Несмотря на доброжелательный – в целом, тон и отдельные всплески «восхищения», Андре Жид в своих скромных по объему заметках «Возвращение из СССР» сумел, по сути своей, не только воскресить архитипические тезисы марксизма де Кюстина о России и русских, но и показать, что СССР – это отнюдь не то государство, о котором мечтали левые западные интеллектуалы, не утопия ставшая реальностью, а реально воссозданная коммунистами «антиутопия», – та самая, которую в своих предостерегающих человечество романах описали Евгений Замятин («Мы», 1920 г.) и Олдос Хаксли («О дивный новый мир», 1932 г.). Путевые заметки Андре Жида вызвали взрыв недовольства не только в СССР, но и в Западе. Ромен Роллан и Лион Фейхтвангер, певшие в эти же годы дифирамбы СССР и лично тов. Сталину[25], высказали осуждение в адрес коллеги, до сего времени в мировоззренческом плане считавшегося их единомышленником. В свою очередь Андре Жид, ответил на их обвинения еще более резким в критическом отношении очерком «Поправки к моему „Возвращению из СССР“» (1937 г.), где, отстаивая свою точку зрения, без обиняков жестко заявил:
различные свидетельства, которые до меня доходят, данные, которые я мог собрать, отчеты непредвзятых очевидцев (какими бы большими «друзьями СССР» они ни были до и после поездки туда) – все это подтверждает мои суждения относительно настоящего положения дел в СССР, усиливает мои опасения. <Он вспоминает о> тысячах сосланных <…>, тех, кто не сумел, не захотел склониться так – и настолько, как это было нужно. <…> Я вижу их, я слышу их, я ощущаю их вокруг себя. Это их беззвучные крики разбудили меня сегодня ночью; их молчанье диктует мне сегодня эти строки. Именно мысли об этих мучениках навеяли мне те слова, против которых вы сегодня протестуете, ибо безмолвное признание со стороны этих людей – если книга моя сможет их достичь – для меня важнее восхвалений или поношений в «Правде». <…> Пришло время для коммунистической партии Франции открыть глаза, чтобы перестали ей лгать. Или, если сказать по-другому, чтобы трудящиеся поняли, что коммунисты их обманывают так же, как их самих обманывает Москва [ЖИД АНДРЕ (III)].
Оба очерка Андре Жида в стране Советов, естественно, не публиковались, но его имя с тех пор навсегда было занесено в список «злейших врагов СССР». Одновременно с появлением «Возвращения из СССР» было приостановлено печатание нового собрания сочинений писателя,
пятый том последнего издания, объявленный к выходу в 1936 г., как и его книга «Новая пища», переведенная под редакцией И. Бабеля, в свет не вышли… В декабре 1936 г. в стране началась пропагандистская кампания против книги Жида. Книга была названа смесью догматически надерганных газетных вырезок и старых контрреволюционных анекдотов, а сам писатель – человеком слабым, пустым, ограниченным и жалким. <…> 13 июля 1937 г. Политбюро постановило «уполномочить т. Кольцова написать ответ на книгу А. Жида». Специальную книгу на эту тему Кольцову написать было не суждено, хотя в «Испанском дневнике», вышедшем в свет в том же году, он
пример, в изобилии уснащены очерки маркиза де Кюстина. В этом отношении высказывания Жида о Сталине также были из ряда вон.
успел покритиковать французского писателя, назвав его произведение «открытой троцкистской бранью и клеветой», составленной из смеси демагогически надерганных газетных вырезок и старых контрреволюционных анекдотов. Выступая на международном антифашистском конгрессе писателей, Кольцов пояснял свою позицию: «Мы требуем от писателя честного ответа: с кем он, по какую сторону фронта борьбы он находится? Никто не вправе диктовать линию поведения художника и творца. Но всякий желающий слыть честным человеком, не позволит себе гулять то по одну, то по другую сторону баррикады. Это стало опасным для жизни и смертельным для репутации». Вскоре Кольцов был арестован и казнен в застенках НКВД. <…> Пропагандистская кампания против написанной по личным впечатлениям книги А. Жида была настолько масштабной, что предусматривала тщательное наблюдение за реакцией на ее появление всего сообщества советских писателей. В донесении сексота по кличке «Эммануэль» от 5 июля 1936 г. делался вывод о сомнительных настроениях И. Бабеля, у которого 26 июня обедал А. Жид. Бабель, как доносил сексот, охарактеризовал своего гостя следующим образом: «Он хитрый, как черт. Еще не известно, что он напишет, когда вернется домой. Его не так легко провести. Горький, по сравнению с ним, сельский пономарь. Он <Жид> по возвращении во Францию может выкинуть какую-нибудь дьявольскую штуку». Очень характерен и еще один документ. 9 января 1937 г. начальник 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Курский в спецсправке на имя Ежова (а от него Сталину), с которой ознакомились также Молотов и Каганович, сообщал, что во время общемосковского совещания писателей, посвященного VIII Всесоюзному съезду советов (декабрь 1936 г.), Пастернак в кулуарных разговорах доходил до того, что выражал солидарность «с подлой клеветой из-за рубежа на нашу общественную жизнь», оправдывал Жида, считая, что «он писал, что думал, и имел на это полное право», а Павел Антокольский, поддерживая позицию Пастернака, замечал, что «Жид увидел основное – что мы (советские писатели) мелкие и трусливые твари» [КУЛИКОВА. С. 49 и 56–57].
