила на низкий пуфик у зеркала.

– Ты на ногах не стоишь! – запричитала она.

– Мам, я чувствую себя хорошо, – твердо сказала Вера, отводя навязчивые руки матери.

– Голова не болит? – не унималась та.

– Нет, – Вера встала и закинула на плечо рюкзак. – Все, я пошла.

– Подожди. Ну, куда ты в таких ботинках? – мать кинулась на кухню и вернулась с рулоном бумажных полотенец. Она встала перед дочерью на колени и начала оттирать грязь с обуви. Вера не сопротивлялась. Она заметила, что маникюр у матери облупился, и подкрашиваться она давно перестала, совсем себя запустила. Ходит по дому в черной водолазке, будто уже в трауре.

– А отец где? – спросила Вера скорее от неловкости, чем из интереса. – Он вообще ночевал?

Мать отмахнулась. Не поднимая взгляда, встала с колен и понесла грязные салфетки на кухню.

– Иди в школу, – крикнула она.

На пороге класса Вера столкнулась с физичкой, Тамарой Михайловной. Старушка заискивающе улыбнулась, от уголков глаз побежали кривые ручейки морщинок. Она вежливо поинтересовалась о здоровье. Вера, как всегда, заявила, что полный порядок.

– Верочка, у тебя совсем нет оценок, – учительница смахнула с ее плеча невидимую пылинку и поправила лямку рюкзака. – Конец четверти на носу. Если готовилась, вызову тебя к доске.

Вера кивнула.

– Дорогая, у нас не было времени поговорить тогда… То, что ты видела на прошлой неделе… это совсем не то…

– Конечно, – оборвала ее Вера и пошла на свое место.

Олеся, соседка по парте с начальной школы, уже разложилась и сосредоточенно что-то писала в тетради. Вера подошла, и подруга быстро скрыла запись под локтем.

– О, привет! – сказала она, поднимая свои влажные коровьи глаза, в наивность которых не верил никто, знавший ее хоть немного. – Ты сегодня в школе. Как голова?

– Нормально.

Олеся закрыла тетрадь и спрятала ее в сумку.

– Тут на прошлой неделе Наташка сидела, – сказала она неуверенно. – Но я ей скажу, что… блин! Просто у нас сегодня проверочная, а я вообще ни в зуб ногой. Ты же знаешь, я пень в физике, а Наташка шарит.

– А я уже не шарю? – Вера начала раздражаться.

– Слушай, у тебя одни пропуски… Тебе-то все равно, а у меня аттестат.

– То есть мне все равно? – Вера встала и презрительно посмотрела на подругу.

– Верунь, ну не обижайся! Я не это имела в виду.

– Именно это!

Вера подхватила рюкзак и пошла на заднюю парту к троечнику Стасу. Видно, теперь ей место среди таких, как он.

– Бестактная дура! – прошипела она, вываливая содержимое рюкзака на парту. – Смотри, какая популярная вдруг стала.

Вера не хотела обижаться, но все-таки обиделась. Хотя Олеську тоже понять можно… Или нельзя? Вера совсем запуталась. А ведь если бы не она, быть Олеське изгоем до конца учёбы. Это теперь все ее жалеют, понимают, что клептомания – психическое заболевание. Именно Вера буквально билась за подругу, чтобы ту не презирали и не сторонились. А ведь по сути, Олеська самая настоящая воровка. Если пропала ручка, пенал, а то и сумка, иди и спрашивай Олесю. Она тут же признается, все вернет и извинится. Уж извиняться она умеет! Только на следующий день опять кто-то чего-то не досчитается. У каждого в классе, хоть по мелочи, да и стянула.

Работает Олеська чисто, можно сказать виртуозно. Никто никогда не ловил ее с поличным… до недавнего времени. Как-то Вера случайно заглянула в пустой класс во время перемены и увидела, как та роется в сумке учителя. Следовало немедленно уйти, но Вера почему-то распахнула дверь кабинета настежь, и все, кто был в коридоре, увидели остолбеневшую Олеську с чужим кошельком в руках. Та моментально расплакалась, хотя никто ее не ругал, и даже директора не вызывали. Она извинялась в два раза дольше обычного. Все отнеслись с пониманием. С того дня между подругами и не заладилось.

Физичка вызвала к доске и поставила четверку, решив за Веру большую часть задачи. На геометрии все сложилось куда менее гладко. Математичка всегда была стервой, и влепила трояк. Но этой, в отличие от Тамары Михайловны, скрывать было нечего…

Про физичку давно сплетничали, мол, берет взятки за хорошие оценки. Но большинство учеников слухам не верили, считали ее доброй старушкой и скорее слабохарактерной, неспособной на такие выкрутасы. К тому же, заслуженный педагог. Но недавно Вера сама убедилась в справедливости подозрений. Она лично видела, как мать Прохорова передавала физичке деньги, а потом Денис получил «отлично» за контрольную и ответ возле доски, который еле тянул на тройку.

На литературе Вера почувствовала слабость и легкую тошноту. Пришлось отпроситься с урока. Уходить так демонстративно, конечно, не хотелось, но она знала, скоро начнется приступ. В такие минуты лучше найти спокойное, безлюдное место, чтобы перетерпеть.

На ходу проглотив несколько таблеток, Вера быстро оделась и сошла со школьного крыльца. Тяжесть в голове стремительно усиливалась. Перед глазами, застилая обзор, маячили серые пятна. Вера с трудом разбирала, куда идет. Ей следовало срочно отправиться домой, прилечь, вызвать скорую. Но домой она не собиралась. Если мать еще раз увидит ее в таком состоянии, отправит в хоспис, где только и останется умереть, накаченной наркотиками.

Вера совсем потерялась. Рыже-красная круговерть листвы, слякоть, наглые маршрутки, незнакомые лица, как бледные всполохи перед глазами… Руки утонули в чем-то холодном и склизком. Она подтянула колени к подбородку, и началось… Рождаясь в затылке, огонь побежал, заструился по венам, обхватывая голову, как корень дерева оплетает камень на своем пути. Веру скрутила судорога, она захрипела и забылась, больше не осознавая себя, чувствуя лишь пламя, объявшее мозг.

Когда очнулась, поняла, что лежит на мокром асфальте, головой на коленях у парня, смутно кого-то напоминавшего: лицо бледное и сосредоточенное, ярко-алые губы в трещинках, в уголке рта запекшаяся болячка, небритый подбородок. Парень судорожно сглотнул и неожиданно грубым голосом закричал в трубку сотового: