Пока мы отдышались, пока пришли в себя, кое-кто всё же сумел допросить Головлева, почему старик решил раздеться, едва покинув школу.

Дело оказалось до смешного обыденным. То поколение, несмотря на боевые заслуги перед Родиной, отличалось буквально пуританской застенчивостью. Захотев по "нужному" делу, Борис Захарович постеснялся при мне посетить туалет. Зато едва покинув школу, он спихнул на руки первому попавшемуся мальчишке плащ и подарки, припустив в сторону уличного туалета. Борис Захарович даже не заподозрил, что доверил свое имущество королю всех придурков. Ладно, деду-то как раз простительна такая беспечность, но вот почему Максик не слопал конфеты, не выбросил плащ на помойку и не разодрал в клочья тюльпаны? Удивления достойно. В тот день я впервые подумала, что даже у самых мерзких отморозков всё-таки есть совесть. Правда, ветеран войны стал чуть ли не единственным человеком на земле, который сумел встретиться с Головлевым без шокирующих последствий.

Вот такая история.

Выше я описывала злоключения технического класса, но эти ребята, несмотря на полную неспособность к каким-либо наукам, были бесконечно благодарны, что мы возимся с ними. Как-то всё в нашем российском образовании смешалось в одну кучу. Не факт, что плохо учащийся школьник предмет учительской нелюбви. Бедняга не виноват, что у него голова не варит: виноват тот, кто заставляет школу его насильно усаживать за парту и бесконечно мучить.

Как-то наша учительница географии Полина Модестовна - монстр от педагогической науки, имеющий всевозможные регалии и звания в нашей профессии, рассказала мне одну весьма поучительную историю.

Лет пятнадцать назад в нашей школе учился Сердюков Вова. Кстати, сейчас он весьма преуспевающий предприниматель и вообще хороший мужик, но тогда был толстеньким робким шестиклассником.

И вот Полина Модестовна хорошо поставленным голосом объясняет Вовочке, что условно низ висящей на доске карты - это юг, а верх - север. Собственно, это тема домашнего задания, и ему нужно что-то найти на карте: то ли впадину, то ли холм, а он не может. Она терпеливо объясняет раз, объясняет два, показывает, приводит примеры - ни с места.

Полина Модестовна начинает горячиться.

- Хорошо, Владимир, вот пол - это низ, а потолок - верх. Это тебе понятно?

Вовочка испуганно кивает головой.

- Представь себе, что пол - юг, потолок - север. Внизу на карте всегда юг, а вверху - север. Понимаешь?

И тут она видит, как на лбу у мальчишки выступил крупными каплями пот. Как мне позже признавалась Полина Модестовна, ей никогда не было так стыдно, как в тот момент. Далась ей эта впадина! Ребенок в полуобморочном состоянии, ему по-настоящему плохо. Что моря пересохнут, если он не будет ориентироваться в географических картах или сместятся полюса земли? Ну, не выйдет из него Тура Хейердала. Так что же?

И не вышло. Вовка закончил ПТУ на тройки, сходил в армию, открыл ремонтную мастерскую и плевать он хотел с высокой колокольни на все карты мира. Может, он знает, что земля круглая, а может и нет. Что это меняет в его жизни? Сердюкова как Митрофанушку кучер всюду довезет или самолеты доставят - сути дела это не меняет. Кстати, Вовка в отличие от положившей всю жизнь на алтарь географии Полины Модестовны уже объехал весь мир. У него хватает денег и на Египет, и на Мальдивы, а она как в студенческие годы съездила по Золотому кольцу России, так и остановилась на этом. Элементарное учительское безденежье.

Я собственно к чему веду? К той самой системе образования, которая у нас была в 60-х гг., когда существовали так называемые "семилетки", "школы рабочей молодежи" и многочисленные ПТУ, для поступления в которые не нужны были даже восемь классов. Выучился "сапоги тачать", поработал. Решил, что нужно учиться дальше - пожалуйста! Все условия вплоть до рабфака. Главное - желание учиться. И это было гораздо дешевле и эффективнее, чем современная система "обязаловки" ходить в школу всем без разбора девять лет. Но кто учителей и когда слушал? Легче всего обвинить, что, мол, учить не умеете. Встаньте сами у доски, и я посмотрю: удастся ли критикам не то, чтобы чему-то научить детей, а элементарно удержать сорок пять минут за партами? Это такой экстрим получится, что его можно будет продавать в турагентствах наряду с восхождением на Эверест или охотой в одиночку на Уссурийского тигра. Особо нервным инфаркт обеспечен!

