- Неужели шесть раз обзывал меня дурой? - спросила она, глядя на него темными, усталыми глазами.

  - Не люблю повторяться, - неохотно пояснил он. - Просто вошел во вкус и продолжал выступать в том же духе во всех случаях.

  - Я тому свидетель, - она слегка улыбнулась. - Ты ягненком проблеял в хоре. Ты взял директора школы за ухо, когда он на линейке ухватил твое. И директор отпустил первым.

  - Да, наш Иван Васильевич не терпел физической боли, - подтвердил Мишка.

  - Кстати, а за что он тебя так? - спросила она. - Я что-то не помню.

  - Я тоже подзабыл.

  Пришлось соврать. Он отлично все помнил. Директор невзлюбил его из-за рисунка, который Мишка сделал на последней странице тетрадки. А тетрадь вскоре попала на проверку, и рисунок стал известен всем. Под ним стояла надпись, не оставлявшая сомнения, кто изображен: "Иван Грозный инструктирует свою секретаршу".

  - Потом почувствовал, что мне больше не надо напрягать себя. Не буду скрывать - да и ты наверняка знаешь, что я на два года попал в колонию для малолетних. Ну, правда, нет худа без добра. Я там специальность приобрел.

  - Значит, всему я была причиной. И сейчас ты пришел за компенсацией?

  - Ты слепила меня, сама того не ведая. А я застрял в хулиганах и окончательно потерял тебя. Ты настойчивая, целеустремленная, учишься на юридическом и скоро сама судьей станешь. Вполне понимаю твое стремление выбраться из приватизированного барака, - он торжественно возвысил голос, - и по мраморным ступеням Дворца правосудия взойти в новую жизнь.

  - Так уж и судьей, - она покачала головой. - А откуда ты знаешь, где я учусь?

  - Заочное отделение, группа сто шесть. Однажды наша почтальонша, видать, по ошибке сунула твой пакет в мой ящик. Я хотел тебе помочь и сделать задание. Даже в городскую библиотеку записался. Но потом понял, что наскоком не возьмешь, и положил пакет в ваш ящик. И вот теперь, после долгих лет ожидания и терпения, я опять набрался смелости, а может, наглости...

  - Ты еще раз хочешь обозвать меня "дурой"?

  - Нет, хочу с запозданием высказать первое впечатление...

  - Не надо! Много лет миновало.

  - Да, пятнадцать лет псу под хвост. Мне тогда не хватило смелости. Наверно, потому, что прилежным мальчиком был, маму слушался. Но теперь что молчать... Ты хоть допускаешь-то, что и хулиган может влюбиться?

  - Михаил...

  - Мигуэль, - поправил он.

  - Пусть будет Мигуэль, - она не удивилась, тоже знала его паспортное имя. - Зачем тебе все это? Ты и так не скучно живешь. И в женском обществе недостатка не испытываешь.

  - Так-то оно так, - вздохнул он. - Но меня все чаще преследует невезуха. Неожиданные препятствия на голом месте возникают. Вот я и подумал: а вдруг все из-за того, что ты есть.

  - Опять я виновата, - с грустью сказала она. - Можно подумать, ты за открепительным талоном пришел.

  - Да уж какой там талон. Я, вот, в кругосветное плаванье хотел податься. Валялся на верхней полке плацкартного вагона, и всего про двух человек вспоминал. Про мамку свою, которая меня невзначай родила, и про девушку в зеленой футболке. Вот что, Карина. Скажи "да", и я стану другим человеком, удобным для тебя. Самому мне перемениться решимости не хватает.

  - Знаешь, что? Копай в другом месте.

  - А может, и вовсе не копать?

  - Дело твое.

  - Эх, - вздохнул он. - Копать или не копать. Опять все тот же вопрос. Как на презентации в отделе кадров ДРСУ. Ну, ладно. Может, еще выкопаю чей-нибудь череп и произнесу невнятный монолог... Но ты, вижу, мне совсем не веришь? Считаешь за обычный треп? - спросил и не услышал ответа. - Хорошо. У тебя альбом есть? А бритвочка найдется?

  - Зачем?

  - Кровью хочу в твоем альбоме свое запоздалое признание записать.

  - Фу, какой ужас, - она вздрогнула. - Нет, нет и нет.

  - Погоди, - уговаривал он. - Скажи хоть: "пока нет".

  - Ну, хорошо. Пока нет... Вообще-то я, пока не закончу учебу, замуж и не собираюсь.

