Когда я позвонил Хавьеру Гарридо, чтобы сообщить ему о нашем намерении опубликовать его книгу на русском языке, он удивился и вместе с тем очень обрадовался, сказав, что будет молиться о том, чтобы выход этой книги способствовал возрастанию добрых отношений между всеми христианами Востока и Запада, разделяющими этот дар. Может быть, он вызывает недоумение, но всегда, во все времена Дух щедро одарял им Свою Церковь, ведь он – отблеск любви Христа, полностью и безраздельно отдавшего Себя Царству Божию и велениям Духа, Который самыми непостижимыми путями ведет нас к полноте Любви.

Санкт-Петербург, сентябрь 2010 г.

Мариано Хосе Седано Сьерра CMF,

Советник UCESM (Союза Европейских Конференций Монашествующих)

Целибат как принятая реальность

Нельзя сказать, что принципы целибата переживают кризис. Его библейская и богословская основа бесспорна. От Иисуса до наших дней традиция не прерывалась.

Проблемы, возникшие вокруг целибата священников, так остры как раз потому, что это вопрос не принципов, а церковной практики. Ясно, что не существует очевидной связи между служением и целибатом. Как только ставится вопрос о социокультурной модели священника, возникает и вопрос о целесообразности или нецелесообразности обязательного целибата.

Однако не это – тема наших размышлений. Мы исходим из целибата как принятой и обоснованной реальности. Кризис случается, когда человек, избравший целибат, оказывается в условиях, к которым не был подготовлен. Большинство из нас воспитаны для другого общества и для другой модели монашеской жизни.

Как прежде понималась сексуальность и межличностные отношения? На каких нравственных критериях покоилось целомудрие? Какое духовное содержание придавалось обету?

Вспомним это и сравним с ситуацией сексуальной революции, в которой мы живем последние десятилетия.

Оба подхода односторонни

Прежде «моральное поведение» путали с шестой заповедью. Все было совершенно точно определено: сексуальные отношения дозволялись исключительно в каноническом браке и для рождения детей; и поскольку в этой области всегда существовала материя для греха, необходимо было вплоть до последней детали уточнить, что законно, а что недопустимо. Кроме того, на сексуальной сфере лежало табу как на чем-то угрожающем и могучем, и подступиться к ней можно было только в «священной» атмосфере, в исповедальне.

А что же теперь? Первое, инстинктивное ощущение – это ощущение «половодья». О сексе говорится, как о чем-то в высшей степени нормальном: его чуть ли не афишируют. Не соблюдаются никакие нормы. Почему не получить удовольствие, если это никому не вредит? Существуют не только добрачные, но и внебрачные связи. Молодежь встречается в атмосфере общей вседозволенности. Но и взрослые, от 40 до 55 лет, тоже, кажется, пустились во все тяжкие, стремясь испытать не пережитое в ранней юности.

Средства массовой информации систематически нападают на все ранее существовавшие социальные правила. Распространяются порнографическая литература и реклама с эротическим оттенком. Тот, кто в этой области не оказывается либеральным, почти дерзким, безнадежно отстал.

Оба подхода односторонни. Но они обнажают тот резкий контраст, который воспринимается нами на уровне моделей поведения.

Не так все просто

Подобные трактовки рискуют показаться старыми, схематичными моральными проповедями. Впрочем, понимание секса всегда было подвержено моральным оценкам. Если смотреть с этой точки зрения, то вывод таков: сексуальная революция – это знак деградирующего общества, одержимого необузданной страстью к наслаждению. Речь идет о некоей волне неоязычества, подобной многим другим в истории, против которой надо бороться всеми силами, и в первую очередь – с помощью безукоризненной верности «добрым обычаям».

Но так ли все просто? По-моему, сексуальная революция – это явление настолько значительное, что оно требует более тонкого прочтения.

Конечно, почти все схемы поведения рухнули. Гедонизм стал не просто общепринятой тенденцией, присущей разным человеческим группам. Можно утверждать, что он принадлежит самой ткани современной культуры; это философия жизни и цель экономической системы. Люди мыслят в терминах немедленного счастья, а производство работает для удовлетворения все возрастающих потребностей в благополучии и комфорте.

И все же сексуальная революция несводима к гедонизму. Последний непосредственно связан с освобождением от обычаев. Но первая – гораздо более обширное и радикальное явление.

Сквозь призму эмансипации

В первую очередь, сексуальная революция предполагает процесс эмансипации человека.

Когда говорится об освободительном опыте веры или о том, что человеческая личность выше закона, каждый человек тотчас думает о пересмотре сексуальных норм. Достаточно иметь хоть небольшой опыт духовного сопровождения, чтобы признать, что первые попытки освобождения от «системы» были связаны с первыми чувственно-сексуальными приключениями. Почему?

В некоторых случаях преобладающая мотивация – это стремление к подлинному переживанию любви. Это инстинкт честной совести, которая судит, исходя из любви, и которую судить не может никто. Тем более в эпоху, когда понимание супружества вышло за пределы социальных условностей. Не следует ли считать достижением гуманизации то, что любовь и супружество больше не предопределены никакими институтами? Бесспорно, что в супружестве есть социальная сторона, но оно не должно быть сведено к социо-юридическому заключению «брака».

В других случаях эмансипация посредством секса возникает из опыта неприсоединения. Когда мужчина или женщина, воспитанные в защитных моделях, желают обрести себя, то, естественно, у них возникает реакция на охранительные институты (Церковь, буржуазное общество и т. д.), и они создают собственное пространство для самоутверждения. Этим последним может быть политический радикализм. Очень часто – сексуальный либерализм. И даже если самоутверждение не доходит до крайних форм, кто из нас не помнит своего первого любопытства по отношению к сексу, столь связанного с первым ощущением свободы? Конечно, это двойственная свобода, но все же свобода.

К сожалению, секс стал символизировать культурную эмансипацию и социальную революцию. Но он стал символом именно потому, что раньше над ним тяготел мощный аффективный и идеологический груз. В. Райх в своей знаменитой книге «Сексуальная революция» говорил об этом уже в 1931 году.

Это была эпоха, когда безоговорочно верили в то, что ключом к освобождению человека является снятие сексуальных запретов. Теперь мы стали в этом отношении гораздо более критичными.

Перемена ролей

В сексуальной революции эмансипация затрагивает в основном женщину.

Кто-то может возразить, что никогда прежде ее так активно не использовали в качестве эротического объекта; что высочайшую цену за сексуальную вседозволенность платит женщина с ее восприимчивостью и чувствительностью; что мужчина строит человеческие отношения на насилии и т. д. И во всем этом много правды. Но все же мне представляется очевидным, с точки зрения общемировой перспективы, что одним из условий, которые делают возможным социальное равенство женщины, является перемена ролей в отношениях. Женщине уже незачем быть пассивной, или девственницей, или играть на двусмысленностях, или позволять защищать и завоевывать себя.

Тайна остается

Во-вторых, сексуальная революция включает в себя процесс десакрализации.

Сакрализация плодовитости почти всеми религиями – это антропологический факт. Библейская традиция – исключение. Яхве не имеет пола, а сексуальные отношения прямо не связаны с культом. Но все же брак, рождение детей, сексуальные отношения в некоторых обстоятельствах включаются в ритуальную символику чистого и нечистого. Вспомним о сакральном содержании языка, когда «чистотой» называлось сексуальное воздержание; это язык еще совсем недавнего времени. Или о нормах моралистов: «Никаких прикосновений, потому что тело есть храм Святого Духа!»