Отметим, что в годы «Большого террора» контакты с посещавшими СССР зарубежными писателями часто фигурировали в числе обвинений во «вражеской деятельности», предъявлявшихся органами НКВД арестованным как «враги народа» советским литераторам. Большое число этих «новых звезд» вскоре погасло – одних расстреляли, другие сгинули в ГУЛАГе. Особенно пострадала «птичья стая» – российские поэты, представители различных национальных культур, всего – около 200 человек! – см. «Погибшие поэты – жертвы коммунистических репрессий»: URL: http://vcisch2.narod.ru. Вильгельм Кюхельбекер, старый друг «первого русского поэта», увековеченный его едким каламбуром «И кюхельбекерно и тошно», ничуть не преувеличивал, когда, в своей сибирской ссылке писал в оде «Участь русских поэтов» (1847 г.):
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию.
Не менее жестоко судьба казнила и советских прозаиков. Борис Пильняк, Артем Веселый, Исаак Бабель, Виктор Третьяков, Михаил Козырев (автор антиутопии «Ленинград», 1925 г.), Бруно Ясенский, Иван Катаев, Александр Аросев[26]… – в этом расстрельном перечне приведены только наиболее известные фамилии, общий же перечень репрессированных советских писателей включает в себя более сотни имен, см. [РаПи]. Политическая ангажированность стала своего рода ахиллесовой пятой Горького, с ней и только с ней, собственно говоря, связано все то «нечистое», что приписывается личности. Именно по этой причине русская эмиграция, сделала все возможное, чтобы не допустить присуждение ему Нобелевской премии по литературе, на которую он, начиная с 1918 г., номинировался пять раз (sic!). Нисколько не умаляя заслуг Бунина перед русской литературой, приведем все же здесь мнение на сей счет Марины Цветаевой, в роли литературного критика отличавшейся особым «ракурсом видения»:
Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее – Горький. Горький – эпоха, а Бунин – конец эпохи.
– см. письмо к А. А. Тесковой от 24 ноября 1933 года [НМЦ]. Следует отметить, что если на Горького после распада коммунистической системы вылили немало ушатов грязи, – главным образом отечественные публицисты, то его знаменитые друзья из числа «прогрессивных западных писателей», в те годы, как отмечалось выше, ничуть не менее ангажированные и зачарованные личностью тов. Сталина (sic!), остались вне зоны осуждения. Бывшие «леваки» всех мастей, задающие и поныне тон в западной критике, обижать своих учителей не стали. Их пожурили, конечно, за «заблуждения», но с пониманием, беря поправку на «дух» того славного времени, когда в Советском Союзе для дорогих западных гостей буквально на костях ставили жизнерадостные показательные спектакли о героике советских трудовых будней [ДЕВИД-ФОКС]. Для Горького же, который в отличие от западных единомышленников жил в СССР под надзором НКВД и лично Генерального комиссара государственной безопасности тов. Генриха Ягоды, подобного рода смягчающие обстоятельства во внимание, как правило, не принимаются. Забывают очень часто и обо всем том добром и благородном, что неразрывно связано с именем Горького. Своим братьям-писателям – Куприну, Бунину, Юшкевичу, Чирикову…, он, будучи совладельцем издательства «Знание», выплачивал такие гонорары, которые в начале их карьеры им и не снились, и о которых впоследствии, уже прозябая в эмиграции, они могли только мечтать. Выступая в роли всероссийского заступника за «униженных и оскорбленных», Горький последовательно и бескомпромиссно противостоял беззаконию власть имущих, как при царизме, так и в эпоху террора, развязанного большевиками под лозунгом «диктатуры пролетариата». Ставшие в 1990-х годах достоянием общественности его письма к Ленину тех лет [ISAKOV S.G.], отдельные выдержки из которых цитируются ниже, – тому яркое свидетельство. Как уже отмечалось, Революция явилась для Горького великим разочарованием, т. к. – и это с насмешкой отмечали его критики из стана большевиков, она не отвечала его романтическому представлению о том, как все должно было бы быть. Поэтому его конфликт с новой властью был неизбежен. Анализируя сложившиюся тогда ситуацию, Лидия Спиридонова, как правило, избегающая жестких упреков в адрес Горького, утверждает, например, что