Работать в школе интересно. Здесь постоянно что-то происходит и изменяется. Скуке и рутине нет места. У наших детей в крови кипит постоянный адреналин, который они охотно выплескивают на окружающих, и в первую очередь на одноклассников и учителей.

Например. Идет урок русского языка. Весь класс, высунув языки, царапает кто во что горазд сочинение. Я как маятник хожу между партами, периодически заглядывая в тетрадки, чтобы ненавязчиво подправить, подсказать, пояснить. Знаю, что нельзя, но иначе мои детки ничего не создадут. Рабочая, деловая тишина, столь отрадная сердцу любого учителя царит в классе. Рай в представление любого педагога он выглядит именно так.

На предпоследней парте третьего ряда мается от скуки Сазонов Петя. Какое там сочинение! Он даже собственную фамилию за девять лет обучения правильно писать не научился. Вот и сейчас ребенок медленно и методично разламывает собственный карандаш на восемь частей. Я это вижу, но не вмешиваюсь. Если сейчас начать учить оболтуса уму разуму, весь класс побросает ручки и, разинув от наслаждения рот, будет внимать перепалке, забыв о сочинении. А толку ведь все равно никакого. Хоть молнии и громы обрушь на голову Петюньки, работать он не станет. Так пусть лучше ломает учебные принадлежности, если его родителям покупать их не лень.

Сломав карандаш, Петька остался без дела. Покосился на тетрадь, на меня. Можно, конечно, начать выдирать из неё страницы, делать самолетики и пускать в соседей, а то и просто от скуки сжевать, но мои нахмуренные брови исключают такой исход дела. Тетрадь я порвать не дам: мне их потом в учебную часть сдавать, и Сазонов эту мрачную решимость моментально просекает. Но ведь скучно парню, хоть плачь, а до конца урока ещё уйма времени. И тогда ребенок начинает исподтишка бросать в своих соседей кусочки карандаша.

Первой попала под обстрел Новикова Таня - девочка флегматичная и ленивая.

- Уймись, урод, - спокойно посоветовала она и вновь склонилась над тетрадью.

Второй кусок попал в Ермолова Антона.

- В лоб дам, - рассеянно показал тот кулак.

Третий упал на черновик Жуковой Светланы.

- Верблюд когтистый, - кусок полетел назад, - заткни его в ...

- Светлана, - укоризненно одернула её я. - Разве можно девочке так выражаться?

- А чё он?

- Сазонов не мешай писать сочинение! Лучше своей работой занялся бы, сколько можно валять дурака! Опять ведь двойку получишь!

Никуда не деться, всё равно приходится взывать к тому, чего у Петьки в помине нет - к чувству ответственности. А на мои двойки у него давным-давно выработался иммунитет. В тот самый миг, когда он понял, что сколько "пар" не получил бы, четвертная всё равно будет "три".

На несколько минут Сазонов затаился, а потом то самое шило, которое у него прочно засело в месте, о котором не говорят в приличном обществе, изо всех сил укололо подростка, и он бросает очередной остаток карандаша в Могилевского Сергея.

Описать, что случилось дальше мне весьма сложно, потому что реакции Могилевского может позавидовать самая юркая в мире змея. Вот он сидит и пишет. Мгновение, и обрушив несчастного Петьку на парту, Сергей не шутейно сжимает руки на его шее. У Сазонова становится багрово-синим лицо и вытаращиваются глаза. Я добегаю до места схватки и, хватаясь за сердце, ору:

- Сергей, немедленно прекрати, сейчас же перестань!

Но даже в такой жуткой ситуации я держу руки по швам и не пытаюсь их растащить, потому что уже давно твердо уяснила: даже случайно нельзя касаться детей руками. Неизвестно, как поведут себя родители. Могут так повернуть дело, что, в конце концов, выяснится - это ты избивала двух беззащитных подростков, а не они колошматили друг друга. Все средства хороши, чтобы "срубить" по легкому деньжонок, шантажируя учителя. У каждого в этом мире свой бизнес.