Впрочем, моя близкая подруга оканчивала педагогический институт в Казахстане. Там есть такое понятие как "нацкадры" - то бишь парням и девушкам казахам отдают преимущество при приеме в институты из-за того, что они поедут преподавать в отдаленные аулы, и поэтому особых претензий к качеству их знаний педагоги не предъявляют. Но иногда и у этих сверх снисходительных "преподов" не выдерживают нервы.

Подруга мне как-то рассказывала о некой Гульнаре. Девушку за хроническую неуспеваемость мягко журили на заседании кафедры.

- Гульнара, - увещевала балбеску преподавательница, - ты уже на пятом курсе. На следующий год будешь преподавать детям химию, а сама не знаешь даже формулу соляной кислоты.

Гульнара наивно похлопала тем, что у неё было вместо ресниц, возмущенно шмыгнула носом и на ломанном русском (чтобы поставить на место вредную тетку) обиженно заявила:

- Так я же буду преподавать на казахском языке.

Ни больше, ни меньше. Ведь соляная кислота на казахском языке, оказывается совсем не то же вещество, что на русском. Вот такой, если хотите то ли лингвистический, то ли химический казус! Неожиданное переплетение, казалось, столь далеких друг от друга наук.

Такой же приблизительно контингент был и в нашем техникуме. Дети поступили туда после восьмилеток, чтобы овладевать профессиями, но учиться им совсем не хотелось. В школе надоело. Коровы, сельхозкультуры, устройство трактора? Да, упаси Господь!

Как-нибудь развлечься в поселке было проблематично: раз в неделю задыхающаяся в табачном дыму клубная дискотека с неизменным мордобоем, бормотуха из-под полы предприимчивых самогонщиц и... собственно всё!

Но страсти под этим немудрящим антуражем кипели, прямо скажем, мексиканские. Тогда все население страны, затаив дыхание, следило за судьбой бедной Изауры и плакало вместе с "богатыми" и Вероникой Кастро.

Нападай любой враг на жилище, раскалывай небо молнии и громы, и насылай Господь на страну все "казни египетские" - никто и ухом не повел бы, настолько все прилипали носами к экранам, бурно переживая злоключения девочки - перестарка из мексиканской глубинки. А ведь были ещё и Алан Чумак, и Кашпировский, лечащие всю страну от энуреза и поноса по телевизору.

Веселые были времена. Умели мы довольствоваться малым, чтобы расцветить серые будни. Куда там нынешним избалованным Интернетом юнцам!

А ещё в ту эпоху все поголовно молодые люди соответствующего возраста бредили группой "Кино", и изо всех окон неслось "...мы ждем перемен!". Преданными фанатами Цоя были и наши студенты.

В тот год я приступила к работе в начале августа, и работала на ремонте общежития, когда узнала о гибели рок-идола эпохи Перестройки.

Весть о его смерти вызвала настоящий шок: все плакали, горевали, возбужденно строили версии, но потом наступил сентябрь, начались занятия.

Всеобщее горе пошло на спад, выдавленное другими заботами.

Началась ежегодная всесоюзная картофельная эпопея. По заведенному ещё во времена "Оно" обычаю, первые курсы всех учебных заведений СССР дружно утопали по уши в грязи, ползая с ведрами по картофельным бороздам. К ним на подмогу подтягивались школьники и работники предприятий.

Сентябрь - самый заполошный месяц в учительском календаре. Пока всё утрясется с расписанием, учебными планами, часами, а тут ещё картофельная напасть ломает все графики контрольных работ. Дурдом! Очень сложно совмещать битву за урожай с занятиями в классах. До Цоя ли было!

Грязные и усталые дети едва доползали до кроватей. Если ещё вспомнить внутреннее устройство советских общежитий: горячей воды нет в принципе (не положено юным строителям коммунизма так расслабляться), холодная же поступает в такие своеобразные корытца, из которых хорошо поить лошадей, но мыться в них нормальному человеку невозможно. Здание четырехэтажное, а туалет на улице, с сакраментальными "М" и " Ж" на торцах дощатой будочки. Хозяйственных блоков нет, зато есть студенческая столовая на первом этаже, но с её продукцией с большим трудом справлялись даже молодые луженые желудки. Короче, проблем до горла и, казалось, есть о чем тосковать и помимо смерти лидера популярной рок-группы, но марксисты в очередной раз оказались неправы: "надстройка" играючи победила "базис".

