— Ты справишься с ней, — убежденно проговорил тот, не поднимая глаз от земли; щека его горела. — Ты очень сильный. И Хаширама, я уверен, будет рядом; он не оставит тебя одного.

— Да на что мне Хаширама?! Он не мой младший брат!

— Я — ужасный шиноби. Я предал клан. Я предал тебя, нии-сан!

— Ты предашь меня, только если умрёшь! — выкрикнул старший, заставив Изуну замереть и, наконец, поднять взгляд, пораженно уставившись на него. — А потому, — рыкнул Мадара, крепко вцепившись руками в плечи, — не смей умирать, отото. Ни в бою, ни, тем более, вот так.

Младший брат больше не отводил он него глаз. Те — большие, как чёрные драгоценные камни, но намного мягче, теплее. Совсем недавно, казалось, они глядели на него из круглой подвесной люльки, из вороха простыней и подбитых мехом одеял. И всегда смотрели так восторженно, будто он, Мадара, был Самым Главным Человеком на Земле.

Он не выдержал этот взгляд, поднимавший со дна души всю вину: не уберёг, не отгородил от бед и напастей, позволил пережить боль и страх, не спас вовремя, позволил взять в руки меч вместо игрушек — во всём этом была его, Мадары, вина, как старшего брата. Как того Самого Главного Человека, не оправдавшего надежд.

Мадара прижал брата к себе, так сильно, как только мог. Тот уткнулся носом в шею. Уткнулся — и разрыдался.

***

Вечерело. Вместе с сумерками приходил и холод. Звезд не было видно на пасмурном, готовом вот-вот разразиться ливнем небом. Изуна жался к огню, укрытый плащом брата, и пытался согреть озябшие руки. Тобирама дремал. Хаширама задумчиво жарил на костре хлеб, изредка тихо о чём-то переговариваясь с Мадарой. Северус, привязанный каким-то странным узлом за щиколотку, дул на немного пригоревший мякиш и со скрытым удовольствием медленно пережёвывал его.

— Переночуете с нами, — решил Хаширама, — а на рассвете Мадара отведёт вас в замок. Вашей жизни ничего не будет угрожать, если вы не станете делать глупостей.

Проснулся Северус глубокой ночью от ощущения голода и холода. Костёр тихо тлел, и было видно частично высвеченное лицо Изуны. Он умиротворенно неотрывно глядел в огонь.

Снейп видел спину сидящего напротив альбиноса.

— Так ты хотел убить себя? — тихо проговорил последний.

Учиха поднял на него взгляд, снова перевёл на огонь.

— Хотел.

— А теперь?

— Теперь не хочу.

Альбинос хмыкнул:

— Хорошо.

— Что? — удивленно моргнул Изуна.

— Хорошо, — повторил тот, — даже не думай умирать до тех пор, пока я не сражу тебя. Если ты и умрёшь от чьей-то руки — то от моей.

Учиха фыркнул и тихо хихикнул.

— Тогда, наверное, я переживу всех в клане, — протянул тот едва слышно. Тобирама хмыкнул и не обиделся.

— Кстати, — вспомнил Изуна, — Хаширама как-то сказал мне, что ты спрашивал о моём возрасте.

— Вот болтливый аники, — пробурчал альбинос. Северус подумал, что он, должно быть, смутился.

— И мы с ним выяснили, — продолжил тот, едва заметно улыбаясь, — что я старше.

— Ты? — удивленно протянул Тобирама, — Нет, правда? Ты?

— Ага. На девять дней.

Тот фыркнул:

— А ведешь себя…

— Ну знаешь!.. — возмутился Учиха.

Помолчали. Северус задумчиво уставился на свои ноги. Так странно было слушать подобные разговоры — всё равно, что смотреть за кулисами на шуточные перебранки знаменитой труппы. Ночь и тишина над лесом только усиливали впечатление нереальности.

Северус не мог припомнить, когда в последний раз ночевал под открытым небом. Всё было непривычно: и стылый холод от земли, и шорохи в траве, и грубая земля, и неровная кора дерева. Но прошлая бессонная ночь дала о себе знать, и он снова довольно быстро заснул.

