Один Гога не смолчал.

 - Да клали мы на твоих бомжей. Им жизни осталось день простоять, да ночь продержаться.

 - Это как? – попытался уточнить я.

 - А так. Не будет скоро в Зоне никаких бродяг.

 - И кто ж тогда будет?

 - Будут вольные сталкеры.

 - Добровольцы что ли? Это где же столько дураков найдут, готовых ни за что жизнью рисковать?

 - Почему ни за что? Если нормальную цену будут за артефакты давать, желающие найдутся…

 - Ох, Гога, что-то ты языком растрепался, - подал голос Дюшес.

 - Так он же никому не расскажет, - хохотнул Гога. И мне: - Не расскажешь ведь, правда?

 Я машинально кивнул.

 День простоять, да ночь продержаться, это получается: завтра утром. Если сказано было не для красного словца, то погано. Времени совсем не осталось.

 С перекрёстка мы двинулись влево. У какого-то предприятия, обнесённого ржавой железной сеткой, минули целую россыпь мелких «колючих луж». Будто недавно тут пролился целый «Колючий дождь» с каплями по полведра. Вешки и тут не подкачали, поэтому прошли, не задерживаясь. Потом справа потянулся молодой сосонник с деревьями чуть выше человеческого роста. Все они были, будто в вату, замотаны паутиной. Здесь мои сопровождающие слегка занервничали, ускорились, пихая меня в спину. Пару раз мне показалось, что несколько деревьев дрогнули, будто двигалось что-то или кто-то там, внутри, в этой паутине. И двигалось к дороге. К нам!

 Еще через полчаса нам встретилась здоровенная «Жарка», внутри которой полыхала, не переставая «Электра». То ли от температуры, то ли была она такой от своей невероятной природы, молнии внутри пламени были бардовые и ослепительно, до рези в глазах, яркие.

 И это днём, при свете солнца, а, каково здесь ночью!

 Временами я начинал канючить, что б меня отпустили, но на мои слова никто не реагировал. Только однажды, когда я немного замедлил шаги, Гога беззлобно ткнул меня кулаком в спину:

 - Не тормози.

 Снова, то грунтовка, то, будто только что положенный асфальт. Группки деревьев по обочинам. К ним всё чаще стали добавляться столбы и мачты ЛЭП. Пустые или с обрывками проводов, обвисшими до земли, они выглядели такими заброшенными, такими жалкими.

Дорога снова повернула, и вдали справа показался ещё один забор, бетонный, метра два высотой со спиралью колючей проволоки поверх. Над ним возвышался огромный ангар, будто какой-то великан-весельчак закопал здесь до половины здоровенную цистерну. Чуть дальше прорехой в заборе виднелся домик КПП с полосатым шлагбаумом.

 Послышалось негромкое жужжание. Я поискал глазами источник и на ближайшем столбе увидел видеокамеру. Рабочая что ли? Здесь, в сердце, так сказать, Зоны? Они что - меняют её после каждого Выброса?

Вообще-то я ожидал увидеть что-то посолиднее одинокой видеокамеры. Четыре икса секретности объект, как-никак. Не удивлюсь, что на том конце сидит старенький вахтёр и, зевая, рассматривает нас на маленьком чёрно-белом мониторе. А в соседней комнате режется в домино группа быстрого реагирования: четыре седеющих и слегка оплывших контрактника с толстым прапорщиком во главе.

 На этих размышлениях меня остановили. Пока Баркас завязывал мне глаза какой-то тряпкой, Гога прикатил откуда-то с обочины здоровенную двухколёсную тачку. Толчок в грудь и вот я уже сижу чуть ли не упираясь подбородком в свои коленки. Неудобно, блин! Руки и так затекли, а тут еще, как в смирительной рубашке, не пошевелиться…

Новый толчок, тачка покачнулась, покатилась куда-то вперёд. Сзади засопели Гога с Бекасом. Что ж вы думали? Килограмм сто я нынче вешу.

Тряхануло. Потемнело. Похоже, заехали в какое-то помещение.

 - Стой!

Голос из динамика. Молодой, уверенный. Вахтер?

 - А можно в этот раз без сканирования сетчатки? – это Дюшес. – Только же вчера утром виделись. У меня потом полчаса перед глазами «мухи» летали.

 - Не ты придумал – не тебе отменять, - голос в динамике неумолим.