В день, когда этому печальному событию исполнилось сорок дней, по телевидению показали траурный концерт, посвященный памяти Цоя. Черно-белые допотопные телевизоры стояли в фойе каждого этажа и, несмотря на жуткое качество изображения, смотрели передачи студенты всем скопом, стаскивая стулья из комнат.

Я в тот день загрузилась тетрадями с сочинениями и столь знаменательное событие пропустила. И хотя сквозь тонкие панельные стены звуки концерта до меня всё-таки доносились, занятая своей суровой работой, воспринимала я их не более чем фоновый привычный шум.

В полночь, когда утомленно отложила наконец-то стопки тетрадей в сторону и вытянулась на постели, безуспешно пытаясь бороться с кошмарным видением исправленных ошибок, в дверь громко забарабанили.

Меня никогда не беспокоили в это время, поэтому испуганно подскочив с постели и на ходу натягивая халат, я распахнула дверь. На пороге стояла одна из студенток с круглыми от ужаса глазами.

- Наташка вскрыла себе вены, - заикаясь и завывая, прокричала она, - а Филька куда-то убрёл и дверь на проходную закрыл!

"Филька" или Филипп Васильевич - наш престарелый глухой вахтер. Наверное, ему лет восемьдесят было, но цербер был ещё тот, кидаясь на посторонних похлеще цепной собаки. Выход из здания общежития вел мимо его вахтерской, где он нёс бессонную вахту, читая всегда одну и ту же замусоленную от времени и сала газету "Правда" за 1959 год. Она ему никогда не надоедала, потому что там был напечатан его портрет с надписью "Молодой кукурузовод Филипп Васильевич Приходько первым в Сибири вывел морозостойкий сорт "Заполярная". Поздравить новатора приехал сам академик Лысенко".

Получалось, что сумасбродный дед куда-то убрел по своим таинственным делам, закрыв дверь и в свою вахтерскую. А там находился телефон и выход на улицу, чтобы (не приведи Господь) никто не проник на доверенный ему партией и правительством объект.

На счастье, несмотря на тотальный дефицит медикаментов, бинты у меня были, поэтому я галопом поскакала на третий этаж в комнату этой самой Наташки. Зрелище, открывшееся перед моим взором, было не для слабонервных - окровавленная блажная девка билась в руках таких же перепачканных кровью товарок и вопила голосом кликуши что-то типа: "Витя, я иду к тебе! Пустите, дуры!"

Одержимые, вообще, невероятно сильные, а тут девчонки помянули всенародного любимца ещё и бражкой, поэтому мне пришлось применить бездну усилий, прежде чем удалось остановить кровь, а потом повела дурочку к себе в комнату, чтобы напоить крепким сладким чаем. Где-то читала, что это помогает при попытке суицида, а у меня был тщательно скрываемый от коменданта общежития кипятильник.

И вот третий час ночи, а я сижу с пятнадцатилетней, худющей как стрекоза девчонкой за столом и пью чай. Завтра у меня шесть уроков, но ребенку моё общество сейчас необходимо, поэтому мужественно борюсь со сном.

- Наташа,- ласково пеняю я, - разве можно так бездумно рисковать жизнью за человека, по сути дела, тебе чужого и непонятного.

- Я люблю его!

Глаза фанатки опасно сверкнули, но я не унимаюсь. Молодая ещё была, глупая, всё надеялась найти гармонию в мире.

- Но ты ведь никогда его не видела воочию. Как можно влюбиться в человека с экрана? Это всего лишь образ.

- Я слышала его песни, разве этого недостаточно?

- А я люблю Есенина, Пушкина, Блока... и из-за кого мне теперь конкретно умирать? Может, все-таки ценить их творчество и жить дальше?

- Нас обещали с Цоем познакомить. А теперь он не приедет, - гнет своё вновь разревевшаяся Наташка.