***

На рассвете его и впрямь отпустили, а старший из клана Учиха конвоировал его до самой кромки леса, не произнося ни слова. Лишь остановившись на границе, серьёзно посмотрел на Снейпа и сказал:

— Хочу поблагодарить за брата. Вы спасли ему жизнь — и поэтому мы решили теперь отпустить вас. Но именно вы его едва не убили. Поэтому при следующей встрече я убью вас.

А после развернулся и исчез между деревьями, оставив напрягшегося профессора в одиночестве.

***

Когда Мадара исчез вместе с пленником среди листвы, Хаширама взволнованно посмотрел ему вслед и сказал младшим:

— Пойду, подстрахую его. Берегите друг друга, — и взобрался на ветку.

Изуна иногда зевал — эти несколько часов до рассвета, на время которых старшие братья их сменили, совсем не придали ему бодрости.

Тобирама начал неторопливо собираться. Когда вернутся старшие, они тут же снимутся с места и уйдут вглубь леса. Предосторожность на случай, если маг решит привести кого-то по свежей памяти. Маловероятно, впрочем, что он припомнит дорогу, половину которой провёл без сознания, но оставался шанс, что маг или кто-то иной в замке настолько досконально знал лес, что мог узнать это место по описанию.

Изуна принялся прятать кострище, когда голос Тобирамы отвлёк его:

— Думаю, — протянул тот, запечатывая в свиток верёвку, — то, что ты выдал все те данные, ничего не значит. Пока маги не научатся прокладывать пути в другие миры, для них все твои слова — лишь занимательные сказки.

Изуна с удивлением выслушал его, помолчал.

Выдал:

— Как мило с твоей стороны подбадривать меня, Тобирама-кун.

И тихо рассмеялся, когда до него донеслось смущенное «Иди ты к биджу, Учиха».

========== Глава 15 ==========

Бежали они недолго: углубились на относительно безопасное расстояние в чащу и пошли неспешным шагом. Далеко уходить от озера не следовало — а вдруг случится чудо, и что-то всё-таки изменится? — но и вскакивать посреди ночи под разноцветные всполохи магии появившихся из ниоткуда волшебников желания не возникало.

Шли молчаливой цепочкой. Вел Тобирама, каждые пару минут сканируя окрестности. Вызвался сам, аргументируя тем, что ему надо чаще тренироваться, хотя в этом мире и в данном конкретном лесу тренировать можно было только интуицию, угадывая, что прячет в себе очередное слепое пятно. Их постоянно приходилось обходить, — во избежание очередных неприятностей, — а оттого путь всё чаще напоминал контуры ползущей змеи: шли долго, но пройденное расстояние оставалось небольшим.

Замыкал линию Мадара. Перед ним шагал Изуна, в последнее время старавшийся держаться рядом со старшим. Дело было не в опасении представителей клана Сенджу (всё же этот этап общения уже успел миновать), просто ощущение присутствия старшего дарило тепло и уверенность. Внутри горела твердая уверенность: старший брат — нечто вечное, неизменное в жизни, а оттого надежное и безопасное.

Хаширама тоже был задумчив, но его мысли занимало другое. Глядя себе под ноги и мимоходом подсчитывая плоские камни, подходящие для пускания блинчиков по воде, он думал о доме.

После окончательного заверения о том, что помощи от замка ждать бесполезно — даже не по причине того, что не захотят, а потому что не знают, как помочь, — лопнула ниточка надежды на скорое возвращение.

Впрочем, в нём жила твёрдая уверенность, что лазейка домой найдется: не в этом месте, не сейчас — так через год, два, где-то в другом. Он цеплялся за эту веру всеми силами, стараясь не думать о том, что она слепа и наивна. Пуста изнутри, как веточка бамбука. Ведь кем они будут без этой веры? Без шанса исполнить свой долг, запертые в чуждом мире?

Маленькими потерявшимися в лесу детьми?..

А кланы? Хаширама боялся думать о худшем: об увеличении числа стычек на фоне смерти последних наследников Главы Клана, и, соответственно, рост жертв; о том, что семьи могут до конца уничтожить друг друга в этой постоянной агонии.

Думал Сенджу и об их с братом уже немолодом отце. Он… Что он чувствует? Проклинает их за слабость, за то, что не выжили, не вернулись, затерявшись где-то там, в чаще, в болоте? За то, что позволили себе проиграть кому бы то ни было? Что мало тренировались, что подвели клан? Скучает хоть немного?

С…скорбит?