 Дюшес чертыхнулся. Послышалось пиканье с жужжанием. Громко щелкнул электрический замок. Раздалось тихое шипение, пол задрожал. Похоже, нам открыли дверь.

 - Закатывайте груз в лифт, - все тот же неживой голос. А «камуфляжным», похоже, тут не особо доверяют. Не желают в живую общаться.

Тачка вместе со мной совершила недолгий переезд. Остановилась.

 - А когда расчет? – голос Дюшеса.

 - А я знаю? Вон телефон. Звоните, спрашивайте.

 - Кому звонить?

 - Ну, с кем вы там договаривались…

Заглушая разговор, с лязгом закрылись двери. Пол потянул вниз.

 - Нулевой четвёртому.

 - Слушаю.

 - Принимай груз.

 - По особому протоколу?

 - Да.

 - Принимаю.

Эмоций у говоривших было меньше, чем у кофемолки.

 Я пошевелился. Может, удастся выбраться? Какое там!

 Пол дернуло. Двери тихим скрипом распахнулись. Запахло хлоркой какой-то плесенью. Пауза. Изучают, наверное, мою тушку на предмет опасности. А в руках дубинка-электрошокер, как минимум.

 Наконец шаги. Кто-то ухватился за ручки тачки, крякнул, меня качнуло, и выкатил её из лифта.

 Я почувствовал на себе взгляд.

 - Какой тяжёлый.

Сказано это было не мне, а просто так – в окружающее пространство. Так грузчик разговаривает с тяжелым шкафом. В отличие от шкафа, я ответил:

 - А ты меня на ноги поставь, повязку с глаз сними, да руки развяжи -  сам и дойду.

 Новая пауза. Нечасто, видать, сюда доставляют говорящие грузы.

 - На ноги я тебя поставлю, - наконец услышал я. – Остальное тебе ни к чему.

 Надо было бы обрадоваться завязавшемуся диалогу, но когда? Тачка кувыркнулась на бок, и я оказался на полу, завозился, пытаясь подняться. Чьи-то сильные руки ухватили меня за многострадальный шиворот и поставили на ноги. Толкнули в спину:

 - Вперёд.

 Вперёд, так вперёд, куда деваться?

Судя по звукам, шли мы по коридору.

Лязг железа, скрип. Камера или клетка?

 - Ну хоть здесь руки развяжи. Затекли – совсем не чувствую.

Конвоир зашел следом, снова толкнул в спину.

 А тут совсем узко. Всего-то полшага в сторону, и лбом об стену. Хорошо так, до искр из глаз. Значит камера. Запястье охватил браслет. Наручники? Завозился с верёвками. Вроде как режет. Ты когда нож точил, дядя? ! Справился, наконец. Хлопнула дверь за спиной. Я стянул непослушными руками повязку с глаз. На левом запястье – наручник, соединённый короткой цепочкой с другим, защелкнутым вокруг толстой трубы над кроватью, пристёгнутой в свою очередь, к стене.

 Огляделся. Камера. Узкая, метра полтора шириной. Под потолком лампа ватт в сорок, не более. Ну да ладно. Мне тут не книжки читать.

 Параши нет. Значит я тут ненадолго. Отстегнул кровать. Сел.

 Что теперь?

10. И снова Генка.

То, что я задумал, было дорогой в один конец. И я никогда бы не решился на эту авантюру, если бы не Генка. Он появился как всегда под вечер на другой день после моего похода в гости к Кирову. Я как раз курил после ужина. Сидел на лавочке возле нашего дома, пускал дым в темнеющее небо. Генка примостился справа, фонарь свой, со стеклом, кое-как склеенным скотчем, поставил на землю рядом.

 - Всё спросить хочу, - сказал я. – зачем ты этот фонарь с собой таскаешь?

 - Ищу человека, - серьёзно ответил мальчик.

 - Здесь?

 Генка промолчал.

- Знаешь уже, что наши отцы-командиры задумали? – задал я новый вопрос.

 - Как не знать, - Генка смотрел перед собой, качал босой ногой в сандалике. На коленке у него краснела свежая царапина. И вдруг прошептал с тоской: – Когда вы уже кровью своей захлебнётесь?

 - Начинается, - зло пробормотал я. – Сейчас снова заведёшь свою шарманку про то, какие мы, люди, сволочи и подлецы. Что сваливаем вину друг на друга: начальники на подчинённых, подчинённые на начальников. А по сути – являемся одним и тем же дерьмом.