  - А сколько тебе еще учиться?

  - Минимум два года.

  - Терпимо, - кивнул он. - Руку дай подержать.

  - Зачем?

  - Чтобы сохранить свои чувства еще на два года. - Не дожидаясь разрешения, взял ее руку. Ладонь у нее была узкая и прохладная. Ощущая себя кудесником, легонечко сжал и застыл, надеясь, что её пальцы разогреются до высокой температуры... Но девушка потихоньку высвободила ладошку.

  Он один вышел на кухню. Все повернулись к нему. На его лице появилась улыбка, удрученная и радостная одновременно.

  - Сказала "пока нет"! - объявил с таким видом, словно речь шла о минутной задержке.

  Его брат распечатал вторую бутылку. Хозяин захмелел и начал жаловаться на дочь-внучку.

  - Сидит, сидит, а чего сидит? Уже и так ученая. Конечно, пора бы ей замуж. Но по Сеньке ли твоя шапка, Михаил? Ведь ты еще тот шалопай. Я против тебя тут уже высказывался, и мнения не изменю. Прямо в глаза скажу... Тьфу ты, где они, твои глаза? Зачем очками прикрыл? От долгов скрываешься? А ну, сними!

  - Через неделю сниму, - пообещал Мишка.

  - Ладно, потом посмотрим, раз и дочь за перспективу отношений, - смягчившись, решил Сизов. - Эх, поженились ба, детей родили, и некогда было б дурака валять. А я внуков с удовольствием понянчил бы.

  - Правнуков, - вполголоса поправил жених.

  - Чево?

  - Да ничего. Я ведь не против. За тем и пришел, дед, чтобы тебя прадедом сделать.

  - Все-то ты знаешь, - проворчал Сизов. - Однако ж палец о палец не хочешь стукнуть, чтоб настоящим мужиком сделаться.

  - А настоящим - это как?

  - Прежде всего, добытчиком надо стать, а не сидеть на мамкиной шее...

  Петр закусил квашеной капустой, похвалив хозяина за отменное качество, и сообщил:

  - Я его в свою команду хочу взять. А то ему с детства не везет. В хоре - голос сорвал. Художником стать - не получилось. С порнографии начал, а она тогда запрещена была. Я вместо родителей в школу ходил, все знаю. Такие претензии! Какого-то царя в голом виде изобразил. Однако, с пенсне на носу. Мало того, что порнография, так еще пришили искажение истории. Потом в футболисты все рвался. Хотел наподобие Пеле ногами мир покорить. И тут не вышло. Голеностоп у него другим образом, чем у бразильца, оказывается, устроен... Я правильно причину твоих неудач излагаю, Миша?

  - Ага, плохому танцору завсегда яйца мешают, - заметил дед Сизов. - А ты, Петр Алексеич, все на трубе дудишь?

  - Да, на трубе. На валторне. Вообще-то раньше у меня это как хобби было, а сам подземным слесарем работал. До самого последнего дня, пока шахту не закрыли. Потом попробовал себя в бизнесе. Ремонтом машин занялся, жестянку правил. Аварий-то у нас хватает, заказов много. Однако не выдержал конкуренции со стороны других жестянщиков.

  - Пошто так? - продолжал расспрашивать дед.

  - Задумчивым стал. Возьму киянку в руки, а сам все думаю, думаю. А работа стоит.

  - О чем думаешь-то?

  - Да так, обо всем. О жизни больше. Но ничего, на хлеб-соль я теперь и трубой зарабатываю. И Михаил, если пойдет по моим стопам, всегда детишкам на молочишко будет иметь. Я его на бас-трубе научу. У нас сейчас вакансия.

  - А что прежний-то бас? - спросил Мишка.

  - Чахоткой заболел, - пояснил старший брат.

  Захмелевший Сашок молчал и только слушал, поворачивая голову от одного к другому.

  - Ну вот, профессиональная болезнь, видимо, - сделал вывод Мишка, услышав о заболевшем чахоткой басе. - А ты меня пихаешь на его место. Нет, я еще не все безобидные профессии перепробовал. Уже медбратом в нашей больнице стажировался. И у меня неплохо получалось.

  - Ну, смотри. А только мы, духачи, теперь опять востребованы. На дискотеки нас, правда, не приглашают, но на похороны зовут. А иногда и ветераны к себе на юбилеи. Чтобы мы исполнили самый великий марш всех времен и народов.